Очищение убийством - Тримейн Питер - Страница 1

Питер Тремейн

«Очищение убийством»

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Действие происходит в 664 г. н. э. во время известного церковного собора в Витби. Обычаи и не только обычаи этого периода «темных веков» могут показаться читателю довольно странными. Особенно следует отметить, что и в римской, и в так называемой кельтской церкви идея целибата среди священнослужителей не была общепринятой. В монастырях и монашеских общинах, известных под названием conhospitae, или совместная обитель, мужчины и женщины жили вместе и растили своих детей, служа Христу. Монастырь Св. Хильды в Витби, или Стренескальк, как его называли, был такой совместной обителью. Даже священники и епископы могли вступать в брак — и вступали. Требование целибата, первоначально применявшееся к отшельникам, но одобренное Павлом из Тарса и многими ведущими деятелями ранней Церкви, явно распространялось и в это время, но только после реформации папства при Льве IX (1048–1054) были предприняты серьезные попытки заставить западное священство принять безбрачие.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Умер он совсем недавно. Кровь и слюна еще не высохли на губах. Легкий ветерок покачивал тело на конце крепкой пеньковой веревки, привязанной к ветке кряжистого дуба. Голова на сломанной шее противоестественно вывернута. Одежда разорвана, ноги босы — коли был этот человек обут, стало быть, обувку с него сняли убийцы. Заломленные руки, все еще липкие от крови, свидетельствовали, что смерть он встретил не без сопротивления.

Однако путников поразило и заставило остановиться вовсе не то, что некоего человека вздернули на перекрестье дорог. Они уже привыкли к зрелищу ритуальных казней и наказаний с тех пор, как покинули земли Регеда и вошли в королевство Нортумбрию. Англы и саксы, обитающие здесь, видимо, сурово соблюдают свой кодекс о смертной казни, где всякому нарушению их законов соответствовало свое лишение жизни — начиная с различных приемов расчленения плоти до медленного убиения самыми мучительными способами, какие только можно придумать, а наиболее простой и человечной почитают смерть через повешение. Так что зрелище еще одного несчастного, повешенного на дереве, уже не трогало странников. Нечто иное заставило их натянуть поводья своих лошадей и мулов.

Всего их было шестеро — четверо мужчин и две женщины. Все в монашеских рясах из некрашеной шерсти, у мужчин же еще и волосы были выбриты спереди головы, каковая тонзура указывала на то, что они — монахи, приверженцы церкви Колумбы со священного острова Ионы. Они остановились почти одновременно и, сидя в седлах, глядели на висельника — выпученные глаза, почерневший язык, вывалившийся изо рта, очевидно, в последней отчаянной попытке вдохнуть воздух, — его постигла ужасная смерть. Лица всех странников, взиравших на труп, омрачило дурное предчувствие.

И вполне понятно, по какой причине. На голове повешенного тоже была выбрита тонзура Колумбы. Остатки одежды подтверждали, что некогда то было монашеское облачение, хотя ни креста, ни кожаного ремня, ни сумы, кои должен носить peregrinus pro Christo, [1]на нем не имелось.

Человек, ехавший впереди верхом на муле, приблизился, с ужасом вглядываясь в белое лицо.

Следом подъехала и уставилась на труп одна из двух женщин — она сидела на лошади, — значит, не простая монахиня, но высокородная. Страха в ее бледном лице не было, только легкое отвращение и — любопытство. Была она молода, высока, но притом прекрасного сложения — чего не могло скрыть даже унылое одеяние. Непокорные пряди рыжих волос выбивались из-под головного платка. Черты бледного лица были красивы, а глаза — яркие, не то синие, не то зеленые — цвет их менялся в соответствии с ее чувствами.

— Поехали, сестра Фидельма, — пробормотал ее спутник тревожно. — Оное зрелище не для твоих глаз.

Та досадливо скривилась.

