Эгипет - Краули (Кроули) Джон - Страница 48

Пункт о возможном расторжении брака: скрестить под столом пальцы, чтобы при случае отыграть все обратно.

— Нет.

— Понятно, — сказал Алан, — Давайте я как следует вам все объясню. Не так давно, даже в те времена, когда я начинал практику, людям для того, чтобы развестись, требовалась веская причина: то есть один из них должен был совершить против другого что-то предосудительное, причем по большому счету. Супружеская измена. Алкоголизм. Наркомания. Душевная черствость — причем, заметьте, в те времена это было нешуточное обвинение и требовало серьезных доказательств. Понимаете? Это означало, что если люди просто не хотели больше жить вместе, безо всяких видимых причин, им приходилось договариваться, что один из них будет лгать в суде, а другой при этом не уличит его во лжи. А если суд приходил к выводу, что между супругами имело место такого рода соглашение, развода они не получали. Это была довольно грязная работенка, доложу я вам, только представьте себе: мужья, поверенные, жены — и каждый врет как умеет… Ну ладно. Теперь — собственно, со времен совсем недавних — мы имеем возможность говорить о так называемом разводе «без обвинения». Закон наконец смирился с тем фактом, что большинство людей разводится вовсе не потому, что кто-то из них сделал что-то из ряда вон выходящее, и в процедуре предъявления обвинения нет никакой необходимости. Так что на данный момент вы можете получить развод с формулировкой «неизбежность распада брака и несовместимость партнеров», или, на адвокатском жаргоне, «два Н». Неизбежность и несовместимость.

Слова весили тяжко, и Роузи сглотнула слюну.

— В этом действительно нет ничьей вины, — сказала она. — Правда.

Алан взял длинный желтый карандаш, зажал его, как барабанную палочку, между двумя пальцами и мягким — с резинкой — кончиком стад выстукивать стол.

— Да что вы говорите? — сказал он. — Знаете, Роузи, какое у меня складывается впечатление? У меня складывается впечатление, что вы даже и не пытались как следует обо всем поговорить с…

— С Майком.

— Впечатление такое, что у вас все это произошло как бы с бухты-барахты, если мне будет позволено так выразиться. Мне кажется, курс психотерапии…

— Майк — психотерапевт.

— М-да. Сапожник без сапог.

— Что вы сказали?

— Я сказал, — продолжил Алан, — что, с моей точки зрения, вам лучше не принимать скоропалительных решений. Попробовать придумать что-нибудь еще — кроме развода. Возьмите отпуск. Отдохните. Поживите пару недель порознь. А потом попробуйте оценить ситуацию заново.

Ритм карандаша о столешницу убыстрился.

— Если быть до конца откровенным с вами, Роузи, мне бы не хотелось при данном положении вещей затевать от вашего имени какое бы то ни было разбирательство.

Вне зависимости от того, как Роузи на него смотрела, что выражало ее лицо, он с самого начала принял извиняющийся тон, встал в оборонительную позицию, отгородившись от нее быстрыми пассами карандаша, и текст подразумевался следующий: «Послушайте, послушайте, погодите минутку, знаете, что я хочу вам сказать: я сам как раз сейчас собирался съездить в отпуск, на две-три недели, и прямо с завтрашнего утра, да я бы и сегодня уехал, если бы не… впрочем, ладно. Давайте-ка, знаете что, давайте-ка мы с вами договоримся о встрече ровно через три недели, считая от сегодняшнего дня. Заодно и посмотрим. Посмотрим, чем все это обернется».

— Дело-то будет непростое, — сказал он.

В душе у Роузи начало подниматься какое-то странное чувство обманутого ожидания; не для того она с таким трудом вынудила себя пойти на все это, чтобы в итоге все кончилось фуком, ничем, чтобы нарваться на очередную проповедь, призыв к терпению; не может такого быть. Она скрестила руки на груди, чувствуя, что закипает.

Алан отшвырнул карандаш в сторону.

