Котов обижать не рекомендуется - Михалкова Елена Ивановна - Страница 43

Надо было сфотографировать «труп», но у Светы не хватило мужества. Было что-то ужасное в этой огромной кукле с плоским улыбающимся лицом. Вспомнив слова Стрельниковой, Света присмотрелась к рукам. Да, руки действительно выполнены великолепно. Тело лежало в такой естественной, непринужденной позе, что, казалось, Генри прилег на секундочку и вот-вот встанет.

Света очень явственно представила, как это случится. Режиссер скомандует начало репетиции. Манекен сядет, своими живыми руками снимет с лица силиконовую маску и пойдет.

Прямо на Свету.

С ножом в спине.

От увиденной картины ее мороз продрал по коже. Света попятилась назад и чуть не заорала, наткнувшись на Леру Белую.

Девушка удивленно поглядела на нее.

– Света, все в порядке?

– Д-да, – подтвердила Света. – В п-порядке.

«Только нервы ни к черту. А воображение работает так, что лучше бы оно сидело молча».

В памяти всплыла школьная учительница, записавшая в Светин дневник: «Уважаемые родители! Сознание вашей дочери балансирует между богатой фантазией и болезненной впечатлительностью. Обратите на это внимание и примите меры!»

На сцену вышла Стрельникова в длинном и узком зеленом платье по моде начала двадцатого века. Лоб перехвачен узкой черной лентой, на запястье позвякивают браслеты.

– Начинаю привыкать к этой тряпке, – сказала она брату. – Но лучше было бы то, желтое.

– В желтом ты терялась. Где Серафимович?

– Петр Иванович! – позвала актриса.

– Бегу-бегу, – раздалось из-за кулис, и откуда-то из-за шкафа бочком пролез толстячок Серафимович – во фраке и цилиндре.

При виде Светы он приподнял цилиндр и поклонился. Света замерла, пытаясь разглядеть хоть малейший намек на то, что перед ней человек, дважды пытавшийся ее убить.

Но Петр Иванович смотрел на нее, застенчиво улыбаясь. Он явно не понимал, почему она не поздоровалась с ним. Света сделала над собой усилие и слабо кивнула в ответ.

Улыбка Серафимовича из застенчивой сделалась обрадованной.

– Света, я хотел вас попросить, если не трудно, сфотографировать нас вместе с Анной. Потом, после репетиции. Или вы торопитесь? У вас, наверное, есть дела?

– Я не тороплюсь, – ответила Света, и с удивлением поняла, что ее голос не долетает до сцены. А голос Серафимовича разносился по всему залу, хотя он не прилагал к этому видимых усилий.

– Что-что, простите?

Он прижал ладонь к уху.

– После репетиции я собиралась поехать домой! – громко сказала Света. – Конечно, я вас сфотографирую.

– Спасибо!

Петр Иванович хотел еще что-то добавить, но тут оба заметили, что все в зале смотрят на них.

– Может быть, вы еще что-нибудь обсудите? – издевательски осведомился Виктор Стрельников. – Не стесняйтесь, вы никому не мешаете!

– Простите… – Света покраснела. – Извините.

Режиссер еще некоторое время сверлил ее взглядом. Но убедившись, что она раздавлена и уничтожена, скомандовал:

– Сначала быстро прогоним третью сцену, а потом пойдем сначала. Катя, Миша – где Роза Карловна?

Света лишь теперь заметила, что в зале прибавилось народу. Возле помощника режиссера сидела совсем юная девушка с длинными золотыми волосами, а возле нее на корточках примостился скуластый парень, показавшийся ей смутно знакомым. Кажется, она видела его в телевизионной рекламе.

Прелестная Лаврентьева исчезла. Но Свету терзало подозрение, что она еще вернется.

– В гримерке, Виктор Васильевич, – ответил парень. – Уже идет.

– Петр Иваныч, Аня, – начинаем!

В зале воцарилась тишина. Стрельников хлопнул в ладоши, Анна Васильевна сделала шаг вперед, Серафимович нахлобучил цилиндр.

И в этот момент погас свет.

Тишина сделалась бездонной, как океан. Это было не просто молчание нескольких удивленных людей, а нечто большее. И, барахтаясь в этом океане, Света неведомым чутьем ощутила, что к ней приближается акулий плавник.

Она не успела даже вскрикнуть: ей зажали рот, и что-то огромное, сильное, во много раз сильнее нее, поволокло Свету за собой, вглубь темноты.

