Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 30

Разве мы не помним прежние времена, когда совместно с духовенством мы возводили и свергали королей? Во что же превратилась наша сила и могущество? Мы допустили, чтобы нас постепенно лишили всего, и по нашей же вине попадем в зависимость.

Недалеко от Пшонки стоял, подбоченившись, какой-то субъект, бородатый, высокий, как дуб, во цвете лет, и присматривался к говорившему. Судя по тому, как с ним обходились окружающие, с любопытством приглядывавшиеся к нему и старавшиеся своими взглядами проникнуть в него, видно было, что он имеет тут большое значение, и что хотели бы услышать его мнение.

Густые, темные с красноватым оттенком вьющиеся волосы покрывали его голову; лицо его не было красиво, но оно выражало силу, упрямство и надменность; у него была широкая, почти рыжая борода, выдающиеся скулы, мясистые губы, блестящие беспокойно бегающие глаза. Одет он был неряшливо, хотя одежда была дорогая и барская; снизу платье, украшенное дорогими камнями, сверху широкая шуба на куньем меху, покрытая дорогой тканью, кованный меч, осыпанный камнями, застежка пояса – все свидетельствовало о его богатстве.

Хотя Неоржа был тут хозяином, а ксендз Баричка в силу своего духовного сана руководил другими духовными лицами, однако казалось, что этот человек играет тут первую роль и имеет право руководить другими; все на него оглядывались с любопытством и с тревогой. Но он больше слушал, чем говорил, предпочитая все узнать от других.

Когда Пшонка окончил, губы этого молчаливого слушателя начали шевелиться. Взоры, устремленные на него, так убедительно выражали просьбу сказать свое мнение, что он дольше молчать не мог.

– Все, что вы говорите – правда, – грубо и как бы против своего желания начал он, – но это еще не все, что нам нужно. Этого недостаточно! Землевладельцы постепенно теряют власть, потому что их владения входят в состав королевства, и подчиняются королю. Ни один из них не хочет даже признаться, что был самостоятелен и имел собственного князя. Теперь существует для всех один закон, одна монета, один король – и все наши вольности – великопольскую, куявскую, краковскую, мазовецкую, – а много их было, – все это подвели под одну мерку, и будут с нами поступать, как захотят. Рыцари и землевладельцы должны сплотиться в одно и сформировать полки и войска, а теперь у нас что? Бесформенные лишь массы и сброд. Большая часть слушателей, найдя этот совет очень благоразумным, начала оживленно выражать свое одобрение.

– Толково говорил! – шептали одни. – Ловко попал в больное место! –добавляли другие. – У него голова на плечах! Его надо слушаться!

– Я моих великополян, – продолжал оратор, улыбаясь, – объединяю вокруг себя, увеличивая их количество, выражаю свое почтение королю, не отказываюсь от послушания и не объявляю ему войны. Я при дворе униженно молчу, но у себя дома я хочу быть барином и им буду, а когда наше войско увеличится, никто не победит нас, и мы никому не подчинимся.

– Мацек Боркович правду говорит, – сказал Янин из Рогова, качая головой. – О! Это святые слова…

Это единство нас погубило… Землевладельцы, оставив свои родные поля, разбрелись в разные стороны. Когда-то они были сильны и могущественны, теперь же они рассеялись по всей земле, и нет прежней общины. Великополяне стекаются к нам, не заботясь о наших интересах, каждый из них поселяется, где хочет, чувствуя себя потом чужим. Окончится тем, что королевская власть увеличится, а землевладельцы, рыцари, знать потеряют свои прежние права. Ксендз Баричка слушал его, поводя плечами от сдерживаемого нетерпения, и наконец прервал его громким голосом:

– Вы хотите все преодолеть с помощью ума, а не с помощью Бога. Эх! Эх! Это не есть путь к лучшему. Группируясь в полки и формируя войско, вы ничего не достигнете, никого не преодолеете, потому что вы грешники, такие же распутники и сластолюбцы, как и тот, против кого вы восстаете…

Прежде всего измените свою жизнь, покайтесь перед Всевышним, и Он сделает то, чего вы разумом не могли достигнуть. Король грешен, но и вы не лучше! Надо каяться в своих грехах и исправиться. Ведь до того дошло, что в христианской стране безбожники бросили Святые Дары в грязь! Разве не вся страна должна понести за это наказание? Что с того, если на этом месте построят храм, а люди не исправятся? Вы видели, как после этой святотатственной кражи Господь наказал нас, послав моровую язву, погубившую тысячи людей, опустошившую город. Если вы не исправитесь, Бог уничтожит это гнездо разврата, как Содом и Гоморру.