— Не поймите меня неправильно, — сказал он. — Я вовсе не хочу сказать, что проблемы ваши банальны, или что-то в этом роде, или что через три недели вы радикально измените точку зрения на происходящее. Но дело в том, что развод «без обвинения», о котором мы с вами только что говорили, — даже если вы решите, что единственным выходом для вас является развод, — так вот развод «без обвинения» возможен только при полном взаимном согласии сторон. В вашем же случае я не вижу достаточных оснований надеяться на гладкий ход дела.

— Почему?

— А потому. Потому что развод «без обвинения» строится следующим образом: вы оба являетесь в суд и заявляете: Мы согласны с тем, что наш брак неудачен. А если один из вас с этим не соглашается, тогда — ну что ж.

— Что тогда?

— Тогда вы начинаете все сначала, по прежней схеме развода. Вам придется выдвигать обвинение против вашего партнера для того, чтобы добиться развода, а для этого нужны веские основания.

— Н-да, — сказала Роузи.

— Нужна причина, — сказал Алан. — Вам понадобится причина для развода, причем веская.

Взгляд у него по-прежнему был темный, темный и скорбный; и Роузи опустила глаза.

— Как вы считаете, у вас есть такого рода основания?

Роузи кивнула.

— Какие, если не секрет? — спросил Алан.

— Супружеская измена, — ответила она.

Эрлу Сакробоско возвращение Пирса было как маслом по сердцу прямо как маслом и прямо по сердцу (его собственное выражение), — и как раз к началу семестра.

Он ни на минуту в Пирсе не усомнился, сказал он, и неизменно имел его в виду при составлении учебного плана на следующий год; он потирал руки, он ухмылялся, так, словно собственной персоной отловил Пирса и живым и безоружным — доставил сюда, на жесткий стул перед собственным столом.

Тот контракт, который Пирсу предложили по весне, был теперь пересмотрен, с некоторым (незначительным) повышением оклада, впрочем подсластили пилюлю даже не сахаром, а сахарином, поскольку надбавка должна была по большей части возвращаться в закрома Барнабас-колледжа, посредством более высоких (также оговоренных в контракте) процентов по взятым ранее кредитам. Нужно было выплатить своеобразную пеню и за проявленное весной неповиновение: Пирсу пришлось выступить с речью, причем Эрл не возражал против того, чтобы речь получилась довольно пространной, на тему о причинах, которые побудили его вернуться в лоно альма-матер. Что ж, понемногу он пришел к пониманию того (сказал Пирс), каким скоропалительным было его решение оставить должность и колледж, в которые было вложено столько времени и сил; у него было время подумать (кающийся рецидивист перед комиссией по условно-досрочному освобождению), и по здравом размышлении ему стало ясно, что Барнабас вполне заслуживает куда более преданного отношения с его стороны, пусть даже открывающиеся здесь перспективы и кажутся иногда довольно туманными, а путь к ним — неблизким. Он старался говорить по возможности кратко но ситуация требовала обстоятельности, а на душе скребли кошки. Ему не нужно было объяснять истинных причин своего возвращения; герцог прекрасно знал, что Пирсу было просто некуда больше податься, и он достаточно прозрачно намекнул, что понимает ситуацию именно так.

Далее высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению (герцог откашлялся и перешел прямо к делу) что вместо своего претенциозного спецкурса, который был недавно отвергнут Советом по учебной нагрузке, Пирс возьмет два дополнительных курса по Факторам Коммуникации, то есть, проще говоря, будет учить малограмотных первокурсников читать и писать.

— Вернемся, так сказать, к основам, — сказал Сакробоско. Он перестал носить парик, что само по себе было неплохо, хотя только теперь Пирс понял, почему Эрл так упорно цеплялся за него все эти годы: его обширная лысина была сплошь покрыта грязновато-серым пушком, с крохотным завитком черных волос на лбу — как мазнули сажей кающегося грешника в Пепельную Среду.

— Лично мне ваш курс был весьма небезынтересен, — сказал Сакробоско, щелкнув кнопкой шариковой ручки и выдвинув стержень. — Но уж больно высокие требования он предъявляет к слушателям. Для аспирантов бы — в самый раз. Боюсь, в одном мне придется согласиться с Советом на все сто процентов: вы просто не наберете достаточного количества студенческих заявок.