Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 80

Казимира, как вообще людей с подобным характером, отталкивало попрошайничество, а молчание вызывало в нем стремление узнать скрытые мысли и желания.

Поступая таким образом и горячо благодаря за самый маленький подарок, Эсфирь в течение нескольких дней получила от короля больше, нежели другие в течение многих лет.

Драгоценные камни, дорогие материи, жемчуга, парча, серебро – все это тайком перевозилось к ней. Эсфирь надевала на себя драгоценные украшения, расставляла подарки на видных местах, восхищалась ими и каждый раз восторженно бросалась к ногам короля и благодарила его.

Чародейка обладала даром заставить к себе привязаться, умела властвовать, притворяясь послушной, и разжигала страсть Казимира, постоянно предоставляя новые доказательства своей любви; никогда еще в жизни он так горячо не любил ни одной женщины. Он стыдился своей страсти, упрекал себя, но все это не помогало, и она овладевала им все больше и больше, так что даже Кохан заметил вскоре, что он ошибся, рассчитывая, что эта связь долго не продержится.

В этот день Эсфирь встретила Казимира при входе так же тепло и ласково, как и раньше, но сквозь ее веселость пробивалось какое-то скрытое беспокойство…

Король заметил это, когда она села около него и посмотрела на него какими-то как бы затуманенными глазами.

– Что с тобой сегодня? – спросил он.

– Сегодня я так же счастлива, как всегда, – быстро ответила она, наливая ему кубок и грациозно подавая его своей белой рукой. – Обо мне не заботься, господин мой, отдыхай у меня, пользуйся жизнью, забудь хоть на время о тяжелой твоей короне. На то я раба твоя, чтобы усладить тебе хоть один час после усиленной работы.

– Никогда в жизни я не проводил таких счастливых моментов, как с тобой, – сказал Казимир, – и, хотя завистливые люди хотят омрачить это счастье…

Король не договорил, принял кубок из рук очаровательной хозяйки и поцеловал ее в лицо.

– Но ты что-то сегодня печальна? – спросил он.

– У меня нет никакого повода печалиться, – возразила Эсфирь, – и я не хотела бы говорить о чем-либо грустном с моим властелином, но сегодня приходится.

Сказав это, она встала. Казимир с беспокойством смотрел на нее; лицо ее стало серьезно, брови немного сдвинулись.

– Неужели эти люди осмелились сделать тебе что-нибудь неприятное? –спросил король.

– Это не то, – ответила она улыбаясь, – на это я не жаловалась бы. При таком счастье, как мое, какое значение может иметь неудовольствие, причиненное людьми? Было бы даже несправедливо жаловаться на это.

– Что же, наконец? – настойчиво допытывался Казимир.

Эсфирь села и медленно стала говорить, обдумывая каждое слово и внимательно следя за королем, какое это на него произведет впечатление.

– Наш народ рассеялся повсюду. В твоем государстве нет города, нет местечка, где бы не было моих бедных соплеменников. Люди, поставленные в такие, как и мы, условия, чтобы защититься от мучений и преследований со стороны других, должны крепко держаться друг за друга. Мы узнаем один от другого, что где происходит, мы часто получаем более верные сведения и гораздо скорее, чем вы и ваши чиновники, которые должны были бы все знать. Король внимательно слушал.

– Господин мой, – прибавила Эсфирь, приближаясь к королю. – Вы обогатили и возвысили Мацека Борковича. Можете ли вы ему вполне верить? Уверены ли вы в том, что он ничего не замышляет против вас?

Это первое вмешательство Эсфири в государственные дела изумило короля и произвело на него неприятное впечатление.

– Разве ты что-нибудь знаешь про него? – спросил он.

– Наши говорят, что этот, на вид послушный и преданный человек, что-то задумывает против вас, – продолжала Эсфирь. – Он созвал великопольских землевладельцев, и почти все они присягнули и письменно обязались пойти вместе с ним.

– Да, я знаю об этом, – возразил король, – но это не заговор против меня направленный, так как в договоре, который они с ним заключили, написано, что все они останутся мне верными.

Эсфирь улыбнулась.

