Последний дар любви - Арсеньева Елена - Страница 3

– Осмелюсь предложить вам радикальный выход из положения, – сверкая серыми глазищами, – произнесла княгиня Дарья.

Император, первый кавалер империи, вдруг подумал, что она очень красивая женщина, несмотря на свои… сколько ей там? Ну, около сорока. А выглядит лет на пятнадцать моложе, просто светится вся, и, что характерно, необычайно посвежела и похорошела, когда начала служить при дворе. И снова мысль о необычайной преданности старшего поколения слуг своим государям согрела его сердце. Ох, если бы он знал истоки этой редкостной преданности Дарьи Христофоровны своим государям, выгнал бы ее из дворца незамедлительно… Однако ни о чем он так и не узнал до самой смерти.

– Радикальный? – повторил Николай Павлович. – Какой же именно?

– В Кабинете иностранных дел служит некий господин Гаврила Павлович Каменский, он давно вздыхает по Наташе Бороздиной, но без всякой взаимности. У него нет совершенно никакого росту по службе, у Натальи голова занята цесаревичем, она бедна, бесприданница, а значит, родные Каменского и слышать о ней не хотят и никогда не станут свататься. Вот если бы удалось примирить эти два обстоятельства – бедность Натальи и неудачливость Каменского по службе… Вы понимаете, государь?

– Чего ж тут не понять! – хмыкнул Николай Павлович и жарко расцеловал княгиню Ливен.

На следующий день Гаврила Павлович, получивший новый чин и назначенный к новому месту службы – да не куда-нибудь, а в Лондон, – посватался к фрейлине Бороздиной и получил благосклонный кивок императрицы Александры Федоровны, в присутствии которой происходило сватовство. Теперь уж Наташе делать было нечего. Она покорно опустила голову в знак согласия, но краем глаза уловила злорадную усмешку статс-дамы фон Ливен.

Впрочем, Наташа решила, будто ей почудилось. С чего вдруг Дарье Христофоровне против нее злобствовать? Наташа никакой слежки за собой не заметила.

Девица Бороздина получила фантастическое приданое в качестве отступного, сыграли спешно пышную свадьбу, и молодые отбыли в Лондон к новому месту службы Каменского.

Глава 3

Шпионка уходит в отставку

Император Николай Павлович похвалил себя за предусмотрительность и еще раз мысленно возблагодарил княгиню Дарью. Однако, кажется, только он да императрица испытывали к ней глубокую признательность. Наследник же престола, этот самый принц, внезапно и резко повзрослевший, поугрюмевший и затаившийся, откровенно сторонился княгини Ливен, и заметно было, что он с трудом сдерживает неприязнь и страх.

«Эх, – подумал Николай с досадой, – видимо, Дарья Христофоровна обделала дельце сие без необходимой тонкости. Слежка ее оказалась замечена Сашкою. Ну что ж, утратила наша интриганка былую хватку».

Положение складывалось неловкое. Княгиня Ливен сослужила немалую службу трону и вообще России. Ее бы почествовать, а как тут почествуешь, коли Сашка в ее сторону ну сущим волком смотрит?!

Однако нельзя позволить, чтобы отношения отца и сына, государя и наследника осложнились из-за чрезмерной ретивости какой-то l’espion! [3]Сама виновата княгиня Дарья, коли была примечена и уличена. Что с того, что она трудилась во благо государства? Благими намерениями известно, куда тропа вымощена! Следовало попросить ее съездить куда-нибудь… хм, хм… на воды. Но как можно обидеть Христофора Андреевича, ее мужа, который ни в каких интригах не замешан?

Той же весной в течение месяца умерли один за другим два младших сына Дарьи Христофоровны.

Ею овладело безумное отчаяние, она винила за несправедливость судьбу ненавистный Петербург, где снег и лед проникают до мозга костей. И тогда Дарья Христофоровна, похоронив детей в родовом имении фон Ливенов, в Мезотене, приняла решение покинуть Россию и полечиться на курортах Европы. Император дал согласие. Князь фон Ливен остался на своей должности, он не мог сопровождать жену, да она и не настаивала. Неловкая ситуация разрешилась.

