Тропами карибу - Крайслер Лоис - Страница 63

Между тремя волками образовался треугольник. Волки спариваются примерно в двухлетнем возрасте, но до этого долго ухаживают друг за другом, выбирая партнера уже в возрасте одного года. Серебряной гриве, которая была старше наших волков, приглянулся Курок. Но и Леди имела на него виды. Возможно, если бы диких волков не было так неимоверно мало, она уже нашла бы себе партнера.

Итак, когда волки сходились вечером в тундре, Серебряная грива начинала заигрывать с Курком. Она обольстительно скашивала назад длинные уши, выпячивала грудь и вертелась всем телом, изогнув свою гибкую спину в виде буквы 8. Курок, высокий, настороженный, стоял рядом и медленно помахивал хвостом.

Леди отгоняла Серебряную гриву. Ее хвост при этом струился горизонтально, как зловещий боевой стяг. Серебряная грива убегала – на первых порах, а Леди принималась неистово заигрывать с Курком, мягко прыгая через него.

Как-то днем она осталась сидеть с волчатами. Курок и Серебряная грива вдвоем ушли на охоту. Прошел вечер, они не возвращались. Леди тоскливо выла.

Волчата проголодались, Леди пришла к Крису за мясом и отдала его волчатам.

Крис хотел собственноручно угостить одного из волчат, но Леди взяла мясо и дала волчонку сама. Когда я налила ей молока и отогнала волчат, она с деланно – безразличным видом отвернулась и пошла прочь, показывая свое нежелание кормиться за их счет. Лишь когда волчата заснули в норе, Крису удалось приманить ее изрядным куском мяса, и она поела.

В эту ночь Курок не вернулся. Наутро, примерно в половине одиннадцатого, меня словно что толкнуло выйти наружу – внутренний голос. У изгороди стоял Курок и молча смотрел на волчат в загоне. Вид у него был неважный, нижняя часть живота вздувалась, словно была туго набита. До меня сразу дошло, в чем дело, и, подавив желание обласкать его (он лишь рассеянно оглянулся, когда я радостно вскрикнула: «Это ты, Курок!»), я открыла ворота загона.

Он вошел, со всех сторон теснимый волчатами, и, не выискивая, как обычно, места, изрыгнул целую гору свежего мяса. Оно исчезло прежде, чем Крис, которого я тотчас позвала, успел определить, с какой добычей пришел Курок. Крис запоздал на самую малость, приветствуя Курка, который тем временем уже был готов для лобзаний.

Все же Крис углядел ухо какого-то животного как раз в тот момент, когда волчонок пожирал его. На мгновенье Крис задумался. Это был не олень.

Принесенный Курком фарш уже фактически исчез, но я видела, что это было и не мелкое животное.

– Олененок! – сказал Крис.

Не увела ли Серебряная грива Курка далеко отсюда – туда, где находились самки с детенышами? Курок вернулся в неурочный час, – должно быть, волки шли издалека. Но вместо того чтобы поспать в пути и вернуться чуточку позже, Курок стремился вовремя доставить волчатам столь отменный груз. Как правило, когда у волков было что-нибудь особенно вкусное, они ничего не оставляли себе.

Мы дали опустошенному Курку немного затхлого мяса из наших скудных запасов – Леди и Тутч тоже попросили и получили свое, – и он мгновенно завалился спать в свою излюбленную ямку возле логова. Склонившись над ним, я с невольным восхищением и любовью думала об этом щедром мохнатом существе нашем диком, навечно отгороженном от нас невидимой преградой друге, Леди не соглашалась больше сидеть дома с волчатами. Часов в девять вечера Курок проснулся и стал бродить по лагерю, прежде чем уйти на охоту.

