Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 69

Людовик, назначенный будущим наследником короны на случай отсутствия мужского потомка у Казимира, имел друзей среди приближенных короля и среди его родни. Злые языки болтали о подкупе и о различных заманчивых обещаниях; кроме того, у дворян могли быть еще и другие причины: король Людовик обещал землевладельцам, этому сословию, преимущественно обиженному Казимиром, новые привилегии, которые должны были в будущем доставить им большое значение.

Поэтому дворяне, соблазненные обещаниями королевы Елизаветы и ее сына, косо смотрели на новый брак; они не могли рассчитывать получить то же от законного наследника, который имел бы больше прав на корону, чем Людовик, а потому склонялись на сторону последнего.

Что же касается духовенства, то даже наиболее преданные королю единогласно утверждали, что обряд венчания, совершенный аббатом, в глазах церкви будет недействительным.

Сам ксендз Ян, в минуту возбуждения легкомысленно взявший на себя это обязательство, начал беспокоиться и обратился за советом к людям, сведущим в церковном праве; из разговоров с ними он убедился, насколько вся его затея необдуманна. Те немногие, которым он доверился, объяснили ему всю рискованность предприятия, которое грозило королю покаянием, а для аббата не могло пройти безнаказанным.

Если бы не слово, данное им королю, он готов был отказаться, но это был человек, сильный духом, и он решил исполнить свое обещание, какие бы ни были последствия. Он не сомневался, что король будет защищать его и не дозволит ему погибнуть.

Рокичаны еще не было в Тынце, когда ксендз Ян торжественно встретил Казимира в воротах старого аббатства и повел его в приготовленные обширные покои, находившиеся вне монастырской ограды.

При встрече король и аббат прочли друг у друга на лице не то, что ожидали. Казимир был обеспокоен и раздражен, ксендз Ян не мог скрыть сомнений, которые его мучили. Не будучи в состоянии скрывать их и не желая притворяться перед Казимиром, он высказал ему все свои опасения, лишь только они остались вдвоем в комнате, отведенной королю для отдыха.

– Милостивый король, – произнес он, – я должен сознаться в грехе. Моя любовь к вам довела меня до того, что мое страстное желание услужить вам показалось мне исполнимым.

При этих словах ксендз Ян тяжело вздохнул.

– Но к сожалению, – продолжал он, – я вижу, что я ошибся. Обвенчать-то я вас обвенчаю, но наши суровые, строгие законы, которых нельзя обойти, противятся этому браку. Все наши юристы утверждают, что этот брак не будет иметь значения. Не могу я умолчать об этом перед вами, тем более, что это касается будущего наследника престола, и если бы Господь нам даровал его, они добьются того, что этот брак будет признан папой незаконным. Как бы то ни было, королева – хоть отец и берет ее в Германию – жива. Ваш брак с ней был законным. Если бы вы, ваша милость не жили с ней ни одного дня, тогда можно было расторгнуть эти узы. Но вы пятнадцать лет молчали…

Король грустно поник головой, как бы с равнодушной решимостью.

– То же самое я слышал и от других, – тихо произнес он. – Но, полагаясь на вас и на ваше слово, я дал уже слово этой женщине, которая вскоре должна сюда прибыть; я не могу взять его обратно! Это было бы недостойно меня, а за грех, как видно, придется впоследствии понести наказание. Делать нечего, поздно, – грустно продолжал король. – Борьба с судьбой, отказавшей мне в семье, завела меня слишком далеко. Я выйду, вероятно, из нее побежденным, потому что судьба и Божья воля сильнее нас, но я хочу бороться до последней минуты. Кто знает? Господь может смилостивиться.

Аббат ничего не ответил.

Лица всех присутствующих были озабочены и нахмурены. Многие были недовольны тем, что король женится на женщине неодинакового с ним положения; это находили позором для короны, которую он носил. Казимир видел устремленные на него странные, холодные, чуть ли не злобные взоры, да и ему самому было как-то не по себе, и он не мог принудить себя быть веселым.

