Гроза Византии - Красницкий Александр Иванович "Лавинцев А." - Страница 31

С войною слава неразлучна, Нет в мире лучше дел войны.

Кто не был ранен – прожил скучно, Как осень, дни его темны…

И в этом таинственном голосе они узнавали голос старого берсекера Рулава, умершего под эту песнь на их же глазах.

Да, в светлой Валгалле охотится теперь старый берсеркер за чудным вепрем. Устав от охоты, пирует он в чертоге Одина, дивной красоты валькирии ласкают его там, а на земле скальды своими вдохновенными сагами хранят в памяти потомства его славное имя…

А их имена никто не вспоминает. Скальд не сложит в честь их саги, ни одна мать не назовет их именем своих сыновей, они забыты, забыты навсегда…

Они – берсекеры старого Белы… Валгалла не ждет их: они сами забыли, что каждый норманн рожден для войны…

И грустно, и скучно становилось витязям, когда такие мысли приходили к ним. Скандинавская кровь давала себя чувствовать.

– Что нам делать? – спрашивали они друг друга.

– И дружина скучает… Столько молодцев без дела…

– Идти в поход…

– Куда?

В самом деле, куда? Не на Ильмень же! Там свои, там – Рюрик и Олег с отборной дружиной. В Биармию? А где она? Найти ее трудно…

И все чаще и чаще в такие минуты тоски по прежней привольной жизни обоим витязям приходила на память Византия…

5. ПЕРВЫЕ ИСКОРКИ

Но не одни князья подумывали о ней.

Было в княжеской дружине много горячих голов, помнивших свою Скандинавию и считавших, что «нет в мире лучше дел войны». Они не роптали на Аскольда и Дира за их бездействие открыто, но между собой в разговорах только и вели речь о так близкой к ним Византии…

Всем в Киеве от наезжих гостей было известно, что в этом городе скопились богатства целого мира, что народ там труслив и изнежен, что власть слаба, а потому и манила к себе, как запретный плод, княжескую дружину эта столица…

– Не узнать совсем наших конунгов! – говорили старые варяги. – Куда делась их прежняя храбрость?

– Засиделись на одном месте…

– Так других послали бы…

Есть народ.

– Еще бы! Вот Всеслав, даром, что не норманн, а славянин – храбрее льва…

– Уйти бы от них самим…

– Нельзя!…

– Отчего?

– Мало нас!… Что мы одни-то поделаем?…

– И славяне пойдут за нами…

– Ну, те без князей и шагу не сделают…

– Пожалуй, что так.

– А следовало бы мечи зазубрить, тетивы у луков развились…

– Поговорить бы с Аскольдом, а нет – с Диром.

– Так они и будут слушать!

– А что же? Хотя они и ярлы, а без нас ничего не значат.

– Да, вот, пир будет, так тогда…

Так и решено было среди варягов завести с князьями речь о набеге на Византию во время ближайшего пира…

А он не заставил себя ждать. Оба витязя любили попировать время от времени среди своей дружины, именитых киевлян и наиболее почетных «гостей». Созывались они в княжеские гридницы, уставленные столами, усаживались за них, и начинался после этого пир на весь мир.

Подавали на столы целых жареных кабанов, рыбу всякую, птиц, что поставляли к княжескому двору опытные звероловы и птицеловы из окрестных лесов, а крепкий мед и вино фряжское рекой лилось.

А во время пира выходил сперва скандинавский скальд с лютней, а за ним киевский баян вещий с гуслями, начинали они петь своими старческими голосами каждый про свою старину, и, слушая скальда, забывали князья и тоску свою, и горе, переносились душой в родимую свою страну, в ее фиорды, и тоска как будто отходила от них, чтобы потом явиться с новой силой, как только в княжьем тереме замолкал шум веселого пира.

Не забывали при этом князья и своего народа. Пока они пировали в гридницах, на теремном дворе тоже шел пир. Выкатывались людишкам киевским бочки меда; те мед, вино похваливали да славословили князей своих любимых. Вот и теперь на этот пир, по обычаю, созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почетные гости.

