Миссия «Демо-2020» - Краснов Антон - Страница 9

– А что это ты, собственно, меня пригласил? – вдруг, подозрительно покосившись на Афанасьева, проскрежетал Коркин. – Это что… расколоть меня хочешь… на новую информацию?

«Новая информация» Антона Анатольевича всегда была до искр в глазах однообразна: бредовые «сенсации» на уровне сплетен и домыслов нездорового воображения. Но сам он придавал ей иное значение и квалифицировал как нечто весьма соблазнительное для коллег из других печатных изданий. Будто все, кому не лень, хотят перехватить этот свежий сенсационный материал и опубликовать первыми. При этом Антон Анатольевич был настолько болтлив, что – разумеется, под большим секретом – рассказывал свои новости всякому встречному и поперечному, и потому большая часть его «сенсаций» была известна еще до их публикации.

Поэтому в ответ на вопрос Коркина Афанасьев только поморщился и покачал головой, а потом спросил:

– Слушай, Антон Анатольевич, у тебя в редакции работает такая… м-м-м… Елена… э-э-э… – Афанасьев покрутил в воздухе пальцем, словно не мог вспомнить фамилии. – Ну, в общем…

– Елена? – пробормотал Коркин. – Работает… какая-то Елена. Есть одна корректорша… и, кажется, еще из набора… то есть на ком… компьютерной верстке. А которая из них тебе нужна?

– Которой двадцать пять лет, – прямо ответил Афанасьев, зная, что с пьяным Коркиным лучше говорить вот так, напролом, иначе никакого толку: просто не поймет.

– Два-а-аф-ф-ф… ты-тыридцать восемь лет? Не-е-е… что-то не того. Елене Валерьевне под пятьдесят, а Ленке-верстальщице примерно столько же. А чего тебе они сдались? Оне усе замужжже-е-ем! – пропел Коркин. – Да и ее… ее…

Последняя порция водки, похоже, окончательно подкосила организм светоча городской журналистики и по совместительству гениального русского писателя: Антон Анатольевич стал заикаться, припадать щекой к поверхности стола, а потом и вовсе понес такую околесицу, от которой не пившему ничего, кроме воды, Жене Афанасьеву едва не сделалось дурно.

Он понял, что от Коркина ничего не дождешься. Да он ничего и не знает. Да и вряд ли можно найти эту Лену вот так сразу. Ведь было что-то в этом деле, чего не смогли раскусить даже зубры разведки и что знал или мог узнать он, Афанасьев.

– Черт знает что такое…

Афанасьев тяжело вздохнул, вспомнив холодные глаза представителя военной разведки и его мягкие, выверенные, тяжелые слова, и снял трубку. Он хотел вызвать в кабинет здоровяка Пашу Бурденко для транспортировки безвременно усопшего – от слова «сопеть» – Антона Анатольевича Коркина…

А вскоре произошло непредвиденное.

Сразу же после того, как рослый Бурденко выволок из кабинета обоих корифеев местной журналистики, Женя взял в руки оба письма и покрутил их в руках, прежде чем взяться за повторное, более внимательное и детальное, прочтение. А далее пропустить через графологическую программу, установленную в редакционном компе… И вот как раз в это мгновение в голове Афанасьева что-то стронулось, словно в плотно запертой и прокуренной комнате сразу открыли окна и двери. И тихий, чуть гнусавый голосок проговорил:

«Здравствуйте, Евгений Владимирович. Вы хотите отсканировать эти письма и прогнать через графологическую программу?.. Думаете, этого не сумел бы сделать ваш заказчик?»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бес по имени Сребреник и девушка по имени Лена

Женя дернулся и, вскочив, схватился обеими руками за уши, думая найти там компьютерные наушники. Но наушников не было. В кабинете Серафима Ивановича Сорокина вообще имелся минимум комплектующих к ПК. А голос продолжал:

«Вы должны сделать с этими письмами то, что не может никто из ныне живущих. Вообще, конечно, с этой точки зрения вам чрезвычайно не повезло, уважаемый. Да уж!.. Ох, не повезло! Ой, не повезло!.. Да если бы! Да кабы!.. Ы-ы-ых!!!»

В непонятном этом голоске, занесенном под черепную коробку Жени каким-то сумасшедшим сквозняком, послышались унылые нотки. Впрочем, голос тотчас же окреп и уже куда тверже вытянул:

«Конечно же, вы думаете, Евгений, что сошли с ума, так? Голоса в голове, разные белогорячечные симптомы… Так вот я вам скажу: нет! Ниоткуда вы не сходили! У меня, между прочим, есть возможность просвечивать вас насквозь, как рентгеновским лучом, так я вам скажу, что у вас мозги еще ой-ой-ой вполне! Хороший такой рельеф мозговых извилин!.. Конечно, вы хотите узнать, кто я такой и по какому праву надоедаю вам в такое сложное время вашей жизни, так ведь?»

