Маслав - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 44

Его собственные поместья представляли собой одни развалины. В опустошенных землях все усадьбы были разграблены чехами, все города обезлюдили или разорились. И там, где Бог дал ему первую победу, Казимир решил отдохнуть и подождать, пока подойдет к нему второй императорский отряд и соберутся разрозненные остатки рыцарства, за которым повсюду разослали гонцов. Отсюда надеялись нанести поражение Маславу, зная, что он со своими союзниками готовится к упорному сопротивлению.

Среди лесов, на месте недавнего боя, предав земле трупы убитых, выбрали место для стоянки и начали рыть окопы. Скоро отовсюду стали съезжаться отдельными группами уцелевшие привлеченные сюда слухами о возвращении Казимира во главе императорских отрядов.

Белина, освободив часть главного дома и прилежащих к нему построек, разместил в городище короля и его приближенных.

Стали изыскивать способы для добывания пищи. Все, что только уцелело по близости, свозили сюда, но этого было недостаточно.

Известие о первой победоносной битве каким-то чудом передавалось из уст в уста. Весть эту несла с собою бежавшая под натиском рыцарств чернь, скрывавшаяся по лесным хатам, из боязни мщения за все совершенные ими злодеяния. Весть эту распространяли сами воины Маслава.

И, услышав ее, все, блуждавшие и прятавшиеся в лесах приверженцы Казимира, выходили из своих убежищ и спешили к нему под защиту. Печален был вид этих людей, изголодавшихся, истощенных и оборванных: они уже потеряли всякую надежду на спасение, а теперь, обретя ее снова, спешили в упоении и радости приветствовать спасителя.

Если бы сын Рыксы не имел в душе твердого решения – избавить страну от невзгод и упадка, то уж один вид этих людей наполнил бы его сердце мужеством и стойкостью.

Всякий раз, когда Казимир появлялся среди них, они с плачем бросались ему в ноги, приветствуя его именем спасителя, которое было у всех на устах.

Небольшой сначала лагерь все разрастался, словно из земли вырастал. Люди все прибывали со всех сторон. Устанавливали новые палатки, строили шалаши, подъезжали возы, число зажженных костров не увеличивалось. В лагере царило оживление; все были заняты какой-нибудь нудной работой. Воины приезжали в поцарапанных и изорванных доспехах, с поломанными и затупившимися мечами и копьями. Надо было исправлять погнутые шлемы, точить оружие, обделывать топоры, чинить доспехи и одежду. Те, кто имел что-нибудь лишнее, охотно делился с неимущими.

Но беспокойство не оставляло воинов короля. Пока одни готовились к бою, другие шли на разведки к Висле и в мазовецкие земли, чтобы узнать, как обстоят дела у Маслава.

Среди королевских советников не все держались одного мнения в вопросе о времени нападения на Маслава. Часть польского рыцарства и все рыцари императора стояли за то, чтобы, не дожидаясь, пока Маслав оправится и соединится со своими союзниками, пруссаками и поморянами, напасть на него теперь же. Но Казимир, Топор, Трепка и еще многие другие держались того мнения, что там, где дело шло о большой битве, которая должна была решить судьбу королевства, следовало поступать с осторожностью, выжидать и стараться увеличивать свои силы.

Уже раньше были посланы гонцы на Русь с просьбой о помощи, и теперь ждали оттуда ответа.

Старый Собек тоже должен был идти на разведки, хотя Спытек был этим не особенно доволен. Подвижному и юркому старику гораздо больше нравилось бродить по лесам и городам, везде подсматривать и подслушивать, чем сидеть в четырех стенах. Зная Плоцк и побывав в нем еще недавно, он был уверен, что сумеет пробраться туда не замеченным в одежде нищего. И когда он, наконец, получил приказ отправиться в путь и надел для этого путешествия лохмотья, повесил на веревке у пояса горшочек, взял в руки посох, надел на ноги старые лапти, а за плечи закинул мешок, то вся его фигура сразу так изменилась, что трудно было его узнать.

Едва только он исчез, пробираясь в лесу известными ему одному тропинками, как явился бежавший из плоцкого плена шляхтич, Носала, который едва выбрался из ямы. Его тотчас же привели к королю, и он рассказал ему, что только чудом спас жизнь: его заподозрили в укрывании где-то зарытых кладов и заставляли указать месть. Та со дня на день откладывалась его смерть, пока ему, наконец, удалось бежать из темницы.