Никто не смел ответить на этот грозный возглас капеллана. Воспоминание о недавно пережитой эпидемии, оставившей после себя страшные следы, потому что часть жителей разбежалась, а часть пала жертвой ее, и целые усадьбы и местечка остались пустыми, слишком еще было свежо и напугало всех.

Неоржа, опустив голову, испуганно озирался по сторонам.

– Против сильной болезни, – закончил ксендз Баричка, – нужны и сильнодействующие средства…

Покаяние, власяница, раскаяние, исправление; вот в чем спасение, а не в ваших союзах и совещаниях. Господь посылает и чуму, и королей!

Мацек Боркович закусил губы, покачал головой и с выражением неудовольствия на лице, отступив на несколько шагов назад, поправил шапку на голове и снял со стены шубу, как будто собираясь уже уходить, считая лишним тут оставаться дольше.

Но и ксендз Баричка, высказав все, что у него было на душе, и не встретив ни отпора, ни одобрения, попрощался с хозяином дома и в задумчивости быстрыми шагами направился к двери.

Мацек, увидевши это, отложил свое намерение уйти и возвратился к стоявшим посреди комнаты.

Все остальные ободрились и облегченно вздохнули после ухода капеллана, как будто сбросив тяжесть, мешавшую им.

– Это святой человек, – забормотал Неоржа, – но от него нам мало прока, разве, что досадить королю… Он никого не побоится и способен предать его анафеме…

– Пускай он только его отлучит от церкви, – со смехом и подмигивая глазами, прервал Отто Топорчиков. – Ведь в законах, изданных самим королем, сказано, что хозяина, отлученного от церкви, могут оставить все его слуги, и нам легко будет отделаться от короля, применяя к нему его собственный закон.

Некоторые рассмеялись, все остальные охотно с ним согласились.

Пшонка, Отто и Янин стали шептаться между собой.

Затем Пшонка начал снова громко говорить, и все, разошедшиеся по разным сторонам, медленно стали группироваться вокруг него.

– Ксендз говорит, как подобает его сану, хотя он и прав, – сказал Пшонка, оглядываясь кругом и приглашая взором слушателей. – Разве это не стыд и позор, что королева, как вдова, живет в Жарновце, а для него слуги постоянно отыскивают новых девушек. Им мало своих полек, они собирают во всех государствах, венгерок, чешек, немок… Он начал с язычницы литовки, и теперь ему каждый раз нужен какой-нибудь новый кусочек. Он пробует и бросает, а челядь пользуется объедками. Увидите, когда он пресытится, он способен закончить жидовкой! Только этого не хватало, но боюсь, что оно так и будет… Не хотел бы я дожить до такого позора.

Возглас Пшонки был встречен смехом.

– А пускай он возится с кем хочет, – возразил Янин, – что нам за дело до этого; это касается ксендза Барички и духовников. Для нас только важно, чтобы он уважал рыцарей и их права; пускай хоть ведьму возьмет… Нам до этого дела нет.

– Плохо то, что нас отделяют от двора, и мы не пользуемся никакими милостями. У него несколько своих любимцев вроде Кохана, не кланяющегося даже воеводам, которые отвешивают ему низкие поклоны, Добка Боньчи, задирающего нос кверху, как будто он был выше других. Впрочем, кто при нем? Мещанин, наполовину немец, Вержинек, жид Левко… Дьявол их знает!

Всякий мужик ему мил, – бормотал Неоржа, – я об этом хорошо знаю! У меня был крестьянин Лекса, по прозвищу Вядух, человек простой, грубый, и что же вы думаете? Король ездил к нему в гости, просиживал в его хате, проводя с ним время и разговаривая, как с равным себе, давал ему советы, благосклонно выслушивая его жалобы. Я этого негодяя, осмелившегося поехать в Вислицу искать правосудия, встретил возвращавшимся оттуда и убил его за дерзкий ответ. Пускай это послужит примером для других, чтобы мужик не смел зазнаваться. Пусть остерегаются считать себя равными!