Великан Иеус - Санд Жорж - Страница 1

Жорж Санд

Великан Иеус

I

Когда я жил в Тарбе — это чудесный городок в северных Пиренеях, — у дверей моих каждую неделю появлялся бедный калека, по имени Микелон. Он сидел боком на маленьком ослике. Его сопровождали обычно жена и трое детей. Я всегда подавал ему что-нибудь и терпеливо выслушивал печальную историю, которую Микелон рассказывал у меня под окнами. История эта неизменно кончалась словами, неожиданными и странными в устах нищего.

— Добрые люди, — говорил он, — помогите бедняку, который честно трудился и не заслужил своего несчастья. Была у меня и хижина и клочок земли в горах. Но однажды, когда я работал, не жалея рук, гора обрушилась и сделала меня таким, каким я стал теперь. Великан навалился на меня всей своей тяжестью.

В последний год моего пребывания в Тарбе я заметил, что Микелон много недель подряд не является за обычной милостыней. Я стал расспрашивать у людей, не случилось ли чего с беднягой: может быть, он заболел или умер? Никто ничего не знал. Микелон был уроженец гор, и если только у него было какое-нибудь постоянное пристанище, что весьма сомнительно, то оно находилось, должно быть, далеко в горах.

Я стал осведомляться настойчивее. Особенно меня занимала судьба детей Микелона: все трое были прелестные ребята. А старший из них, мальчик лет двенадцати, казался с виду сильным, смелым и смышлёным и мог бы уже, пожалуй, поступить куда-нибудь на работу.

Как-то раз я сказал его родителям, что об этом следовало бы подумать. Микелон согласился со мною и дал слово покончить с этой школой попрошайничества, самой дурной и опасной на свете. Я предложил взять мальчугана на своё попечение, рассчитывая с помощью кое-кого из друзей определить его в училище или устроить на ферму.

Но как раз после этого разговора Микелон исчез.

И вот, спустя пятнадцать лет с тех пор как я покинул эту прекрасную страну, я опять оказался проездом в тех же краях. В распоряжении у меня было несколько дней, и мне не хотелось покинуть Пиренеи, не заглянув хоть ненадолго в горы. Таким образом, я снова увидел те чудесные места, которые так пленили меня в былое время.

Выбрав подходящий денёк, я вздумал отправиться из Кампана в Аргелез. Мне хотелось пройти туда новой дорогой, по которой я прежде никогда не ходил. И вот я смело двинулся пешком вдоль глубокой долины, лежащей между отрогами пика дю-Миди и пика Монт-Эгю.

Мне и в голову не пришло взять с собой проводника. Русла потоков, по берегам которых я шёл, служили мне путеводной нитью Ариадны и указывали дорогу в этом лабиринте ущелий. Следуя за ними шаг за шагом, я наконец углубился в узкую расселину и стал подниматься по каменистой тропинке, которая становилась всё круче и круче.

На одном из её поворотов я неожиданно столкнулся лицом к лицу с молодым красивым горцем.

Он был одет так же, как одеваются все жители гор. Но его коричневый шерстяной костюм с красным поясом, его белый берет и сандалии, сплетённые из пеньки,— всё выглядело как-то особенно чисто и опрятно.

Мне показалось, что где-то я уже видел его, но где — я решительно не мог припомнить.

Тропинка, на которой мы встретились, была очень узкая. Двое никак не могли бы разойтись на ней. Я остановился и, прижавшись спиной к скале, дал дорогу горцу, который, очевидно, спешил больше, чем я.

Но вместо того чтобы пройти мимо, он тоже остановился, пристально вглядываясь мне в лицо. И вдруг, сдёрнув шапку, воскликнул радостно:

— Это вы! Я вас сразу узнал! А вот вы, конечно, забыли меня... Но позвольте, я пойду впереди. Это очень опасная тропинка. В двух шагах отсюда дорога гораздо удобнее... Как же я рад, что встретил вас!

— Но кто вы такой, мой друг? — спросил я.— Никак не могу припомнить.

— И немудрено! — ответил горец. — Зато я вас всегда помнил... Впрочем, здесь не следует разговаривать. Тут надо молчать и думать только о том, куда поставить ногу. Идёмте, я буду вашим проводником. Со мной вы в безопасности.