– Да хотелось бы… – пробормотал Женя, не переставая обеими руками щупать выпуклости черепа.

«Меня зовут Сребреник. Бес Сребреник».

– Не понял…

«Это резонно. Я тут, рядом с вами, но вы меня не можете ни видеть, ни, так сказать, пощупать. Я из породы так называемых инферналов. Вы даже были знакомы с некоторыми из моих собратьев, но вы об этом, так сказать,… запамятовали».

Афанасьев повалился на стул и пробормотал:

– Ну вот… допился. Инфернал… Черт, что ли? «В невежливой форме – да. Лично мне больше нравится наименование „бес“. Инфернал – это как-то очень официально, что ли. А зовут меня Сребреник. Бес по имени Сребреник, понимаете, Евгений?»

– Бес Сребреник? – медленно повторил Афанасьев. – Ну ладно. Если уж сошел с ума, нужно делать это со вкусом и прибаутками. Бес… Сребреник. Да уж! А по отчеству?

«Честно говоря, не припомню своего батюшку. Говорят, он был позором рода, – словоохотливо вещало таинственное существо. – А вот мой прапрапрапра (и еще много, много пра-)дедушка был славен тем, что вселился в самого Иоанна Васильевича

Грозного, после чего тот и принялся кромсать всех без разбору».

– То есть, значит… ты – бес-искуситель, который непонятно с какого перепугу вздумал объявиться, – принялся ворочать остатками мозгов Афанасьев, – следовательно, тебе в пару полагается и ангел-хранитель.

«Это ваши ложные представления о нас, инферналах, – заявил бес Сребреник. – Какой еще ангел-хранитель? Все качества злых и добрых духов объединены в нас, инферналах. Честно говоря…»

– Честно?

«А ты думаешь, что бесы не могут говорить честно? Мы такая же земная раса, как и вы, люди! Только менее многочисленная. Между прочим, я троюродный племянник Астарота Вельзевуловича Добродеева, с которым вы, Евгений, в свое время были знакомы весьма коротко».

– Не припомню что-то, – пробурчал Женя, уже начиная мириться с общей неадекватностью этой занимательной беседы. – Пьян, наверно, был, собака. Гм…

«Я вижу, что вы не верите в мою реальность и склонны считать мой голос проявлениями каких-то душевных болезней. Вот и все люди так! Между прочим, мы, бесы, тоже подвержены заболеваниям нервной системы. Я вот страдаю неврастенией и сезонными депрессиями. Так!.. Я вижу, вы по-прежнему сомневаетесь! Так я вам докажу! Я, правда, развоплощенный инфернал, у меня временно отняли мою телесную оболочку. Вы, люди, развоплощение называете пессимистично: смерть. Развоплощенные люди, то бишь умершие, могут выходить на контакт с живыми только в самых редких случаях, да и то когда дает сбой пространственная структура миров…»

Женя коротко взвыл и бросился к сейфу, где у Сорокина стояла бутылка водки. Голос в голове подсказал:

«Ключ от сейфа минуту назад выпал из правого дырявого кармана ваших брюк. Давно пора зашить дыру, Евгений Владимирович!»

Женя мотнул головой и, проведя ладонью по бедру, обнаружил, что ключа в самом деле нет. Он бросил взгляд на пол, потом наклонился и застыл в кривобокой согбенной позе уборщицы, страдающей радикулитом. Дело в том, что не успел он бросить взгляд под письменный стол, как зазвенел металл, и связка ключей сама вылетела к его ногам. На мгновение Афанасьеву показалось, словно это живая мышь, но тут «мышь» ткнулась ему в ботинок и застыла. Женя поддел связку на палец и оглянулся по сторонам. Мурашки пробежали у него по коже.

«Вы совершенно напрасно собираетесь пить водку, когда работаете с такими важными документами, – назидательно проговорил бес Сребреник. – Да, да, письма этой Елены. Вот именно!.. Да вы даже и представить себе не можете насколько!.. Эх!!! Нет, – продолжала трещать трансцендентная нечисть, – я вижу, что вы решительно склоняетесь к водке!.. Не верите в мое существование? Ну, хорошо! Отложим наше окончательное знакомство до лучших времен!»