Любовь к Рокичане зародилась при таких странных обстоятельствах, пришла так быстро, разрослась так искусственно под влиянием пламенных желаний и надежд, что теперь при наступлении решительного момента король почти изумился, что мог так необдуманно и поспешно поступить.

Как раз когда он собирался в Тынец, пришло известие, что Аделаида, которую отец должен был увезти в Германию, с некоторых пор больна, чувствует себя очень плохо, и лечивший ее врач не ручается за ее выздоровление.

В случае ее смерти Казимир мог сделать более соответствующий выбор и сочетаться законным браком. Но он не хотел отказаться от своего слова; свита, посланная за Рокичаной, в тот же вечер прибыла с ней в Тынец. Казимир вышел навстречу, заставляя себя быть веселым и радостным.

В костеле все уже было приготовлено для совершения обряда венчания. Ксендз Ян был в митре и с посохом, в сопровождении духовенства, появился перед алтарем.

Король и Рокичана стали перед ним. С какой-то поспешностью, как бы боясь чего-то, чего никак не могла понять невеста, ксендз связал руки, благословил, и король с молодой женой тотчас же уехал в Краков.

Дорогой Казимир сообщил Кристине, что по причине ссоры между ним и краковским епископом их брак до поры до времени должен остаться, если не тайной, то, по крайней мере, не разглашенным во всеуслышание.

Прекрасная Кристина приняла это распоряжение с угрюмым молчанием. Выдернув руку, которую король держал, она повернулась в другую сторону. Это была первая размолвка двух почти незнакомых людей, и размолвка, обещающая не увеличение и расцвет любви, но раздражение, недоверие и ссоры.

– Для меня, – произнес король, – ты жена, но с объявлением тебя королевой нужно обождать.

Кристина приняла эти слова с гордым молчанием и, по прибытии в замок, заперлась в своих комнатах, сказываясь больной. Казимир пытался ее утешить, но все было напрасно. В нем заговорила королевская гордость, и спустя несколько дней после свадьбы, он уехал на охоту, оставив молодую жену одну. Самолюбие Рокичаны было задето за живое, и она плакала от обиды и гнева.

Кроме Кохана, который, казалось, был к ней расположен, она не имела в Кракове никого, кто бы ей сочувствовал; на нее все смотрели не как на королеву, а как на неприятную и унизительную помеху. Никто к ней не приближался, не заискивал, как бы предчувствуя, что она не будет иметь здесь никакого значения. Все громко и повелительно порицали смелую попытку короля вторично жениться.

Кохан, видя ее раздраженной, грустной, в слезах, в отчаянии от равнодушия супруга, советовал ей снискать его расположение кротостью, смирением. Но на это она не была способна. Она требовала своих прав, упрекала, и Казимир после каждого посещения охладевал к ней и уходил все более и более раздраженным.

Кохан видел, что они не могут быть счастливыми, и его смущало то, что все, единогласно, начиная с аббата, считали этот брак недействительным. Рокичане никакое сомнение не приходило в голову: она была уверена, что обряд венчания, совершенный епископом – ибо никто не открыл ей истины – имеет законную силу.

Казимир с каждым днем охладевал к ней и становился равнодушнее; этому способствовала их семейная жизнь, которую лишь редкие проблески счастья делали сносной. Окружающие составляли планы относительно будущего и открыто поговаривали о том, как бы выжить гордую чешку, отвязаться от этой мещанки, а вместо нее найти для Казимира подругу жизни более молодую, с лучшим характером и более знатного происхождения. Рокичана, однако, не падала духом под ударами судьбы; но вместо того, чтобы вызвать в себе сочувствие, она надоедала всем жалобами, надменным обращением, все возраставшими требованиями. Ее начали избегать.

Не найдя радости в семейной жизни, король искал утешения в государственных делах. После введения новых законов, учреждения верховного суда в Вавеле и приведения в порядок соляных копей он всецело отдался делу украшения городов и занялся постройкой зданий и замков.