Носала говорил, что Маслав вернулся в Плоцк, взбешенный неудачей, и тотчас же разослал гонцов к своим прусским и поморским союзникам, прося из о помощи, и что он собирал огромное войско, намереваясь напасть на короля раньше, чем к нему подоспеет помощь. Он уверял, что те отряды, которые Маслав приводил с собой в городище, были только частью его войск. Главные полки стояли под Плоцком, и кроме пруссаков и поморян, поджидали еще мазуров из лесных областей.

Измученный неволей, напуганный всем виденным, Носала, оглядевшись в лагере и сравнив с тем, что он оставил за собой, советовал не рисковать с такой небольшой кучкой людей против несравненно сильнейших полчищ Маслава. Хотя здесь он видел и лучшее вооружение, и больший порядок, все же ему казалось безумием это намерение рыцарства – вступить в бой с громадами черни, предводимой таким упрямым, стойким, железной воли человеком, каким был Маслав.

Самое имя Маслава будило в нем тревогу, так что он при одном упоминании о нем хватался за голову и испуганно озирался кругом, словно боясь увидеть его перед собой.

Король и его советники признавали справедливость слов Носалы, но молодежь вышучивала его и дразнила его трусом, но что бедняга даже не отвечал.

Более осторожная часть рыцарства выслала гонцов на разведки, расставила в окрестностях сторожевые посты и днем и ночью охраняла лагерь. Маслав мог решиться на все, даже на похищение короля. В виду этого позаботились также об укреплении замка, в котором случайно оказался король со своей свитой. Теперь в замке было достаточно людей, поэтому черни, сделавшейся ненужной тяжестью и предметом опасения, приказано было разойтись по домам, где они жили раньше. На рассвете вся эта толпа бесшумно, в грозном молчании вышла из городища и укрылась в лесах. Ее место заняли знатнейшие рыцари, окружавшие Казимира, двор его и слуги. Разрушенные сараи были вновь отстроены, и в них разместили коней и слуг. День и ночь шли в хамке работы, и царило оживление в лагере, приходили и уходили посланные, собирались беглецы из разных земель. С утра до ночи двери дома, где жил Казимир, были открыты для них: всякий хотел видеть его, рассказать ему о себе и пожаловаться на судьбу.

Поблизости от короля поместили тяжело раненый в битве, которых было довольно много, но едва только раны их начали подживать, как они уже стали возвращаться в палатки. Среди пострадавших находился также Вшебор, которому удар Маслава разрубил шею до самой кости. Только кусочек железа, приделанный сзади к шлему, сделал этот удар не смертельным и сохранил Доливе жизнь. Рана была глубокая, а так как больной не отличался терпением, то нельзя было надеяться на скорое выздоровление.

Все пострадавшие лежали вместе внизу, в нескольких горницах во втором дворе; утешением для них были женские голоса, которые доходили до них сверху; но случалось, что к ним заглядывала и женская фигура.

Для старого Спытка тоже не нашли другого помещения, и он лежал вместе со всеми.

Вшебор, поместившись поблизости от него, рассчитывал, что у старику каждый день будут приходить жена и дочь и то соседство это даст ему возможность приобрести расположение Спытка.

Хоть не время было думать о таких вещах, когда опасность висела над головами, да и тяжелая рана внушала беспокойство за собственную жизнь, но пылкий воин каждый раз при входе женщин приподнимал голову, чтобы полюбоваться на девушку и перекинуться взглядом с ее матерью, как будто он был здесь просто в гостях, в самой мирной обстановке.

Заискивая перед отцом, он всячески старался угодить ему, но тут трудно было добиться какой-нибудь близости или поощрения. Редко кому удавалось вытянуть слово из Спытка, а уж тронуть его сердце не мог никто. Уже и в молодости он получил от людей прозвище ежа, что же было ожидать от него теперь, после всех испытанных им бед и несчастий, после всех ран, болезней и в том состоянии неуверенности в будущем, которое его угнетало. Вшебор, тоже не отличался миролюбием, давно уж начал бы грызться со стариком, но для милой девушки он готов был переносить все его чудачества, воркотню и даже брань.