Ее сковал не страх, а четкое осознание бессмысленности сопротивления. Она сдалась, не принимая боя, даже не пикнув, не попытавшись замычать.

А потом это огромное надавило ей на плечи, из-за чего ноги у Светы разъехались, как у куклы, и она села в проходе. Наклонилось к ней и прошептало знакомым голосом:

– Тихо. Ни звука.

Света захлебнулась возмущением. Но сказать ничего не успела, потому что Виктор Стрельников гневно крикнул:

– Коля, какого хрена?!

– Виктор Васильевич, айн момент! – заорали сверху.

Громко щелкнуло, дрогнуло, и театр залило светом. Испугавшись, Коля включил подсветку не только сцены, но и зала.

– Зрителей выключи! – рявкнул Виктор. – Черт, Коля, что с тобой сегодня?!

Зал снова погрузился в спасительный полумрак. Света сразу же ощупала камеру, висевшую на груди. И только убедившись, что с ней все в порядке, набросилась на Дрозда:

– Ты что, с ума сошел? Я чуть не умерла от страха!

– Лучше от страха, чем от пули, – хладнокровно возразил Дрозд.

Его спокойствие окончательно вывело ее из себя.

– Какой еще пули?! Ты меня волочил как… как… как дохлую лису!

Дрозд помолчал секунду, а потом авторитетно заявил:

– Дохлых лис волочат не так.

– Тишина в зале! – прикрикнул Стрельников. – Сейчас выведу посторонних!

Света резко выпрямилась, чувствуя мерзкую слабость в ногах. Она не успела как следует испугаться. Но сейчас организм, накопивший запасы страха, собирался выплеснуть его наружу, и подбирал для этого подходящий способ.

– Мы репетируем сегодня или нет? – набросился на них Виктор. – Аня, начинай. С того места, где ты говоришь, что не можешь ему поверить.

Стрельникова опустилась на колени перед кроватью.

– Эдгар! Я не могу в это поверить! – воскликнула она, заламывая руки.

Из глаз ее потекли слезы. Перед зрителями стояла убитая горем женщина.

– Диана, умоляю, без трагедий! – поморщился Петр Иванович, преображаясь на глазах. – Согласен, происшествие крайне неприятное. Но постарайся успокоиться. Если нам повезет, мы сможем выгадать из него известную пользу.

Диана ахнула:

– Как ты можешь так говорить?

– Что тебя поразило, дорогая?

– Ты ищешь выгоды? В такую минуту?

– Не вижу, чем эта минута отличается от любой другой. Все они одинаковы: по шестьдесят секунд каждая, тик-так, тик-так.

– Боже мой, да ты низкий, да-да, попросту низкий человек!

– Отчего же? Оттого, что я не разделял твоей любви к нему?

И «Эдгар» пренебрежительно похлопал по кровати с покойником.

– Если бы только это! – всхлипнула Диана. – Но ты ведь никого не любишь! Твоя душа пуста.

– Как ты говоришь? Пуста? – Эдгар расхохотался. – Бог мой, похоже ты и впрямь в это веришь.

– Да, верю! – она с вызовом взглянула на него и отерла слезы. – Живые люди не могут жить без любви! Ты мертвее, чем он, Эдгар.

Диана указала на тело.

– А, любовь! – он презрительно пожал плечами. – Ну конечно, чуть что – так сразу в дело идет любовь. Вы, женщины, машете ею, как дубинкой, в каждом споре. Но ты хоть понимаешь, что это такое, твоя любовь?

– А ты думаешь, что понимаешь!

– Ну, разумеется. Любовь – это универсальный заполнитель жизненной и душевной пустоты. Понятно тебе, Диана? Твое чувство – суть заполнение пустоты. Вдумайся в это! Любовь возникает от беспомощности, от неумения расцветить, раскрасить свою жизнь! Самодостаточным людям не нужна любовь. Они, может, и радуются ей, но не страдают от ее отсутствия.

Женщина поднялась с колен. В глазах плескался ужас, будто она увидела превращение человека в вампира. Серафимович усмехнулся.

– Эдгар! – воскликнула она.

– В чем дело, дорогая? Только не говори, что тебя смущает мой деловой подход. Ты знала, за кого выходила замуж.

…Света смотрела на сцену, забыв обо всем.

Маленький смешной человечек исчез. В лучах софитов стоял делец. Не было больше ни толстенького животика, ни кривых ножек, только сила и власть денег, воплощенные в этом неподходящем теле.