– Так разве нужно было бы все это писать, если бы не хотели этим прикрыть какие-то другие планы? – спросила она, глядя на короля. – Люди опытные и проницательные утверждают, что этот союз заключает в себе самое опасное предательство. Я лишь глупая женщина и всего этого не понимаю, но у нас есть умные люди, и они говорят, что Мацек Боркович изменник и очень опасен, потому что он льстит и держится в стороне.

Казимир задумался; Эсфирь медленно продолжала:

– Я не от себя лично говорю, но повторяю совет умных людей: берегитесь этого человека. Вы желаете из всех земель составить одно государство. Мацек хочет оторвать Великую Польшу и править ею, став к вам в ленные отношения как Земовит в Мазовии.

Заметив удивление на лице слушателя, она взяла его руку и поднесла ее к устам.

– Повелитель мой! – произнесла она. – Мне все эти дела чужды, мой ум не может разгадать таких тайн, но среди нашего племени много умных людей, которые глубоко видят. Они скрываются и молчат, потому что для них опасен и сам их ум. Вот эти-то умные люди и говорят тебе через меня. Остерегайся Мацека Борковича.

Казимир молча, терпеливо все выслушал и задумался. С грустной улыбкой он сказал:

– Совет, быть может, и хорош… Кому надо управлять страной и охранять ее, тот должен быть всегда осторожным. Совет хорош, но, дорогая Эсфирь, я предпочел бы услышать его от друзей, а не из твоих уст, которые, казалось бы, созданы затем, чтобы услаждать слух приятными лишь звуками.

– Да, это правда! – шепотом произнесла Эсфирь. – Да, мой властелин, я это сама чувствую, но сердце мое дрожит, когда я слышу, что моему любимому повелителю может угрожать опасность. Могу ли я молчать? Я и мои братья, которым ты дал и даешь приют в твоей стране, все мы тебя очень любим, и они-то говорят моими устами.

– Мацек Боркович! – воскликнул король. – Да, он силен сам по себе и через меня, потому что я ему дал власть там, где она ему нужна была для поддержания порядка. Но точно так же, как я его возвеличил, сумею его и уничтожить. Да, – прибавил король хладнокровно, – но для этого нужно чего-нибудь больше, чем подозрения и голословные обвинения. Надо ждать… – И хорошенько смотреть! – прервала Эсфирь.

Это предостережение не осталось без последствий. Казимир возвратился в замок озабоченным и на следующий день послал Добка в Познань к Вержбенте с приказанием, чтобы последний приехал, но никому не сказал бы, куда он отправляется и что король его к себе потребовал.

К тому времени прибыл в Краков милый и всегда желанный для короля гость, вполне преданный ему Богория, архиепископ гнезнинский. Прозорливые люди втихомолку поговаривали, что будто его тайно вызвал его племянник, ксендз Сухвильк. Король всегда был рад его приезду, и их взаимные отношения всегда были самые теплые и дружеские; никаких недоразумений между ними не случалось. Богория был всегда снисходителен, а король был за это ему сердечно признателен. Этот, в свое время строгий и энергичный пастырь, если дело касалось любимого короля, был поистине для него отцом, так как умел говорить с ним с такой родительской лаской, что самые трудные вопросы у них обыкновенно решались к согласию и удовольствию обеих сторон. Богория, прибыв в Краков, первым делом отправился во дворец к королю и уведомил его, что приехал для переговоров с краковским епископом относительно спорных владений и церковного обложения в обеих епархиях. Король опасался, что пастырь начнет говорить об Эсфири, но тот даже в самых интимных разговорах ни одним словечком не дал ему почувствовать, что знает о ней, и король был ему за это очень благодарен.

Между тем, Бодзанта ни перед кем не скрывал своего негодования.

– Я простил бы ему и десять наложниц, – говорил он, – но такого соблазна не могу потерпеть. По нашим церковным уставам евреи не имеют права держать слугу христианина, а тут сам король пошел к ним на службу. Неудивительно, если он после этого подарит еще новые права им после того, как они выклянчили уже себе некоторые у Болеслава Калишского; настанет время, когда нам придется опасаться их, а не им нас!