И в самом деле, у непривычного человека голова могла закружиться на такой крутизне. Тропинка наша поднималась почти отвесно по голому каменистому склону.

Но я был ещё молод, к тому же натуралист, а натуралиста не напугаешь трудной дорогой.

Минут пять мы молча карабкались вверх, цепляясь за камни.

Наконец тропа свернула и повела нас по одной из тех ложбинок, которые звездой сходятся к скалистой вершине Монт-Этю.

Тут уже можно было идти спокойно, и даже не гуськом, а рядом, и я опять спросил моего спутника, кто же он такой и как его зовут.

— Я Микель Микелон, — ответил горец, — сын бедного Микелона, который — помните? — в базарные дни всегда приезжал в Тарб на своём ослике...

— Как, это вы? Тот самый маленький Микель?.. Ну да, конечно, это вы! Теперь я узнаю ваши глаза и ваши прекрасные зубы.

— Но не мою чёрную бороду, не правда ли? Говорите мне «ты» по-прежнему. Ведь я хорошо помню, что вы всегда желали мне добра. Вы были совсем не богаты, я это прекрасно видел, а хотели определить меня в школу и платить за меня. Но всё вышло по-другому. Бедный отец заболел и вскоре умер. А потом случилось так много всяких перемен...

— Расскажи мне обо всём, Микель. Судя по твоему виду, ты, кажется, покончил с прежней нищенской жизнью? Я рад. Но если и теперь я могу оказать тебе какую-нибудь услугу, рассчитывай на меня смело.

— Спасибо. В жизни у меня было немало трудного. А нынче всё как будто идёт хорошо. Впрочем, у меня есть к вам одна просьба...

— Какая? Скажи, я постараюсь исполнить её.

— Что, если бы вы пообедали у меня?

— Охотно. Только успею ли я вернуться к вечеру домой?

— Нет, об этом нечего и думать! Я живу не так уж далеко отсюда, но довольно высоко. Солнце скоро сядет, а спускаться в темноте не только трудно, но и опасно. Нет, в самом деле, сделайте милость, переночуйте у меня! Право, вам будет не так уж плохо. У меня хоть и не богато, зато чисто. Вы сами увидите. И голодом я вас не заморю: на обед у нас будет славное жаркое из дикой козы, я только на днях подстрелил её. Пойдёмте же, пойдёмте! Если вы не согласитесь, это будет для меня такое огорчение, что и сказать нельзя

Он говорил так горячо, искренне, и лицо у него было такое славное, что я не мог бы отказать ему даже в том случае, если бы мне предстояло переночевать на соломе и поужинать чёрствым хлебом и кислым молоком — обычной едой неприхотливых горцев.

По пути я продолжал расспрашивать Микеля, но он решительно отказался отвечать.

— Нам предстоит самая трудная часть дороги, — сказал он. — Я лучше расскажу вам свою историю, когда мы доберёмся до дому. Она довольно-таки странная, как вы сами увидите. Ну, а теперь идёмте! Ступайте смело по моим следам. Я знаю здесь каждый камень и каждую трещину.

Надо сознаться, дорога и в самом деле была не из лёгких. Мы поднимались по крутым, почти отвесным скалам, спускались по скользким уступам, вязли в снегу... Гладкие, обточенные водой горных потоков кремни то и дело выскальзывали из-под наших ног. Но труднее всего было пробираться по торфяным склонам. Тропинки, пересекавшие их, были совсем избиты, истоптаны копытами проходивших здесь стад.

Наконец, после одного из самых трудных и утомительных подъёмов, мы неожиданно очутились на чудесной луговине, тянувшейся широкой извилистой полосой меж зеленеющих холмов.

Трудно было даже представить себе, что эта долина, такая тихая и мирная, находится в самом сердце гор, среди узких скалистых ущелий и крутых обрывов.

— Ну вот, мы уже почти дома, — сказал Микель. — Это и есть мои владения. Посмотрите, какие у меня славные коровы! А вон там наша хижина. Мы живём здесь весну, лето, осень — одним словом, всё время, пока земля покрыта травой. А на зиму спускаемся вниз.