Миссия «Демо-2020» - Краснов Антон - Страница 39

– Процесс пошел, как говорил известный реформатор новейшей истории Михаил Горбачев. Пока что формируются основные признаки особи.

При слове «особь» Афанасьев содрогнулся и почему-то вспомнил своего давешнего начальника Серафима Ивановича Сорокина, которого его злобная супруга, Лариса Лаврентьевна, тоже в порядке семейной критики именовала «особью», а также иными терминами, не для печати. Даже страшно представить, думал Евгений, ЧТО может формироваться там, в нижней горнице боярского дома Боборыкиных.

Прешпург оказался не бог весть какой крепостью– невысокие стены, укрепленные сваями, на углах – башни с бойницами, крепость обнесена рвом, в котором не задержался бы и пятилетний ребенок. Сплетенные из гибкого ивняка фашины и мешки с песком ловко прикрывали ряды бронзовых пушек, единорогов и короткоствольных, надменно задравших стволы мортир. Над воротами, через которые следовало въезжать в крепость, виднелась главная башня, на которой играли куранты на колоколах.

Возок с туристами-миссионерами из демократического будущего, сопровождаемый всадниками, споро въехал в Прешпург. Со стен, кривляясь, извиваясь в бойницах и похотливо обнимая станы пушек, свесилось несколько асоциальных типов в немецком и голландском платье. Они кричали что-то вроде: «Халът, смирррна! Форвертс! Фф-ф-ф, глюпая сволошшь! Нихт клопфен!» Все были безобразно пьяны.

Посреди крепости стояло довольно неуклюжее громоздкое строение – так называемая столовая изба. Казавшаяся снаружи бревенчатым мешком, непригодным для обитания, внутри она, как выяснилось чуть позже, была весьма вместительна и даже уютна, вмещала человек пятьсот– шестьсот со всеми вытекающими – пьянством, блудодейством, драками и шутовством.

На входе стояли два немецких мушкетера, позади которых маячили вполне русские физиономии двух потешных из Преображенского полка царя Петра. Они осуществляли, выражаясь современным Афанасьеву языком, фейс-контроль.

Евгений, Сильвия и прочие вступили в столовую избу царя Петра.

Посреди палаты, размалеванной неприличными сюжетами из греческой мифологии вперемешку с русским лубком, стоял здоровенный трон, на котором сидел сам Фридрихус, король прешпургский, в медной короне, криво сидящей на крупном выпуклом черепе, обсаженном редкими серыми волосами. На потешном короле была мантия на заячьем меху, надетая поверх белого кафтана. Он свирепо сверкал глазами, гремел здоровенными шпорами на ботфортах и перекидывал в зубах длинную глиняную трубку.

Афанасьев даже не сразу узнал в этом размалеванном, карнавально-свирепом властителе Федора Юрьевича Ромодановского, хозяина Москвы и главу Преображенского приказа. Тем не менее это был именно он. Рядом сидели бояре и окольничие, из которых многие приходились боярину Боборыкину дальней родней. Тут же торчала длинная фигура в простом капральском камзоле, и в этой нелепой фигуре угадывался сам царь Петр. Он стоял, преклонив одно колено перед потешным королем Фридрихусом и, чуть покачиваясь, ехидно ухмылялся. Заметив эту улыбку, Ромодановский гневно гаркнул, и Петр тотчас же отскочил, изображая испуг и покорность. Стоявший возле молодого царя карлик оскалил желто-черные лошадиные зубы и дернул Петра за рукав, тот отмахнулся, и карлик полетел куда-то в гущу чопорных бояр, поджимающих губы.. Кто-то задавленно ахнул, карлик заржал, а Ромодановский-Фридрихус заорал:

– И чтобы передо мною зело смирны были!..

И прибавил кое-что из пышных оборотов, характерных для речевой манеры благородного Александра Даниловича Меншикова.

«Дурдом, Владимирыч! – зашевелился Сребреник, когда вся четверка путешественников оказалась пред гневными очами Фридрихуса и любопытствующим взглядом Петра, тем временем вернувшегося к подножию трона. – У нас, конечно, тоже власти не сахар, взять хотя бы старину Нэви Буша-третьего или замечательного политического деятеля Ельцина Бориса Николаевича, дирижирующего оркестром… Но чтобы так – да-а-а-а! Таких затей не видывал, наверно, и мой давний предок, хе-хе, который вселился в Иоанна Васильевича».