— А для чьих глаз оное зрелище, брат Торон? — отозвалась она и, подъехав еще ближе к трупу, заметила: — Брат наш умер совсем недавно. Кто мог совершить столь ужасное злодеяние? Разбойники?

Брат Торон покачал головой.

— Это чуждая нам земля, сестра Фидельма. До сего дня я лишь однажды посещал ее с миссией. Три десятка лет мы несем в этот забытый Богом край слово Христово. А здесь по-прежнему полно язычников, каковые не испытывают почтения к нашему одеянию. Удалимся отсюда, сестра, да побыстрее. Сотворившие сие дело, может статься, где-то здесь, поблизости. До монастыря же, до Стренескалька, надо думать, осталось не так уж много, и хорошо бы нам поспеть туда прежде, чем солнце скроется за теми холмами.

И он едва заметно вздрогнул.

Молодая женщина все еще сердито хмурилась.

— И ты готов отправиться дальше, бросив одного из наших братьев без молитвы и без погребения?

Голос ее звучал резко и гневно.

Брат Торон пожал плечами. Он явно испугался и являл собой зрелище жалкое. Тогда женщина повернулась к другим спутникам.

— Дайте мне нож, — сказала она и пояснила: — Надо перерезать веревку и положить брата нашего на землю. Наш долг — помолиться за упокой его души и похоронить по-христиански.

Остальные растерянно переглянулись.

— А может, брат Торон все-таки прав, — смущенно проговорила вторая женщина — молодая, большетелая, тяжело и неловко сидящая на лошади. — В конце концов, он ведь знает эту страну. Да и я тоже знаю. Или не я прожила здесь пленницей несколько зим, будучи взятой в заложницы из земли Круитне? Лучше бы нам поскорее уйти отсюда и укрыться в Стренескальке. Там мы доложим настоятельнице об этом злодеянии. Она и решит, что следует с этим делать.

Сестра Фидельма поджала губы и раздраженно вздохнула.

— Мы должны удовлетворить хотя бы духовную нужду нашего покойного брата, сестра Гвид, — кротко возразила она. Потом, помолчав, повторила: — У кого-нибудь есть нож?

Один из мужчин нерешительно приблизился к ней и протянул короткий нож.

Сестра Фидельма взяла его, спешилась и подошла к телу, висящему на веревке, привязанной к низкой ветке. Она уже подняла лезвие, чтобы перерезать веревку, как вдруг внезапный крик заставил ее резко обернуться.

Из леса по ту сторону дороги показалось с полдюжины пеших мужчин. Ими предводительствовал всадник — дюжий мужчина с длинными неопрятными волосами, которые выбивались из-под блестящего бронзового шлема, смешиваясь с длинной густой черной бородой. Грудь его покрывал сверкающий панцирь, и в человеке этом чувствовалась властность. Люди, толпившиеся позади него, были вооружены самым разнообразным оружием, в основном дубинками, и луки уже были натянуты — оставалось только спустить стрелу.

Сестра Фидельма не понимала, что кричат эти люди, но, очевидно, они что-то приказывают, и нетрудно предположить, что именно: ей велят отказаться от ее намерения.

Она взглянула на брата Торона, который явно приготовился к худшему.

— Что это за люди?

— Саксы, сестра.

Сестра Фидельма нетерпеливо взмахнула рукой.

— Я и сама вижу, что саксы. Но мое знание саксонского языка несовершенно. Ты должен поговорить с ними и выяснить, кто они такие и что им известно об этом убийстве.

Брат Торон повернул своего мула и, запинаясь, что-то прокричал предводителю.

Дюжий человек в шлеме ухмыльнулся и сплюнул, а потом разразился потоком слов.

— Он говорит, что его зовут Вульфрик из Фрихопа, что он тан Альфрита, короля Дейры, и это его земля. Его замок вон за теми деревьями.

Судя по голосу и торопливости речи, брат Торон совсем перепугался.

— Спроси у него, что это означает, — велела сестра Фидельма холодно и властно, указав на висящее тело.