Дневники няни - Маклохлин Эмма - Страница 10

— Он только бросил кроссовку, и я…

При первом же звуке моего голоса Грейер начинает вопить с новой силой:

— А-а-а-а! Убира-а-а-айся!

Мать с широкой улыбкой наблюдает, как ее малыш извивается на полу, и знаком показывает, что мне стоит вызвать лифт.

— Кстати, няня, К-е-й-т-л-и-н больше не вернется. Но Я уверена, что вы успели освоиться.

Я закрываю дверь и остаюсь в уже знакомом вестибюле. Жду лифта и слушаю вопли Грейера. Такое чувство, что весь мир показывает мне язык.

— Не лезь не в свои дела, нянюшка, — советует отец, с шумом втягивая в рот последние капли супа вон-тон. — Откуда тебе знать? Может, эта Кейтлин нашла работу получше?..

— Мне так не кажется…

— Ребенок тебе по душе?

— Да, если не считать истории с дверью.

— Так вот: тебе за этих людей замуж не выходить. Ты просто работаешь на них… сколько… пятнадцать часов в неделю?

Официант ставит на стол блюдо печений с предсказаниями и берет чек.

— Двенадцать, — поправляю я, беря печенье.

— Пусть двенадцать. Так что нечего из кожи вон лезть и на ушах стоять.

— Но что делать с Грейером?

— Детей приручить не так-то легко. Они не сразу оттаивают, — объясняет отец. Кому, как не ему, знать, с его восемнадцатилетним опытом преподавания английского. Он хватает печенье и берет меня за руку. — Пойдем, поговорим на ходу. Софи и так слишком долго терпит. Больше ей не выдержать.

Мы выбираемся из ресторана и шагаем к Вест-Энд-авеню. Я беру отца под локоть. Он сует руки в карманы спортивной куртки.

— Будь для него Глиндой — Доброй Колдуньей, — предлагает он задумчиво.

— Можно немного подробнее?

Он бросает на меня взгляд:

— Дай доесть печенье. Ты внимательно слушаешь?

— Да.

— Пойми, это наилучшая политика. В сущности, ты и есть Глинда. В тебе присутствует все необходимое: легкость, простота, искренность и чувство юмора. А он — неодушевленный предмет с нелепо болтающимся языком. Если снова зайдет слишком далеко — я имею в виду хлопанье дверьми, физическое насилие или что-то грозящее ему опасностью, — КРИБЛЕ-КРАБЛЕ-БУМС! Перед ним Злая Колдунья Запада! Мгновенно приседаешь на корточки, глаза в глаза, и шипишь, чтобы никогда, никогда в жизни больше не смел делать этого. Он не успеет и глазом моргнуть, как ты снова превращаешься в Глинду. Даешь понять, что у него могут быть свои чувства, но для всего есть определенные границы. И что на этот раз он их преступил. Поверь мне, ему сразу легче станет. А теперь жди, пока я схожу за Софстер.

Он исчезает в подъезде, а я поднимаю голову к оранжевому небу, просвечивающему между зданиями. Через несколько минут из подъезда вырывается натянувшая поводок Софи. Виляет хвостом, на морде улыбка. Я приседаю, обхватываю ее за шею и зарываюсь лицом в коричнево-белый мех.

— Я выгуляю ее, па. — Обнимаю его и беру поводок. — Мне хочется побыть рядом с кем-то, кто не выше трех футов и при этом не огрызается.

— И высовывает язык исключительно из биологической необходимости, — добавляет отец.

В понедельник я стою на тротуаре перед детским садом Грейера. Пришлось, следуя строгим инструкциям миссис N., приехать на десять минут раньше, так что остается время пролистать записную книжку и определить крайний срок представления следующих двух статей. На углу визжит тормозами такси, и остальные машины разражаются такой какофонией гудков, что я поднимаю глаза. Прямо напротив, под навесом, неподвижно стоит блондинка. Машины снова возобновляют бег, и она исчезает.

Я вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть женщину и удостовериться, что это Кейтлин. Но противоположная сторона Парк-авеню уже пуста, если не считать рабочего-ремонтника, протирающего медный пожарный гидрант.

— Опять ты!

Грейер медленно тащится по двору, словно направляясь навстречу своей неминуемой смерти.

— Привет, Грейер. Как дела в саду?

— Фигово.

— Фигово? Что именно?

Я отстегиваю листочек с домашним заданием, отдаю ему сок.

— Ничего.

