Ради любви… - Хэсли Одри - Страница 18

Сидни говорил это с ленивой улыбкой и вдруг резко, всем телом повернулся к Шерил. Она инстинктивно отшатнулась, оступилась, но он успел поддержать ее. Затем нежно коснулся губами ее руки, и глаза его посерьезнели.

— Шерил… — хрипло выдохнул он, прижав ее к себе. Его жаркий рот нашел ее губы, и Сидни ощутил вспыхнувший ответный жар. — Все… все это не имеет значения, — прошептал он почти неслышно. — Ты ведь согласна, да? Никакого значения…

Шерил даже не пыталась понять, о чем он бормочет. Что не имеет значения? С чем она должна согласиться? Но все это и действительно было неважно…

После долгого и пылкого первого единения тел, после этих поцелуев на лестнице оба удивленно пытались понять, что за магия овладела ими. И вскоре они нашли ответ: тайна постоянства этой магии в том, что она никогда не исчезала.

Потом, в спальне, когда они, почти не прерывая страстных объятий, срывали друг с друга одежды, бросая их как попало, Шерил побоялась спугнуть эту волшебную магию, задав дурацкий вопрос, который занозой сидел в ее сознании. Но все отступило, позволив магии одержать верх над рассудком. Остались только тела, которые никак не могли насытиться радостью, в какой им так долго было отказано.

И вдруг Сидни, отстранившись от пылко льнущей к нему Шерил, хрипло пробормотал:

— Подожди минутку, я должен кое-что взять…

— Нет, не уходи от меня, — прошептала она, тем самым и себе ответив на так и не прозвучавший вопрос.

Сидни приподнял ее, прижал к себе и перевернулся в постели, увлекая Шерил за собой. Он, как и прежде, безошибочно угадывал ее желания и отвечал им.

— Неужели это все происходит с нами? — простонал Сидни.

— Да! — выкрикнула она. — Да!

И вдруг под натиском его неустанных атак Шерил рассмеялась. Смех девочки, которой она когда-то была, прорвался из самых сокровенных глубин естества.

— Нехорошо это, — прошептал Сидни. — Так, пожалуй, я опережу тебя, потому что… потому что я… О-ох…

Слова исчезли в стонах восторга, когда страсть Сидни достигла наивысших пределов, на что тело Шерил тотчас ответило, отпустив душу в блаженные высоты свершения.

Тогда и там, здесь и теперь — души их находились в иных, запредельных пространствах, а тела полностью растворились в магии, принадлежащей всем временам.

Потом Шерил беззвучно заплакала, а когда Сидни поцелуями осушал эти заплаканные щеки, оба вновь почувствовали возбуждение.

Нежность все еще сдерживала необузданную силу их обоюдного желания, они целовали и ласкали друг друга, вспоминая эротические тайны, известные только им. Но когда нежности им стало мало, они вновь забылись в бушующем океане страсти, которая бросила их в объятия друг друга.

Завтра, возможно, придется опять остаться ни с чем, не имея выбора перед лицом реальной жизни, думала Шерил в подступающей дреме, но сегодня… Сегодня хоть раз еще побыть той счастливой и беззаботной девятнадцатилетней девочкой, любящей и любимой!

8

— Вот папа задаст тебе! Сделает укол побольнее моего, будешь тогда знать, — сурово пообещал матери Сидди, когда она решила выбыть из игры, в которую они втроем играли. — Правда же, бабушка?

— Да, детка, боюсь, ты прав, — проворковала Леонора, но добрый ее взгляд таил в себе и некоторую обеспокоенность. — Вот только твоя мама, малыш, кажется, немного устала. Наверное, лучше будет отвезти ее в папин дом и заставить как следует выспаться. Как ты думаешь, это хорошая идея?

Сидди внимательно посмотрел на мать и, почувствовав себя ее защитником и покровителем, вынужден был согласиться.

— Я думаю, это хорошая идея. — И с важным видом пояснил: — Потому что если ты не выспишься и заснешь на ужине, который папа готовит для тебя и для бабушки, это будет очень невежливо, ведь правда?

Шерил умудрилась не рассмеяться, но это ей удалось с трудом, поскольку мысль о Сидни, самолично стряпающем ужин, на который он пригласил Леонору, показалась ей невероятно смешной.