В эту пору из последних в Киеве были одни только гости византийские. Они явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Анания из Милета, Флорид Сибин и природные византийцы: Алциад и Ульпиан. Каждый их них уже по нескольку раз бывал на княжеских пирах, и они всегда старались попасть на них, дабы первыми узнать все, что делается в княжеских гридницах.

Так и теперь они первыми из приглашенных на пир явились в княжий терем.

Там уже все было готово к званому пиру. Кроме византийских гостей, по гриднице расхаживало несколько норманнских дружинников в ожидании появления князей.

– Ну, что, как? – отозвав в дальний угол, спросил сурового Руара закаленный и поседевший в боях товарищ Инголет. – Решаемся ли мы напомнить конунгам, что не дело воинов сидеть по целым годам сложив руки?

– Да, я уже поговорил тут кое с кем, и ты увидишь, как это все выйдет, – ответил Руар.

– Самое важное начать…

Напомнить…

– Это принял на себя Зигфрид…

– Наш скальд?

– Да, он… Уж он сумеет… Зигфрид также скучает… Охоты да пиры притупили его вдохновение. Как он может воспевать героев, когда они по годам ничего не делают?…

– Так, так!… Ингвар, ты слышал?

– Слышал, – подошел к ним третий дружинник. – На Византию?

– На Византию, на Византию… – раздались со всех сторон голоса.

Все сразу воодушевились. Разговоры стали шумными. Лица загорелись, глаза заискрились.

Византийские гости, сбившиеся в одну кучку, тревожно переглянулись.

– Это что же? – шепнул Валлосу Алциад.

– Что? Покричат да и перестанут, – пожал тот плечами.

– А если нет?

– Без князей они не пойдут, а те вряд ли решатся напасть на нашего величественного порфирогенета.

– Кто их знает!… Вдруг придет в голову что-нибудь такое этим грубым людям…

– Говорю, что без Аскольда или Дира они не осмелятся тронуться, а в случае, если и эти с ума сойдут, то, ведь, мы здесь недаром…

Громкие крики прервали этот разговор. Из внутренних покоев палат показалось торжественное княжеское шествие.

Впереди шли, по скандинавскому обычаю, пажи, расстилавшие перед князьями богатый ковер, за ними, окруженные самыми близкими людьми, следовали князья Аскольд и Дир, красавцы собой, мужественные, со смелыми открытыми лицами и ясным соколиным взглядом.

Почти что рядом с ними шел высокий человек совсем не скандинавского типа.

Все варяги, пришедшие с князьями на Днепр, были без бород, с длинными, спускавшимися на грудь усами и пучком волос, закрученным на затылке. Этот же человек, напротив, имел черную окладистую бороду и длинные, падавшие на плечи волосы.

Это был славянин Всеслав – любимец Аскольда и Дира.

6. СКАЛЬД

Князья заняли после поясного поклона присутствующим главное «высокое» место за столом. Рядом с ними, с одной стороны, уселись Всеслав, Любомир, Премысл – старейшины киевские, с другой – Руар, Инголет, Ингвар -начальники норманнов.

Аскольд, как старший, жестом руки повелел присутствующим начать пир. «Заходили чарочки по столикам». Сперва все молчали, уписывая вкусные яства и поливая их крепким медом. Первый голод скоро был утолен. Руар, Инголет и Ингвар, отставив от себя блюда, переглянулись между собой; потом все трое взглянули на князей.

И Аскольд, и Дир сидели понурившись. Видно, их не влек к себе шум пиршества, тень смертной тоски легла на их лица. Они даже не говорили друг с другом и угрюмо молчали.

– Конунги, скучно вам! – вдруг громко воскликнул Руар. – А вместе с вами и нам… Далеко мы от нашей родины, так хотя в память ее не будем изменять ее обычаям…

– Разве вы не довольны пиром? – спросил Аскольд, поднимая голову и вглядываясь в Руара.

– Нет, на столах всего в изобилии, а разве забыл ты, что для норманна пир не в пир, если он не слышит вдохновенной песни своего скальда про дела былые.

– Верно, прав Руар, – раздались голоса, – пусть поет скальд, пусть, и от тоски тогда не останется и следа!

– Да, пусть нам споет Зигфрид, прошу тебя, Аскольд, – заговорил и Дир. – В самом деле, это хотя немного напомнит нам покинутую нами родину…