– Да уж, – процедил сквозь зубы Афанасьев и тут же услышал голос потешного короля Фридрихуса, который обращался к ним со следующей занимательной речью:

– Понеже нам стало известно, что вы искусны в разных ремеслах и горазды выкидывать штуки, то рассудили мы взять вас на службу. Может, вы все и окажетесь ворами и бунтовщиками, сеять смуту способными, и тогда милости просим на дыбу. А на дыбе, как известно, все откровенны, аки дети. Подписан державный указ о назначении всех вас четверых на следующие должности. Читай! – сделал он знак пьяному дьяку, стоявшему чуть поодаль.

Под облачением чтеца ясно рисовались контуры бутыли, к тому же он был бос и перепачкан то ли в дегте, то ли в ином дурно пахнущем веществе, но это никого не смущало. Позже оказалось, что дьяком, читающим указ, прикинулся не кто иной, как Автоном Головин, воевода, произведенный в генералы и обучающий потешных Преображенского полка различным экзерцициям, проще говоря, строевой подготовке и обращению с оружием. С оружием генерал Автоном Головин обращаться умел, а вот с Ивашкою Хмельницким не совладал, отчего и был немилосердно подпоен, а теперь, пошатываясь и икая, читал «королевский» указ:

– «…повелеваю взять того Петра Буббера в потешный батальон Преображенского полка бомбардир-капитаном, отдав ему под начало роту пушкарей, и учинить ему оклад: денег по пятидесяти рублев… и на полное довольствие хлебом, вином и иными… ик!.. А как начнется закладка на корабельной верфи на Яузе, перечесть туда с окладом… ик!.. и прочая».

Далее речь пошла о Ковбасюке. Его назначили смотрителем в потешный зверинец, приписав к батальону Преображенского полка и дав оклад, близкий к капитанскому. Сильвия фон Каучук, как и полагается руководителю миссии, получила, как показалось первоначально, самое высокое назначение – должность в Посольском приказе, местном аналоге МИДа. Правда, денег ей полагалось меньше, ибо:

«…учитывая ее принадлежность… Ик!.. к женскому полу и понеже… ик!.. (Головин выпил еще немного и стал глотать уже не слова и слоги, а целые строчки) вдвое меньше противу мужеского оклада, а именно по пятнадцати рублев… а также платьем немецким и голландским, табаком и кофеем».

Знатная феминистка качнула своим могучим бюстом. Как!.. Какого-то Буббера, грозу одиноких американских старушек, назначили начальником над пушкарями, а потом обещали перевести на верфь, а ее, руководителя миссии, приткнули на какую-то секретарскую должность – подьячим в Посольский приказ, пыльные бумажки перекладывать да чернила изводить, сжирая казенные денежки. И ничего, что никто из участников «Демократизатор-2020» не собирался работать согласно зачитываемому указу.

Ничего! Порядок есть порядок, да и где справедливость?! Что это еще за урезание денежного довольствия вдвое по причине принадлежности к женскому полу? Это же чистейшая дискриминация, для борьбы с которой она, Сильвия, и прибыла сюда, и она не потерпит, чтобы…

Неизвестно, что еще наговорила бы желчная гостья из будущего, не схвати ее Афанасьев за руку и не одернув. И тут речь пошла о нем самом.

– Ик!.. «Афанасьева Евгения направить управителем фейерверков, приписав под начало Федора Зоммера и генерала Франца Лефорта, ведающего распре… ы-ык!.. велеть».

Окончательно скомкав финальную часть указа, Головин громко всхрапнул, махнул на всех рукой и тут же повалился спать прямо у подножия трона. Ромодановский досадливо отпихнул незадачливого пьяницу, поднял налитые кровью глаза на Афанасьева, Сильвию и сотоварищей и выговорил:

– Все поняли? С завтрева потребно начать несение службы, вменененной вам. А теперь шумству быть потребно! Э-эй там!

Сильвия Лу-Синевна снова хотела организовать акцию протеста, открыла с этой целью рот, но тут к ней подошел Алексашка Меншиков, уже навеселе, со сбившимся на бок рыжим париком и с громадной чашей в руках, подал ее новой служащей Посольского приказа со словами:

– Его величество жалует вас чашею венгерского! Э, нет, гидрид-ангидрид, так не п-пойдет! От царской чаши отказаться нельзя.