Однако сын продолжал беспокоить Николая Павловича. Он ведь был мужчина и понимал, что всю жизнь держать юношу в неведении того, чем, собственно, женщина отличается от мужчины, нельзя. Нужна какая-то милая девица, которая могла бы развлечь цесаревича. Красивая, из хорошей, но не слишком богатой семьи, сознающая, какую огромную милость ей оказали, взяв во дворец.

А у цесаревича вспыхнул новый роман. В Александра без памяти влюбилась Софья Давыдова, состоявшая в родстве со многими именитыми фамилиями России, но очень скромная. Она обожала цесаревича так, как древние красавицы боготворили олимпийцев. Александр взирал на это внезапно вспыхнувшее чувство с оторопью. Софья ему не очень нравилась: он просто снисходительно позволял любить себя.

«Это не то», – приглядевшись к восторженной обожательнице, решил Николай Павлович. Слишком уж возвышенные чувства. Толку с нее в постели не будет. Она не утолит голода наследника.

Император внимательно посматривал в сторону огромного, роскошного цветника фрейлин и вскоре заметил, что его дочь Мэри очень дружна с Мари Трубецкой, а Александр с явным удовольствием проводит время в их компании. Николай усмехнулся. Правда, когда он начал кое-что узнавать о Мари, дошли слухи, будто она вздыхает по князю Барятинскому, который в это время отличался доблестью на Кавказе. Однако император достаточно долго жил на свете, чтобы понимать: герой далеко, а наследник трона близко, и, кого выберет тщеславная красавица, ясно.

Именно об этом и размышлял государь император, когда шел по набережной Невы, делая вид, будто не замечает ветра, бьющего в лицо.

Глава 4

Залог будущего

– Коля тонет! Смотрите! Колька Муравьев тонет!

Соня отмахнулась. Вася, брат ее, вечно шутил, да так глупо! То залезет на дерево и орет, что боится спуститься. Сидит на суку и заливается слезами. Приходится бежать в дом за работниками: мол, Василия Львовича (отец велел для людей называть друг друга только по имени-отчеству) надобно снять с дерева. Те переглянутся, пожмут плечами, а что делать? Не станешь же детишкам вице-губернатора перечить! Себе дороже. Отец-то, Лев Николаевич, крут нравом. Да и вообще… нынче они еще маленькие баричи, но все же господа.

Придут работники, принесут лестницу, а Васьки на дереве нету. Работники, конечно, косо на Соню поглядывают – обманщица, мол, – а ей стыдно за брата, который опять всех в дураках оставил, а сам легко спустился с дерева – он же ловкий, как обезьяна! – и сидит где-нибудь в кустах, хихикает.

Но больше она ему не верила. Какой бы крик ни поднимал. Колька Муравьев тонет, ну надо же! Глупости. Вранье. Соня и головы не повернула. И вдруг раздался насмерть перепуганный голос Маши, сестры:

– Ой, правда! Тонет Колечка! Спасите! Гертруда Людвиговна, скорее спасите его!

Соня обернулась. Неужели правда? Машенька врать не станет.

Дом и сад вице-губернатора Перовского высокий, но щелястый забор отделяет от другого сада. Лишь только Перовские переехали из Петербурга в Псков – все строения сплошь деревянные, мостки на поросших травой улицах тоже деревянные, а поселили их в большом доме с мезонином, – и работники под присмотром матери начали разгружать телеги с вещами, как Соня, Вася и Маша побежали в чудесный сад. Они играли около забора и услышали, что по ту сторону кто-то возится. Прильнули к щелям и отпрянули: на них смотрел какой-то курносый мальчишка, а по тропинке среди крапивы осторожно шла высокая дама в пенсне и с наставительным, учительским выражением бурчала:

– Никлас! Ах, майне либер готт, Никлас! Это неприлично! Подглядывать – неприлично!

– Вы кто? – не обращая на нее внимания, спросил мальчишка.

– Мы – Перовские, – важно ответила Соня. – А ты кто?

– А я – Муравьев! – произнес мальчишка еще более важно.

– Подумаешь, муравей, – усмехнулся Васька.

– Подумаешь, перья, – засмеялся мальчишка. – Знаю я, кто вы такие. Ваш отец вице-губернатор, да? Вы сегодня приехали?