Серебряная луна - Крамер Элли - Страница 21

– Вообще-то не все бабушки так относятся к…, э-э-э…, этому процессу.

– Да. Не все. Но моя – особенная. Бабушка Аманда такая же была.

– Честно говоря, мой дед тоже.

– Не зря у них одна компания в юности была.

Твой дед ухаживал за моей бабушкой Амандой.

Только они все время ссорились. А Гортензия их мирила.

– Знаю. Они с Амандой чуть не расписались, но поругались на пороге мэрии. Ох, Мэри…

– Ты чего?

– Ведь если бы они не поссорились, мы бы сейчас не были вместе!

Мэри рассмеялась и обвила руками шею Билла.

– Боевой офицер! Вы совершеннейшее дитя!

Они немного побродили по лесу, чтобы унять легкую дрожь в коленях и подозрительный блеск в глазах. Говорили о всякой ерунде, держались за руки и беспрерывно целовались. Мэри щебетала, словно птичка, Билл был бесконечно и полностью счастлив.

Поэтому и только поэтому он утратил свою обычную осторожность и не обратил внимания на негромкий шорох в кустах, уже возле самого дома.

Если бы Билл был внимательнее, да еще и обернулся бы напоследок, то наверняка разглядел бы горящие животной злобой глаза на прыщавом лице Сэма О'Рейли.

На семейном совете – Гортензия, Харли, Мэри и Билл – постановили: Биллу ехать в Лондон, разбираться со своими делами и возвращаться домой. Гортензия со свойственной ей категоричностью заявила, что свадьбу будут играть в Грин-Вэлли. Билл и Мэри немедленно залились румянцем, как малые дети, а Харли крякнул.

– Горти, ну хоть для приличия спросила бы их самих-то? Может, они…, того-этого…, не торопятся?

– Ага! По лесу шариться торопятся, а это, значит, не торопятся? Ну ты даешь, Харли Уиллинггон! И вот всю жизнь ты такой был! Запомни простую вещь: без свадьбы только мухи женятся.

Повисла напряженная пауза. Все переваривали народную мудрость. Первым засмеялся Билл. Потом к нему присоединилась Мэри. Загрохотал Харли. Гортензия окинула их гневным взором.

– Давайте, давайте. Дерите глотки-то, клоуны. Ох, устала я от вас! Уж не в мои бы годы чужую судьбу устраивать. Билл Уиллингтон! Я тебя внимательно слушаю.

Билл поперхнулся смехом, немного испуганно посмотрел на Гортензию. Та безмятежно ела варенье из блюдечка, искоса посматривая на него.

– В каком это смысле?

– В таком, что пока я еще ничего от тебя не слышала.

Билл просиял и хлопнул себя по лбу.

– Понял! Миссис Вейл! Я прошу у вас руки вашей внучки.

– Слава Богу. Хороший мальчик. Я подумаю.

– Бабушка!

– Неприлично сразу соглашаться. Надо подумать.

– Так ты же сама…

– Помолчи! Я думаю. Билл Уиллингтон!

– Да, мэм?

– Я согласна. Бери мою внучку и береги ее как зеницу ока, а не то я тебя сживу со свету.

Билл взял Мэри за руки. Серые глаза его светились тихой нежностью.

– Я буду беречь, миссис Вейл. Гораздо лучше, чем зеницу ока.

На следующее утро Мэри проводила Билла до автобуса. Он махал ей рукой, пока мог видеть, а потом уселся поудобнее и задремал. Теперь он больше не боялся засыпать.

Ночь они провели не вместе, но зато одновременно приснились друг другу. Мэри проснулась с ощущением счастья и какой-то странной легкости во всем теле.

Теперь она шла обратно, в деревню, лениво поддавая ногой камушки и комки глины. Сердце пело, голова была занята только Биллом.

На краю деревни ее ждал неприятный сюрприз. Сэм О'Рейли со товарищи подпирали забор миссис Стейн, то и дело отвратительно сплевывая в пыль. Мэри немного напряглась и ускорила шаг. О'Рейли вряд ли решится приставать к ней средь бела дня, да еще в стратегической близости от миссис Стейн, но даже разговаривать с ним Мэри не хотелось.

Смачный плевок под ноги заставил ее сбиться с шага, и парни немедленно захохотали. Вэл Соммерс заливался визгливым хихиканьем, точь-в-точь шавка-зачинщица в своре диких собак. Халк ржал, точно жеребец. Саймон Джонс недобро ухмылялся – не иначе, высмотрел усмешку у какого-нибудь кинозлодея. Сэм О'Рейли смеялся негромким, на редкость противным смехом, но когда Мэри посмотрела ему в глаза, ее точно жаром обдало. В поросячьих глазках О'Рейли стыла самая настоящая звериная ненависть. Злоба, которую Мэри ощущала почти физически.

Она уже прошла мимо, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не побежать, когда в спину ей ударил шипящий голос:

– А у тебя красивая задница, шлюха, я видел! Я бы тоже за нее подержался. Или это можно только тому ублюдку? Может, поторгуемся? Не пожалеешь.

Мэри остановилась. Почувствовала, как на смену жару приходит лютый холод. Такой, от которого белеют губы и стынут глаза. Она развернулась. Подошла к ухмыляющимся парням.

Видимо, что-то такое было у нее в глазах, потому что ухмыляться они перестали. Все, кроме Сэма.

Медленно и раздельно произнося слова, Мэри выцедила:

– Если ты еще раз откроешь свой поганый рот, О'Рейли, я заявлю на тебя в полицию графства, и тогда никто, даже дядюшка, тебе не поможет. А мне есть, о чем заявлять. Самое меньшее – это спаивание несовершеннолетних. Ведь тебе нет восемнадцати, Вэл Соммерс, не так ли? Ты уверен, что тебе ничего не грозит. Тюрьма – не грозит, это верно. Но принудительное лечение от алкоголизма – легко! И я тебе это устрою. О Хоггисе и Джонсе я и не говорю.

– Да ты…

– Закрой рот, подонок! И веди себя тихо.

Иначе кое-кто тебя сильно удивит.

Она шла, спиной чувствуя их ненависть и страх. Капельки пота выступали на висках и над верхней губой, она лихорадочно слизывала их, но шага не ускоряла. Шавки. Бродячие шавки, смелые только тогда, когда их боятся. Стервятники, питающиеся твоим страхом.

А она больше не боится. Потому что у нее есть Билл. Огромный, сильный Билл. Ее мужчина. Ее муж.

Духота стекалась к Грин-Вэлли, давила на крыши, прибивала пыль на Центральной улице. Ребятишки не вылезали из реки и лесного озера. Куры дремали в пыли. Собаки прикидывались дохлыми.

Духота росла, распухала, словно опара.

Люди становились все более раздражительными, хоть и вялыми. Неясная тревога висела в воздухе. Небо стало каким-то блеклым, выцветшим, словно беспощадное солнце выпило из него прохладную свежесть красок.

Ни единого облачка до самого горизонта, однако Харли Уиллингтон обеспокоенно покачал головой и закрыл все ставни в доме. Он знал, чем заканчиваются такие дни.

Идет гроза.

Гортензия Вейл слегка дрожащими руками накапала себе в стакан резко пахнущие капли.

Посидела в кресле у окна, тихо обмахиваясь бумажным веером. Тонкие губы очертила почти незаметная синяя полоска.

Ник Грейсон у себя дома аккуратно взял со стола фарфоровую вазу, шарахнул ее об пол и вышел из комнаты. Миссис Грейсон ахнула и хотела что-то сказать, но из горла вырвался только слабый писк. Речь, посвященная тому, что Дотти Хоул – милая девушка, но совершенно не пара Нику, пропала втуне.

Миссис Стейн, задыхаясь, распахнула окно.

В комнате было трудно дышать из-за непрерывно курившихся восточных благовоний. Впервые в жизни миссис Стейн разглядела в хрустальном шаре картинку. Настоящее предвидение! И на редкость отвратное.

Миссис Бримуорти с причитаниями поливала из маленькой леечки придушенно хрипящую фиолетовую болонку Марджори. Ожирение и густая шерсть делали существование несчастной собачонки совершенно невыносимым.

Дотти Хоул, шевеля губами от сильного умственного напряжения, читала книгу "Организм женщины". На миловидном личике застыло выражение тоскливого ужаса.

К полудню духота достигла немыслимой отметки. И тогда тоска, неясный страх и общая подавленность погнали обитателей Грин-Вэлли из их домов. Они жаждали общения.

Признанным центром такого общения испокон веков являлся "СупермаркИт". Разумеется, свое громкое имя он получил не сразу. Основатель династии лавочников, Иеремия Бримуорти, был мясником, его дети и внуки присовокупили к мясной лавке бакалею и молочный отдел, а уж Джослин Бримуорти, нынешний владелец и супруг достойной миссис Бримуорти, переименовал сельский магазинчик в горделивое "СупермаркИт". Ошибка в названии никого не раздражала. Это считалось особым местным колоритом.