Архоны Звёзд - Бэрд Элисон - Страница 74

Через некоторое время, когда все остальные ушли во дворец на ночной отдых, Лорелин и Йомар остались одни, глядя на звезды, появляющиеся в темнеющем небе.

— Что ты будешь делать, когда кончится твоя жизнь? — спросил Йомар. — Ты тоже наполовину архон. Ты просто умрешь, как Андарион, или останешься в Эфире, как Дамион и Эйлия?

— Остаться в Эфире? — сказала Лорелин. — Нет. Я хочу знать, что там, за его пределами. Эмпиреи, или как их там немереи называют. И чего мне болтаться в Эфире, когда ты умрешь, и твой дух перейдет? Никуда ты, дорогой мой Йомар, от меня не денешься, куда бы я за тобой не могла пойти.

Йомар смотрел на Лорелин, на светлые волосы, сияющие серебром в свете звезд и арки небес. Они отросли, спадали теперь до плеч. И ему она сейчас показалась еще красивее, чем раньше, эта женщина, которая могла бы быть ангелом, если бы пожелала, жить в вечном раю Эфира, но вместо этого решила остаться со смертными. Он обнял ее за плечи, потом неуверенно, почти застенчиво намотал локон ее волос себе на палец, где ярко блестело кольцо.

— Я тут подумал, Лори, — сказал он. — Насчет вернуться на Меру, к своему народу. Они все еще хотят, чтобы я правил Зимбурой, а Киран говорит, что ему надоело быть царем. Вот я и думал, не хочешь ли ты со мной? — Он поцеловал ее. — Чтобы править со мной рядом.

И взглядом и прикосновением он добавил: И быть со мной всегда.

Она прижалась к нему, и ответ уже был у нее в глазах.

— Всегда ты возвращаешься в плоскость смертных, — сказал Дамион.

Они с Эйлией стояли на высоком холме в том мире, где Дамион впервые встретил Андариона. Пустынный ландшафт окружал их: выветренные камни и неровные дюны под небом, густо наполненном звездами и усеянном лунами в различных фазах. В основном земля была пустынна, и даже колючий куст не нарушал однообразие камней и песков. Вода, вырезавшая в них сухие русла, исчезла много эпох тому назад. Вдали, поднимаясь в небо и сияя в лунном свете, торчали башни и пирамиды, такие огромные, что Эйлия сперва приняла их за естественные каменные столбы и столовые горы. И они были непостижимо древними, как те, что она видела на Омбаре, изрытые, выветренные, рассыпающиеся. К ним жалась еще оставшаяся здесь растительность и видно было сверкание воды: последний оазис, прибежище жизни. Эйлии показалось, что на стене развалин она видит вырезанное изображение крылатых колоссов.

Они с Дамионом теперь никогда не расставались. Иногда они надевали эфирное подобие оболочек из плоти, которые носили, посещая миры, но в основном они были лишены формы и свободны, чистые сущности в бурных морях квинтэссенции, составляющей Эфир. Никакой язык смертных не мог бы описать это существование, хотя Эйлия часто думала, как она могла бы его объяснить. Прежние телесные органы чувств исчезли — зрение, слух и прочие. И все равно что-то было от них от всех в том постижении, которое она теперь знала, будто слушаешь уносящие вверх звуки музыки, глядишь на чистый свет, ощущаешь на вкус блаженство и касаешься другого эла — и это не привязывает их друг к другу, как прикосновение рук или общая мысль, но объединяет их в одно и объединяется с ними.

Дамион был теперь ее наставником, потому что за время, проведенное в низшей плоскости, она стала забывать свою истинную натуру, и ее снова надо было учить, как быть элом. И ей было хорошо вернуться в свет и гармонию Эфира, оставив позади низшее, темное царство, где правили страдание и скорбь. Но она начала задумываться, не слишком ли сильно она изменилась за то время, что пробыла в Меньшем Небе. Почему-то ее все тянуло к низшей плоскости, вопреки всем страданиям, что она там перенесла. Она не могла объяснить Дамиону, что чувствует, потому что сама не до конца это понимала. Но правдой было то, что он сказал: она то и дело покидала Эфир, чтобы навещать материальные миры, принимая облик сильфа, херувима или дракона. Часто он ее сопровождал. Однажды они с Дамионом стали лебедями, летали над собственными белыми отражениями в мире чистых бирюзовых вод, никогда до тех пор не знавшего собственной жизни. Они в своем истинном виде ходили по планете, у которой не было солнца — она свободно странствовала в небесах. На ее лишенных света равнинах жили живые кристаллы — тереболемназывали их древние, — которые светились собственным светом, подобно венудору, и освобождали эманацию яркой квинтэссенции, подобной языкам пламени. Талмиренния была полна чудес.

