Храм украденных лиц - Красавина Екатерина - Страница 19

— Оказывается, у Дины Александровны был любовник! А может быть, он есть и сейчас.

— Да ну!

— Об этом сказала ее бывшая подруга-музейщица. — И Губарев вкратце рассказал Витьке содержание беседы с Фокиной.

— Да мало ли что там было, — засомневался Витька. — Женщинам везде уже амуры чудятся. Их хлебом не корми, дай посплетничать.

— Ты что, не допускаешь такой возможности?

— Нет, почему, допускаю. Но что это меняет в нашем расследовании? Имеет себе любовника и имеет!

— Ты не прав. Это все переворачивает в корне. Получается, что у Дины Александровны мог быть мотив убрать мужа и стать богатой вдовой. И счастливо зажить со своим Димулей. Старого мужа — побоку. А молодого любовника — в дамки! Развод ей был не нужен. В этом случае она остается без бабок. А так все деньги достаются ей.

— Не все. Там еще сыновья имеют свою долю.

— Ну, большая часть.

— Все равно, это далеко идущий вывод.

— Далеко! — согласился Губарев. — Но это интересный поворот в нашем деле. Если бы еще встретиться с этим любовником и побеседовать…

Витька только хмыкнул:

— Ждите! Придет он к вам и все расскажет. Как они с Диной Александровной планировали убрать ее мужа.

— Зря ты смеешься!

— Я не смеюсь.

— И еще такой момент. Я хочу сходить в галерею «Сандар». Посмотреть на картины Лактионовой.

Витька вытаращил на него глаза:

— Это еще зачем?

— Ты не поймешь!

— Куда мне, — обиделся Витька.

— Сегодня у нас разговора не получается. То ты меня подкалываешь, то я тебя. Просто мне хочется…. — Губарев запнулся. — Узнать поближе Дину Александровну. Ее настроение, мысли. У художника обычно все уходит в картины. Может, я почувствую ее изнутри?

— Навряд ли.

— Это почему же? — Губарев почувствовал себя задетым.

— Потому что она вам не по зубам. В ней есть что-то непонятное. Неуловимое. Кажется, что она — рядом. А на самом деле — далеко.

— Ты попал в точку! Так оно и есть. Какая-то странная атмосфера. Так просто ее не подловишь. Но попробовать-то можно!

— По возвышенным местам ходите? Галереи… музеи… Не работа, а сплошной культпросвет.

— Я все понял: ты мне элементарно завидуешь!

— И как вы только догадались!

Существует множество приемов, с помощью которых можно привлечь внимание к одежде. И тем самым отвлечь от лица. Яркая расцветка, геометрический орнамент, затейливые узоры… Чтобы люди не всматривались в твое лицо, а скользили по нему равнодушным взглядом. Не останавливаясь. Правда, если смотреть на лицо не прямо, а снизу вверх или сверху вниз, то изъянов в нем можно было и не заметить. Но дело в том, что люди не раздумывали, под каким ракурсом им смотреть на тебя: они выхватывали твое лицо из толпы и мгновенно припечатывали его своим беспощадным взглядом. Высвечивали его недостатки, как лазером, и, презрительно усмехаясь, шли дальше. Так думала Надя, когда случайно на улице встречалась с кем-то взглядом, — и ускоряла шаг. Наверное, со стороны казалось, что она не идет по улице, а бежит. Неизвестно от кого. Неизвестно куда. Как найти такое место, где можно спрятаться от всех? Зарыться и не видеть никого. Но это было нереальной мечтой. Ведь надо выходить на улицу, покупать еду, ходить на работу. Она же не дикий зверь, живущий сам по себе. Хотя иногда Надя думала, что хорошо бы уехать в глухую деревню и жить там. Вдали от города. Вдали от людей. Но можно ли убежать от самой себя? Если твое лицо является твоим проклятием. Источником неслыханных страданий…

— Ты маешься дурью, — тысячу и один раз говорила ей Анна Семеновна. — У тебя же не проваленный нос или ожог третьей степени. Кто будет рассматривать твое лицо под микроскопом? Никто. — Дальше в ход шли нескончаемые истории о женщинах-калеках, которые удачно вышли замуж. У одной был вставленный стеклянный глаз, а муж любил ее без памяти и сдувал с нее пылинки, у другой — хромая нога, трое детей и муж-бизнесмен. У третьей — не было двух пальцев на руке. Она вышла замуж за австрийца, списавшись с ним по Интернету, и уехала в Вену. Наде хотелось заткнуть уши и уйти в ванную. В кошмарных снах ей часто снились эти изувеченные женщины, идущие нескончаемой вереницей к горе, на вершине которой стояла толпа женихов в черных фраках и белых сорочках.

