Эгипет - Краули (Кроули) Джон - Страница 42

— Ага, — сказал он, принимаясь за Споффордову яичницу; в силу каких-то непонятных ему самому причин он был зверски голоден. — Вперед. Долг превыше всего. Будущее.

— Надеюсь, ты еще вернешься, — сказал Споффорд. — раз уж теперь все равно протоптал сюда дорожку.

В силу каких-то иных, но столь же непонятных причин Пирс вдруг увидел Споффордову Роузи, и как она поднимается из глубин. В горле у него вдруг оказалось полным-полно крошек от тоста, он закашлялся и принялся деловито оглядываться по углам, но собирать и паковать все равно было нечего: приехал налегке, налегке и уеду.

— Друзей забывать нельзя, — сказал Споффорд. — По крайней мере, я своих стараюсь не забывать. Здесь, в общем-то, даже и поговорить, если по уму, не с кем, а мне этого иногда так не хватает.

— Знаешь, я уверен, что обязательно вернусь, — сказал Пирс. — Рано или поздно.

— А куда ты денешься, — поддакнул Споффорд. Он налил в кружки дымящийся кофе. — Конечно, вернешься. Уж я об этом позабочусь.

Роузи въехала в Блэкбери-откос на пикапе, в кузове которого, как это ни смешно звучит, уместилась вся ее жизнь; у нее была назначена встреча с Аланом Баттерманом. Она немало времени потратила на то, чтобы как следует одеться; начала с жакетов и юбок, но найти такую пару, чтоб были разом не мятые, по сезону и на вид приличные, не получилось; потом она подумала (первый в жизни визит в юридическую контору): нет, это же не собеседование с работодателем, скорее что-то вроде похода к зубному врачу, одеться нужно так, чтобы чувствовать себя удобно, — и поверх фланелевой клетчатой рубашки, свежей и пахнущей домашней выпечкой, надела вчерашний комбинезон. Миссис Писки держала Сэм за руку, и они помахали ей с крылечка так, словно мама уезжала навсегда.

Пока-пока.

Город ради свежего утречка забыл свою обычную летнюю лень и весь гудел от шнырявших по улицам автомобилей. Роузи заметила грузовичок Споффорда, но самого Споффорда рядом не было; она попыталась свернуть и чуть не столкнулась с нью-йоркским автобусом, который как раз вывернул из-за магазина сладостей, где у него была конечная остановка.

Удар по тормозам, слава богу, колодки хорошие, и сзади в кузове упало что-то тяжелое.

Автобус аккуратно объехал ее, презрительно фыркнув выхлопом, и скрылся из виду; Роузи извиняющимся жестом подняла руку, и какой-то пассажир, которого она не разглядела сквозь зеленоватое стекло, махнул ей в ответ. Она подобрала с сиденья «Надкушенные яблоки», сунула книгу под мышку и пошла по Бриджес-стрит к Болл-холлу. Когда она была маленькой, ей казалось — а как иначе, — что это выстроенное в девятнадцатом веке здание из красного кирпича, четырехэтажное и самое большое в городе, называлось Болл-холлом (резная каменная надпись полукругом над входной дверью) из-за того, что по углам на крыше у него красовались большие каменные шары. [59]

Когда-то она ходила сюда к дантисту, тот держал здесь кабинет. Фамилия у него была Свирл. Ему казалось, что это смешно; а Роузи думала, что просто одно к другому очень подходит, вроде как Балл-холл. Большой город, большие, странно пахнущие залы больших Болл-холлов; она так и не отучилась пока сравнивать тот город с этим, маленьким.

Секретарша Алана Баттермана испуганно подняла на нее глаза.

— Ой, простите, пожалуйста, — сказала она. — Мистер Баттерман сегодня утром на похоронах. Он про них забыл. Пришел сюда, и ему пришлось бежать обратно домой, переодеваться.

— Да нет, все в порядке.

— Он вернется через пару часов.

— Что ж, тоже неплохо. Просто зайду к вам еще раз. Я не то чтобы очень спешила.

В офисе стоял смутный запах медикаментов и дезинфицирующих средств, никуда не денешься, когда вокруг кабинеты практикующих врачей и стоматологов; и Роузи невольно вспомнила о тех фантазиях, которыми тешилась в детстве, когда брела к доктору Свирлу, — вот сейчас она придет, а он заболел, или уехал в отпуск, или умер. И ни разу ничего подобного. Выйдя обратно, в набирающий обороты день, она поймала себя на том, что в горле у нее пересохло, а сердце стучит слишком часто.