Сейчас Эйлия вздохнула, глядя на небо Мелдриана.

— Что такое? — спросил Дамион.

— Все думаю о тех бедных душах, что видела в Погибели.

— Души находятся в рабстве у Валдура только по их согласию. Он убедил их, что они не могут уйти, но это неправда, и теперь они это увидели сами. Мандрагор смог вырваться, когда помогал тебе, и другим ничто не мешает последовать его примеру. Идея бегства уже заронилась в их умы. И если они станут искать свободы, то Погибель опустеет, и враг лишится своих трофеев.

Эта мысль ее утешила.

— Свет здесь в небе… это рассвет? — спросила она.

— Да, но такой, какого ты еще никогда не видела. Здесь ты видишь не одно солнце, или два, или три, а все солнца Талмиреннии во всей славе их.

Они видели, как лучистая спираль бесчисленных звезд поднимается на небо, уводя взгляд к сверкающему центру, будто светила втянуты в хоровод танца. Эйлия снова смотрела в удивлении. И тихо процитировала «Видение» Велессана:

—  «И был я вознесен в сферу внешних звезд, и созерцал Низшее Небо под собою, и вертелось оно, как колесо».Дамион, как здесь красиво!

— Очень красиво. Ты смотришь на Небесную Империю, как смотрел когда-то Атариэль с Трона Херувимов. А сейчас, — сказал Дамион, — оглянись!

Эйлия обернулась.

— Что это? Я вижу лишь несколько звезд, рассеянных в пустоте.

— Это не звезды, Эйлия. Это Талмиреннии. Они так далеки, что кажутся просто блестками света, но каждая из них сама не меньше Великого Танца.

Она смотрела, восхищенная, понимая, что видит галактику за галактикой, вселенную, превосходящую любое воображение.

Долго они молчали. Потом Эйлия заговорила снова:

— Сколько уже прошло после битвы на Омбаре? — спросила она. — Я в Эфире потеряла счет времени.

— Двадцать лет прошло с тех пор, как война окончилась.

— Двадцать лет! — воскликнула Эйлия. — Столько изменилось в мирах смертных! Они же будут сейчас совсем другими — мой отец, мои родные с Меры, и Йомар с Лори… Я так хочу снова их видеть!

— Ты можешь их навестить, как только захочешь.

— Я хочу знать, поженились ли Лори и Йо, и есть ли у них дети. Наверное, уже большие. — И легкая тоска вкралась в ее голос. — Мне так их не хватает. Они решили остаться во времени, в потоке событий. Когда-нибудь я их вспомню, пойду их навестить — а их не будет.

Вдруг она вскочила и вернулась через портал туда, откуда они пришли, он за ней. И они через Эфир, через искрящиеся царства света приблизились к порталу, ведущему на Арайнию.

— Я должна вернуться, — сказала она. — Не навестить, но остаться. Там сейчас мое место.

— Я не могу пойти с тобой, — ответил Дамион. — Эфир мне куда больше дом, чем любая страна смертных. Но ты действительно наполовину еще человек, и смертная твоя жизнь не окончилась. — Он посмотрел на нее с печалью. — Ты должна уйти?

— Я слишком переменилась, меня тянет в миры смертных. Я не могу стать такой, какой была раньше.

— Эйлия, — сказал Дамион, — тебе нет нужды возвращаться в материальную плоскость. Твоя задача выполнена. Ты сама сказала, что для смертных лучше не иметь правителя и править самими собой.

— Я уходила не просто выполнить задачу. И сейчас я ухожу не править или выполнять какой-либо другой долг. Я тогда, давно, просила выбрать меня для этого задания, потому что уже хотела быть такой, каковы смертные, и знать то, что они знают. А очень многого еще в их жизни я не видела, не чувствовала, не пробовала. Я не знаю возраста смерти. А если я останусь архоном, я никогда не войду в Эмпиреи.