Империя звёзд - Бэрд Элисон - Страница 75

— Ты обманул здешних людей — заставил их верить, что ты — бог! И когда они тебя отвергли, ты снова прилетел обратить их в рабство! И ты думаешь, немереи такое допустят?

Он поднял руку.

— Одну минуту! Я полагаю, ты пребываешь в заблуждении, принцесса. Я вернулся сюда, потому что здесь — мой дом. Я ничего не хочу от людей Лоананмара: не я придумал эту нелепую религию, но они.

— Но ты позволил им почитать тебя как бога — они построили в твою честь храм…

— Что ж тут такого? Людям надо кому-то поклоняться, это в их природе. Этот замок построен на вулкане, где было ранее священное место. Когда я прилетел сюда впервые — это было еще задолго до строительства замка, — я стал жить в глубокой пещере. Люди видели иногда меня в драконьем облике, и это напомнило им их прежних хозяев-лоанеев, и в их воображении я занял место бывшей богини вулкана. Обожествление — это не по моей части.

— Но невесты…

— Новая версия старого обряда: девственницы для вулкана, человеческие жертвы, которые предки этих людей бросали живьем в кальдеры как приношение своей богине Элнеморе. Только теперь невесты не отдают жизнь, а просто предстают передо мной — раз в год, как в старые времена, чтобы обеспечить дожди и всходы. Только теперь, разумеется, их бог действительно может выполнить просьбы смертных.

Они теперь настороженно кружили друг около друга.

— А эти бедные девушки? — спросила она. — Что ты с ними делал?

Только бы он дал ей причину его ненавидеть — пусть признается в какой-нибудь отвратительной жестокости или варварстве, чтобы она могла заставить себя нанести ему удар, убить… Но он лишь пожал плечами.

— Это было не более чем символическое объединение. После обряда невесты становились весталками в моем храме. Причин вмешиваться я не видел. В конце концов, я не так уж сильно отличаюсь от бога: я далек, равнодушен, вижу все, но в их жизни не участвую. Пусть поклоняются мне, если хотят, — это не такой злобный культ, как поклонение вулкану. И чем это хуже арайнийского культа, который сложился вокруг тебя? Ты же не веришь в эту чушь фанатиков, будто ты — дочь богини?

Она не могла отрицать это, глядя ему в глаза. Он вернул ей ее обвинение.

— Но я не требую жертв, — возразила она, и даже самой ей это возражение показалось слишком слабым.

Он невесело рассмеялся:

— Не придирайся к мелочам. Ты тоже строишь из себя богиню, Трина Лиа. Хотя отметим справедливости ради, что тебя при обожествлении спрашивали не больше, чем меня. Ты не природное существо, но результат хитрых планов архонов — как и я. Твоя мать из архонов действительно любила твоего отца или просто воспользовалась им, чтобы создать тебя? Уж если говорить правду, то даже моругеи больше люди, чем ты, Трина Лиа. Пусть я чудовище, но и ты тоже.

Она молчала. Он же, увидев, что стрела попала в цель, добавил:

— А насчет твоего заклятого архонского самоцвета — ты понимаешь, что это за Камень Звезд? Ты же знаешь, кто им владел до тебя: сам темный бог!

Эйлия поежилась, но не отвела глаз.

— Я думала, ты не веришь, что Валдур был богом.

— Я и не верю. Я только верю, что в легенде о падении Валдура есть какая-то крупица правды. И вот эта архонская погремушка — не привязала ли она тебя к жизни, которую ты не выбирала? Должен сознаться, что, когда я услышал о твоем бегстве от опекунов, подумал было, что ты взбунтовалась и вернула себе свободу. Но нет, ты лишь прилетела выполнить свой долг! — Голос его стал резким, желчным. — И как только ты его выполнишь, тут же полетишь обратно в свою тюрьму-дворец, к Камню, жаждая скорее вернуться в рабство.

Надо было отбросить неприязнь к насилию и напасть на него сразу же, поняла Эйлия. А сейчас было поздно. Его слова проникли ей в душу, отразили ее самые глубокие мысли, и она не могла не слушать.

— Ты помнишь иллюзию, которую я для тебя навел? — продолжал он бить в ту же точку. — Я хотел, честно говоря, вернуть тебя на Меру. Ты бы пошла в монастырь, как собиралась, провела бы счастливую и полезную жизнь в скрипториуме и библиотеке. Но сейчас уже поздно. Ты уже не та Эйлия, и к прежнему существованию тебе не вернуться никогда. Разве это не так? — У него это выглядело невосполнимой утратой. — Да, я все об этом знаю, спасибо Синдре, которая слышала больше, чем ты думала.