— Ничего фигового?

— Не хочу с тобой разговаривать.

Я встаю на колени перед прогулочной коляской и смотрю мальчику в глаза:

— Послушай, Грейер, я знаю, ты не очень меня любишь.

— Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!

Я светлая. Я легкая. Я одета в широкое розовое платье.

— Немудрено, ведь мы знакомы совсем недолго. Но мне ты ужасно нравишься.

Он пытается лягнуть меня.

— Я знаю, ты скучаешь по Кейтлин.

При звуках этого имени он замирает, и я успеваю поймать его ногу.

— Я понимаю. Мне тоже грустно без Кейтлин. Если скучаешь по человеку, значит, любишь. Но своими выходками ты обижаешь меня, а Кейтлин наверняка не хотела бы, чтобы ты ранил чьи-то чувства. Поэтому, раз уж мы вместе, Давай хорошенько повеселимся.

Его глаза становятся круглыми, как блюдца. Едва мы выходим со двора, дождь, собиравшийся все Утро, наконец разражается, и мне приходится так энергично подталкивать Грейера в спину, словно мы участвуем в Олимпийских играх для детей в прогулочных колясках.

— Здо-о-о-орово! — визжит он, и я, изображая вой гоночной машины, резво огибаю лужи. К тому времени как добрались до подъезда, мы оба насквозь промокли, и я молюсь про себя, чтобы миссис N. не было дома. Не дай Бог увидит, как я подвергаю ее ребенка опасности подхватить пневмонию!

— Ох, какая же я мокрая! А ты, Грейер?

— Еще бы! Еще бы не мокрый!

Он улыбается, но зубы начинают стучать.

— Немедленно идем наверх, и в горячую ванну. Ты когда-нибудь обедал в ванне, Грейер?

Я доставляю его в лифт и уже хочу нажать кнопку…

— Подождите! — раздается из-за угла мужской голос. Пытаясь откатить ходунок от двери, я ударяюсь ногой.

— Ой… черт!

— Спасибо, — благодарит он.

Я поднимаю глаза. Каштановые длинные волосы прилипли ко лбу, поношенная футболка облепила торс. А голова… макушка едва не касается потолка! Вот это да!

Как только дверь закрывается, он, наклонившись, обращается к мальчику:

— Эй, Грейер, как ты?

— Она мокрая, — объясняет Грейер, тыча пальцем куда-то за спину.

— Привет, мокрая девушка. Вы подружка Грейера?

Он улыбается мне, заправляя блестящую от воды прядь за ухо.

— Он еще не уверен, что готов к столь серьезным отношениям.

— Ну, Грейер, только не упусти ее.

«Если ты попытаешься поймать меня, обещаю бежать очень медленно».

Слишком, слишком скоро мы добираемся до девятого этажа.

— Желаю хорошо провести время, приятели, — говорит он нам вслед.

— Вам того же! — кричу я в закрывающуюся дверь. «Кто ты?»

— Грейер, кто он? Влажная рубашка уже стянута.

— Он живет наверху. Ходит в школу для взрослых мальчиков.

Прочь туфли, прочь штаны, хватаем коробку с ленчем.

— Вот как? В какую?

Тащу голого малыша в ванную, и мы включаем воду. Грейер на секунду задумывается:

— Туда, где ходят корабли. С маяком. «О'кееей… Два слога, похоже на…»

— Гавань?

— Да. Он ходит в Гарбад[15].

«Здравствуйте! Ну что ж, я вполне могу ездить в Бостон, особенно экспрессом. Мы могли бы чередовать уик-энды… Иисусе!»

ЗЕМЛЯ — НЭННИ! ОЧНИСЬ, НЭННИ!!!

— Давай в ванну, Грейер!

На секунду отрешившись от гарвардских фантазий, усаживаю его в ванну.

— Грейер, у тебя есть прозвище?

— Что такое прозвище?

— Другое имя, которое дают тебе люди.

— Меня зовут Грейер. Грейер N.

— Значит, можно подумать и о прозвище.

Я делаю воду чуть погорячее и вручаю ему сандвич с натуральным арахисовым маслом и айвовым желе. Энергично жуя, он болтает ногами и, судя по всему, испытывает совершенно необычные ощущения. Я оглядываю комнату и вижу его голубую зубную щетку из «Улицы Сезам»[16].

— А как насчет Гровера?

Он обдумывает предложение, склонив голову набок, делая Серьезное Задумчивое Лицо, потом кивает: