Серебряная луна - Крамер Элли - Страница 15

– Слушай, Мэри, шла бы ты…, к своему Грейсону!

Она хмыкнула и ответила в тон:

– Ну а ты тогда чеши к своей Бримуортихе!

Билл опешил. Разговор, и без того нелегкий, плавно перетекал в русло полного безумия.

– При чем здесь Бримуортиха?

– А при чем здесь Грейсон?

– При том, что он твой жених.

– А Бримуортиха твоя двоюродная теща.

– Мэри, дед сказал…

– А мне бабка!

– Мэри…

Неожиданно голос у Билла сломался. Он с ужасом почувствовал, что сейчас расплачется, словно маленький пацан.

– Мэри, я же видел вас, вы…

Она развернулась к нему, словно маленькая разъяренная кобра, молниеносно и с яростным шипением.

– Что ты видел? Как мы ЧТО делали? Целовались? Вручали друг другу верительные грамоты? Занимались любовью?

– Вы…, держались за руки. У тебя было кольцо.

Неожиданно она успокоилась, выдернула у него свою руку, обхватила коленки и отвернулась. Глядя на озеро, произнесла удивительно мирным голосом:

– Он просил моей руки. Я отказала. Кольцо осталось у Ника. Ты пришел именно в этот патетический момент. И сделал его еще более патетическим, сломав дверь.

Билл судорожно глотнул воздух. Мир вокруг стремительно наполнялся тишиной, ароматами, теплом, духотой, писком комаров, блеском луны, красотой озера, темнотой, звездами, ангелами на золотых облаках и ощущением шампанского…

– Мэри?

– Да?

– Я идиот?

– Нет.

– Прости за дверь… Я починю!

– Что ты! Не надо. Мне очень понравилось.

Потом, именно дверь меня и спасла.

– Спасла?

– Вообще-то я тебя обманула. Когда ты вошел, я ему еще не отказала. Поэтому он и кольцо успел надеть. А вот когда дверь упала, у меня как-то прояснилось в голове.

– И что?

– И я ему отказала.

– И что?

– И пошла искать тебя.

– И что?

– И нашла.

– А зачем?

– Мне надо тебе кое-что сказать.

Она повернулась к ошалевшему Биллу и склонила голову на плечо. Пес внутри Билла взвыл и улегся на спину, задрав все четыре ноги.

Убей, убей меня, хозяйка, чтобы я умер у твоих ног совершенно счастливым!

– Билл.

– Я слушаю, Мэри…

– Мне кажется, что я тебя люблю.

Он прикрыл глаза и немножко посидел в этом состоянии полного и абсолютного счастья. Потом открыл глаза и взял ее за руку. Покончить со всем сразу и бесповоротно, потом она уйдет, а еще потом он утопится. Все очень хорошо получится, и вопрос с бессонницей будет решен.

– Мэри. Этого не может быть. Я тебе сейчас все объясню.

– Билл! Ты слышал, что я сказала?

– Слышал. Это все вчерашний шок. Его последствия…

Она склонила голову на другое плечо и блаженно улыбнулась ему в лицо. Покачала головой и прошептала с нежностью:

– Действительно, идиот!

Билл чувствовал, что почва стремительно вырывается из-под него, грозя падением в такую пропасть, что самому не выбраться. Он предпринял последнее титаническое усилие.

– Послушай меня, Мэри Райан…

– Нет! Это ТЫ меня послушай! Я знаю, что ты хочешь сказать. Что я всего лишь влюбилась в твой геройский поступок, потому что на самом деле я тебя не люблю, потому что тебя любить нельзя, потому что жизнь твоя омрачена страшной тайной, о которой ты мне не скажешь, потому что она слишком ужасна.

– Мэри, я…

– Заткнись! И выслушай меня. Я влюбилась в тебя гораздо раньше. Давным-давно. Тогда у тебя еще не было никаких страшных тайн, а один только отвратительный характер. Я влюбилась в тебя, когда ты топил меня в этом озере. Я влюбилась в тебя, когда ты залепил мне куском жвачки. Я влюбилась в тебя по уши, но не понимала этого, злилась на тебя и весь мир из-за того, что не понимала, злилась так, что чуть не лопнула, а чтобы не лопнуть – пошла и поцеловала тебя под яблоней!