— Если ты все это знаешь, зачем спрашивать? — только и нашлась она сказать.

— Я хочу, чтобы ты сама себе призналась в своих чувствах, вслух. Эйлия, я не могу отослать тебя обратно, в твой дом, на остров. Та жизнь окончена. Но я могу тебе предложить другое. Останься со мной, с другими лоанеями. Мы тебя примем как равную, позволим тебе быть собой. — Золотые глаза смотрели на нее не отрываясь. — Три дня. Дай мне этот срок, чтобы тебя убедить. А ты можешь попытаться убедить меня, что права ты. Мы будем вести себя очень цивилизованно, а потом, — он шагнул к ней, — потом, если никто из нас не убедит другого, мы вернемся на эту башню и закончим то, что оставили незавершенным.

Она знала, что за три дня он станет чуть сильнее, более боеспособен. Но он предлагал ей именно то, зачем она прилетела на Немору: возможность просить, спорить, уговаривать, договариваться. И может быть, обойдется без применения ее новообретенных умений: ранить и убивать. Перед мысленным взором Эйлии встало лицо старой Аны, послышалось сожаление, прозвучавшее в ее голосе, когда она говорила о спасенном младенце. Она побуждала тогда Эйлию не поддаваться ослабляющему сочувствию, но сейчас — как можно получить предложение мира и не принять его? И если вспомнить о ее друзьях в Зимбуре…

Она ответила на огненный взгляд золотых глаз.

— Согласна, — сказала она. — Но с одним условием.

Глаза подозрительно сощурились.

— Каким же?

— Та девушка, что была прислана сюда со мною, Май. Пусть ее отошлют домой.

Лицо Мандрагора осталось безразличным.

— Невеста? Мне она не нужна, она вольна идти. Как и ты, кстати. Никто не станет удерживать тебя здесь против твоей воли. Позови своих опекунов, если хочешь, и лети с ними домой. Подраться мы всегда успеем.

— Я останусь здесь, — сказала она.

— Очень хорошо. — Вдруг его тон стал очень любезным. — Но сейчас поздно, и ты устала. Я велю лоанеям приготовить тебе комнату.

Люди-слуги провели ее в большие роскошные апартаменты с узорным лепным потолком и золоченой мебелью. Очевидно, лоанеи тайно восстанавливали прежнюю роскошь дворца. Ноющие ноги с наслаждением погрузились в мягкость алого ковра. Сквозь открытую дверь была видна спальня, кровать, завешенная тончайшими занавесками от насекомых. Другая дверь вела в ванную с мраморной ванной, утопленной в пол. Вдоль стен висели гобелены; от ваз, наполненных цветами, шел тяжелый густой аромат. Безмолвно танцевала в стенной нише алебастровая статуя нимфы. Стояли флаконы с ароматическими мазями, духами, золоченые гребни и щетки, шкатулка, до краев полная брошей и ожерелий.

Окна выходили во внутренний двор, прогулочный садик, усаженный папоротниками и цветущими деревьями.

Но Эйлия вопреки роскоши обстановки держалась настороженно и испуганно. Если к концу своего пребывания она не сможет переманить его на свою сторону, то будет смертельный поединок. И видение, которое у нее было, все еще может сбыться, она не смогла обойти его. Вынув из ножен серебряный кинжал Дамиона, она села, не отводя взгляд от лезвия. С ним она сегодня будет спать.

В окна что-то застучало, и Эйлия подняла глаза, вздрогнув. Стекла блестели и отсвечивали, небо посерело. Очевидно, Мандрагор решил вознаградить дождем приношение невесты.

— Невероятно. Она прилетела не вызвать меня на поединок, а ответить на мое предложение о переговорах. Она знает теперь, что оно было неискренним, но все равно пытается заключить соглашение. Воззвать к лучшим сторонам моей натуры!

Принц вернулся в тронный зал и собрал советников. Эфирные образы царя Роглага и регента Омбара также плавали перед ним в воздухе — они оба вернулись на родную планету. Роглаг при последних словах Мандрагора заржал было и тут же поперхнулся от взгляда золотых глаз дракона-оборотня.