— Все! — обрывала она Анну Семеновну. — Больше не надо. Остановись!

— Так я тебе дело говорю. Не комплексуй!

В эти минуты Наде хотелось швырнуть в стену чашку или заорать во все горло. Она уходила в свою комнату и ложилась на кровать с книжкой в руках. Но читать она разучилась. Перед глазами прыгали строчки, содержание ускользало от понимания. Было неинтересно и скучно. Кончалось тем, что она откладывала книгу и подходила к зеркалу. В ее комнате было два зеркала. Одно — на стене. Во весь рост. Другое — на столе. То, которое было во весь рост, предназначалось для одежды. В нем Надя придирчиво рассматривала себя целиком. С головы до ног. Она присматривалась: какие ей идут фасоны одежды, расцветки, орнаменты. Настольное зеркало было для лица. Она смотрела в него мимолетно, быстро отводя взгляд. Если бы она смотрела на свое отражение долго и пристально, у нее бы закружилась голова. От страха и отвращения. Лучше было этого не делать. Она и не делала.

После визита в «Ариадну плюс» Надя погрузилась в жесточайшую депрессию. Она вдруг поняла, что находится в тупике. Перед глухой каменной стеной. Эту стену можно ощупывать руками, колотить по ней, гладить, но она не расступится и не исчезнет по твоему желанию. Денег на операцию — нет. Работы — нет. Правда, деньги на операцию можно было найти, продав комнату. Но… Это все было слишком сложно для Нади. Надо было связываться с риелторскими конторами, про которых она читала и слышала столько ужасного. Там сидят одни жулики и обманщики, которые облапошат в два счета. Останешься безо всего: без комнаты, без денег. Не успеешь и глазом моргнуть. Там свое дело туго знают, поднаторели в этих вопросах. И тогда она точно окажется в такой яме, из которой не выберется до конца своих дней…

Время шло… И в один прекрасный день Надя поймала себя на мысли, что ей все меньше хочется выходить на улицу, делать какие-либо дела и вообще жить. Ей хотелось лежать в постели и смотреть в потолок. До отупения. До золотистых искорок в глазах.

Несколько недель пролетели как один миг. Пока однажды в ее комнату с утра не вошла Анна Семеновна и не сказала, подбоченившись:

— Все! Хватит! Мочи моей больше нет смотреть на тебя! Взрослая девка, а ведешь себя, как пятилетний ребенок. Ребенок и то, кстати, более разумен, чем ты. Объясни мне на милость: ты что, собираешься себя в гроб вогнать?

— Не знаю, — вяло откликнулась Надя, лежа на кровати. — Мне все равно!

— Ах, тебе все равно. Зато мне не все равно! Кончай кукситься! Возьми себя в руки и принимайся за дело!

— Какое дело?

— Как какое? Искать работу! Ты что лежишь целыми днями на кровати, как бревно? Тебе надо работать, поступать в институт. А ты махнула на все рукой! Нет, так не пойдет. Я тебе спуску не дам!

— Где ее найдешь, эту работу? Меня же сократили! Анна Семеновна фыркнула.

— Ты что, живешь в деревне или в степи? Это Москва! Тут работа на каждом углу валяется. Надо только подойти и подобрать ее.

— Нуда, валяется!

— Валяется, валяется. Только ленивые проходят мимо работы. И я не потерплю, чтобы моя родная внучка относилась к числу тунеядцев. Я сама всю жизнь работала и могу сказать одно — работа держит, бодрит и кормит. Без работы человек — ничто! Труха и пепел. Так что, похандрила — и хватит! Пора приниматься за ум. Я испекла пышек к чаю. Пойдем почаевничаем. А потом купи газету с объявлениями — и марш вперед! Все поняла?

— Все!

Вопреки заверению Анны Семеновны, работа, конечно, нигде не валялась. Ее надо было искать. Упорно. Настойчиво. Это напоминало «тихую охоту» за грибами. Ядовитые поганки — работы с маленькой зарплатой и плохими условиями — были на виду. Места, где платили прилично и статус был повыше, прятались, как благородные грибы: обнаружить их было нелегко.