Билл дернулся, словно ударенный током, и подался вперед. Мэри не обратила на это никакого внимания и горячо продолжала:

– После этого злость моя прошла, а влюбленность осталась, но ты уехал, и я так и не успела ничего понять. Потом я выросла и была совершенно спокойна, понимаешь? Как Спящая Красавица, как Белоснежка, как чурбан!

Ведь я же любила тебя и не знала об этом! Как же я могла реагировать на кого-то еще? И если б ты не приехал, я бы прекрасненько вышла за Ника, потому что мне было все равно, за кого выходить, ведь ЛЮБИЛА-ТО Я ТОЛЬКО ТЕБЯ, ПОНИМАЕШЬ?!

Билл чувствовал легкое головокружение. Такая "теория выхода замуж за другого" оказалась для него несколько неожиданной. Мэри осеклась и добавила совсем тихо:

– Но ты приехал. Саданул дверью. Спящая Красавица свалилась с лежанки, Белоснежка проснулась. Я все поняла и вспомнила. Билл?

– А?

– Я идиотка?

Он посмотрел на нее. Потом молча привлек ее к себе. Зарылся лицом в густые каштановые волосы, вдохнул ее запах и застонал, но теперь совсем иначе. Это был стон счастья, стон радости, стон человека, у которого просто не осталось сил на пение и радостный смех.

Мэри прижалась к нему, обвила руками, замерла. Почти все, как она придумала. Стук его сердца возле ее уха. Могучие руки на ее плечах.

Его запах. Его тепло. Не хватает только малости…

– Билл.

– А?

– Поцелуй меня. Пожалуйста!

– Нет, маленькая.

– Что-о?

– Сначала – слово офицера.

– Какое еще слово офицера?!

– Я вчера тебе его дал, забыла?

– Билл, я ничего не хочу знать. Мне все равно, что было с тобой до того, как ты приехал.

– Правда?

– Не в том смысле, что все равно, а в том смысле, что это ничего не изменит.

Его тело изменилось. Руки стали жестче. Сердце глухо бухнуло и забилось ровно. А потом Билл Уиллингтон отстранил ее, растрепанную, пылающую, возбужденную до предела, от себя и тихо заговорил…

… Я был хорошим полицейским, Мэри. Начал с самого низа, учился всему, чему меня могли научить. Первое время на задержаниях было страшновато. А на дежурствах и вовсе доводилось видеть такое, что до тошноты…

Но я не жалел, никогда не жалел. Во-первых, это же дед меня отправил, а уж деду я всегда доверял на все сто. Во-вторых, учителя мне попались очень даже неплохие, хотя ругались на меня страшно. Я знал, что делаю важное, хорошее дело. Борюсь со злом. Помогаю добру. И делаю это вполне конкретным образом.

Я столько зла этого самого видел, Мэри!

Порой даже сомневался, наяву ли я это вижу.

Неужели люди могут делать такое с людьми!

Шлюхи продавались за рюмку спиртного, за дозу наркотика. Матери выставляли своих малолетних дочерей на панель. И сыновей, кстати, тоже. Мы находили в мусорных баках младенцев. Если они были еще живы – отвозили в госпиталь, а там выяснялось, что почти все они были наркоманами. Понимаешь, доктор! Новорожденный младенец – наркоман…

К трупам я быстро привык, а вот к этим детям – нет. Страшно было в это верить. Совсем близко, через пару кварталов, кипит совсем другая жизнь. Туристы кормят голубей на Трафальгарской площади, красные автобусы везут лондонцев по делам и просто так… В театрах играют, в опере поют, в музеях выставки…

Я в музей первый раз попал два года назад, Мэри. И как назло, на выставку Босха, Дюрера и Гойи. "Дьявол глазами художников" называлась. Очень она мне понравилась. В самый раз про меня и мою работу. Потому что я-то с десяток лет уже знал, каков из себя дьявол.

Ну ладно, это потом. Что еще надо знать про мою жизнь? Она большим разнообразием не отличалась. Сутки через трое дежурства, патрулирование по улицам, а в промежутках – допросы свидетелей, потерпевших, ну и, если повезет, самих преступников.

Чем еще занимались… Да ничем, в смысле свободного времени. Свободное время мы тоже, как правило, проводили на работе. Семейным, конечно, проще, только их у нас было мало, семейных. Все больше холостые да разведенные.

Я даже сошелся с одной женщиной, вдовой одного нашего парня. Ничего, что я тебе об этом…, впрочем, ты же врач. Тебе можно все.

Мы не любили друг друга. Так… Прятались.