Два часа. Ну и ладно. Пробежаться по магазинам или гак, вообще. В нерешительности она вышла к мосту, а потом и на сам мост, вглядываясь в речную даль — к югу, туда, где должен стоять на скале Баттерманз; но нет, слишком далеко, даже в такую ясную погоду.

Вся эта затея вдруг показалась ей постылой и никому не нужной, и не разворошила она это осиное гнездо только лишь потому, что Алан очень вовремя смылся на неожиданно свалившиеся похороны; может, ей следует воспринимать данное обстоятельство как знак; может, оставить Закон в покое и вернуться потихоньку домой. Но, подумав о доме, она представила себе Аркадию, а не облицованный булыжником дом в Каменебойне. Так что, где-то про себя, она уже давно все решила, невзирая на все эти трепыхания.

Он спросит ее (ей так казалось, она просто представить себе не могла, что не спросит, вполне естественное с его стороны желание во всем разобраться), почему она собирается начать соответствующую юридическую процедуру. Да нет же, не хочу я ничего начинать, тут же пришел ей в голову ответ; покончить кое с чем хочу, чего не отнять, того не отнять. Однако это не ответ.

Если по большому счету, никаких причин и не нужно было выдумывать. Проблема в том, что у нее нет больше причин оставаться замужем, вот и все.

Ей казалось совершенно очевидным: ничто не могло бы послужить действительной причиной для развода, если бы причины сохранить этот брак оставались в силе, — ни растущее чувство неприязни (она при всем желании не могла решиться на более сильное слово) к Майку, ни его залеты, ни капризы. Ей казалось, что в былые времена, в Былые Времена, во времена ее родителей или еще того раньше, вообще не нужно было никаких причин: сам факт замужества уже был необходимой и достаточной причиной для того, чтобы оставаться замужем. Теперь же — стоило только бросить самый беглый взгляд на собственных знакомых, на то, что показывают по телевизору и о чем пишут в газетах, и доказательств тому можно было бы набрать вагон и маленькую тележку, — теперь те, кто продолжал жить в браке, продолжали жить в браке только ценой постоянных усилий, направленных на выяснение одного-единственного обстоятельства: а почему, собственно, они до сих пор не развелись; причем усилий каждодневных, поскольку в любой день могли и впрямь оказаться в разводе. Логическое допущение, что браки, основанные на добровольном выборе, на обоюдном желании быть вместе, должны быть прочнее тех, что держатся (подобно браку ее родителей) на чистой воды нежелании нарушать сложившиеся социальные условности; на деле же брак по взаимной склонности мог растаять буквально в одночасье, из-за минутного невнимания к партнеру. И не оставить после себя ничего: скажем, причины быть вместе.

Она подумала о Сэм.

Люди остаются вместе ради детей. Взять хотя бы ее родителей. Но теперь в центрах по уходу за детьми и в детских садиках большая часть детей — насколько ей было известно — была из Неполных Семей. И над проблемой этой работает такое количество всякого народа, что рано или поздно, а скорее всего в самом ближайшем будущем, отыщут способ сделать так, чтобы дети от разводов не страдали. А может, на самом деле детям не так уж и плохо в Неполных Семьях, как то обычно принято считать.

Она знала наверняка — холодное и страшное чувство уверенности, которое имело силу окончательного вердикта, — что Сэм не будет настолько плохо оттого, что Роузи разойдется с Майком, как когда-то было самой Роузи от того, что ее мать осталась с отцом: жуткий, населенный призраками дом, черная дыра вместо семьи, уж лучше бы семья была неполная.

Ей без него будет лучше.

Ей без него будет лучше — ей не в первый раз приходила на ум эта фраза, но в первый раз в контексте собственного детства. Ее напугали раз и навсегда. Нет, конечно, она никого ни с кем не сравнивает. Нет-нет. Она развернулась и ушла с моста, как будто в спину ей дул черный ветер былых печалей, вольный гулять между прошлым и будущим. Она прошла квартал вверх по Хай-стрит, завернула в «Дырку от пончика» и села в прохладной кабинке у стены; заказала кофе и пончик с желе и раскрыла заложенную заколкой для волос книжку «Надкушенные яблоки». Два часа времени.