— Ты прав, сынок, заснуть на званом ужине было бы крайне невежливо, — сказала она, взглянув на часы. — И поскольку тебе тоже пришло время немного поспать, полагаю, бабушка до твоего пробуждения вполне может успеть отвезти меня в дом твоего папы. — Она наклонилась, поцеловала мальчика и нежно прошептала: — Пожалуйста, не балуйся, у тебя ведь теперь главное занятие — благополучно дождаться того момента, когда снимут швы. Тогда я смогу наконец обнять тебя так крепко, как никогда раньше не обнимала. А то сейчас и не поймешь, как к тебе прикасаться.

Сидди хихикнул, но тут же, схватясь за живот, проворчал:

— Ой, не смеши меня… Мне больно смеяться. И смотри, не забудь напомнить папе, чтобы он тоже не смешил меня, когда придет, а то, может, он забыл.

— Не беспокойся, я ему напомню, — пообещала Леонора, целуя малыша. — Ну, мы пошли, я вернусь сразу же, как только отвезу твою маму… А ты пока спи.

— Только не забудь сказать папе, что я просил.

Леонора заверила, что не забудет, и еще раз поцеловала. А когда выходила из палаты, глаза ее увлажнились.

— Ох, какое облегчение, знать, что все уже позади, и операция, и все такое прочее, — пробормотала она нетвердым голосом.

Шерил сочувственно прикоснулась к руке женщины.

— С самого начала я была уверена, что с Сидди все будет хорошо. А вот теперь я так сильно радуюсь благополучному исходу, будто сомневалась в нем.

Они вышли из больницы и направились к автостоянке.

— А я вообще не беспокоилась о Сидди, — небрежно бросила Леонора, будто не она только что прослезилась от радости. Найдя в сумочке ключи от машины, она испытующе посмотрела на Шерил и договорила: — Чего, однако, не могу сказать о тебе.

Шерил поймала себя на том, что и рада бы поделиться с Леонорой своей новостью, но и сама не верит в реальность ночных событий. Ведь они могли и не повториться.

Что имел в виду Сидни, пробормотав прошлой ночью: «Все это не имеет никакого значения»? Вот для нее в те минуты и в самом деле ничто не имело значения, кроме всепоглощающего желания любить и быть любимой.

Да, вопреки всему Шерил продолжала любить его. Но разве это оправдывало ту ложь, к которой шесть лет назад она прибегла в качестве самозащиты? Как и того, что гордость и самолюбие до сих пор не позволяли ей рассказать Сидни правду.

Не исключено, впрочем, что прошлая ночь была для него лишь возможностью утолить физическую потребность, и тогда действительно все остальное не имеет для Сидни никакого значения. Вот потому Шерил и не решилась пускаться в какие бы то ни было объяснения, боясь, что утро принесет ей лишь горечь и боль разочарования.

Так ведь и произошло, жестко напомнила она себе, садясь в машину. Он ушел, не разбудив ее, не сказав ни слова, предоставив проснуться в одинокой постели…

Леонора вставила ключ в замок зажигания, но, вместо того чтобы повернуть его, обратилась к Шерил:

— Дорогая, чем больше я думаю, тем меньше вижу мудрости в том, что мы так редко с тобой говорили о Сидни. Да что редко! Считай, никогда. И ведь в глубине души я всегда чувствовала, что напрасно ни разу не попыталась нарушить это табу и… Словом, я чувствую себя виноватой.

— Что ты, Леонора?! — воскликнула Шерил. — Тебе не в чем винить себя! Ведь ты всегда считалась с моим мнением и поступала так, как мы обе решим.

— А я не должна была… Это поставило тебя в мучительно неловкое положение, когда ты встретилась с ним. Ты оказалась совершенно не готова к этой встрече. Так оно и есть, дорогая, не спорь! Ведь ты, как выяснилось, даже не знала, что он не женат, и думала, что у него есть дети.

— Да, но…

— Нет, Шерил, здесь не может быть никаких «но», — прервала ее Леонора. — Я просто обязана была рассказать тебе о других женщинах, которыми Сидни увлекался после смерти своей невесты. Когда ты предположила, что он, вероятно, искал ей замену, я уклонилась от ответа, хотя и знала, что он всегда почитал за долг совершенно определенно говорить этим женщинам, что жениться не собирается.