Когда Леди попыталась приласкаться к нему, он грубо оттолкнул ее, чего раньше никогда не делал. Тем не менее они провыли вместе охотничью песню, которой суждено было стать лебединой песней Леди. С горной гряды неподалеку им ответила Серебряная грива. Покидая вместе с Курком нашу гору, Леди бежала впереди. Она направилась прямо к поджидавшей их Серебряной гриве, Ночью Леди и Серебряная грива дрались. На следующий день Курок и Серебряная грива вернулись домой без нее. Леди ни на что не похожим ворохом поблекшего меха лежала мертвая в тундре…

Летняя миграция оленей

После того как настала июньская жара и мимо нас на юг, в горы, прошла возвратная волна оленьей миграции, мы больше не видели ни одного оленя. Но вот однажды на юг прошел одинокий олень. День был жаркий, комары свирепствовали неимоверно. Оголенные участки тела зудели и чесались от их укусов. Два дня спустя на юг прошли два стада с оленятами, голов по двести каждое. Дул бурный ветер, но комары свирепствовали, как прежде. Курок, одетый теперь лишь в жиденькую шубенку из остевых волос, без подшерстка, дрожал от холода, подпрыгивал на месте и хлопал себя лапой по морде.

11 июля был студеный, удивительный день. Дул холодный ветер, буря, бушевавшая последние два дня, расчистила небо, согнав с него белесую мглу.

На горах таял свежевыпавший снег. Мимо нас на север прошли двадцать пять оленей: самки, с полдюжины оленят, самец. Потом десять самок с четырьмя оленятами. Потом снова двадцать пять оленей, на этот раз среди них было всего лишь четыре олененка, зато восемь самцов, половина из них – взрослые, статные животные. Все они шли на север. Начиналось обычное коловращение, предшествующее большой миграции.

На следующий день, в час пополудни, Крис вызвал меня из барака.

– Посмотри – ка! – сказал он.

Я глянула на юг и увидела нечто столь грандиозно – внушительное, что у меня дух занялся, как от удара в грудь. Невероятно, но факт: все пространство тундры вверх по Киллику, просматриваемое сквозь мерцание и дымку далей, было усеяно черными движущимися точками – оленями.

Они шли прямо на нас. Будут ли они и дальше идти так, или свернут в сторону? Подойдя к Истер-Крику, часть широкого, волнистого фронта миграции огромной ложноножкой выпятилась влево и потекла на восток. Основные силы продолжали идти вперед. Олени шли двухмильным фронтом, сужавшимся у переправы через реку воронкой шириной в полмили.

Я впервые видела у оленей такое построение, но Крису оно было уже знакомо: нечто подобное он наблюдал год назад, почти день в день, когда четыре тысячи оленей – арьергард основной массы миграции – прошли через горный проход. Они направлялись на север. Сейчас олени шли со стороны прохода тоже на север.

Они двигались несметными полчищами, но не сплошняком, а порознь. Шли они не безостановочным миграционным шагом, а кормясь на ходу. И построение у них теперь было другое, летнее: самцы при стаде, группы, шедшие весной каждая сама по себе, теперь в общей массе, волной отливающей на север по второму за сезон удару великого пульса миграции.

Крис спустился к реке снимать переправу оленей. Я осталась на горе в каком – то неведомом мне дотоле исступлении: то, что я видела, невозможно было передать никакими словами!

Они шли по залитой солнцем тундре, по горным склонам, вкрапливаясь в скалы и обнажения пород. Каждый шел там, где ему хотелось. Одиночки бочком обходили скалы. Около сотни оленей сбежало по отлогому склону в зеленое болото, взметнув в воздух серебристые фонтаны брызг. Быстрое движение струями перетекало на фоне медленного. Стадо в тысячу голов легло, белея на солнце, в зеленом болоте в конце кобальтово – синего озера. Мимо темными тенями проходили олени-одиночки.

Покой. Движение. Малые контрдвижения. Тишина. Прозрачный птичий крик. И вечное течение жизни.

Оно не бросалось в глаза, не оглушало. Лишь какой-то сектор, одна треть от 360°, был заполнен идущими животными. Повернись на восток: горы плавно понижаются пирамидами, белые сверху, зеленые по бокам. Тени облаков затемняют одни, пятнами испещряют другие. Быстро стремит свои зеленоватые воды река. Просторно. Тихо. Животных нет.

Солнце скатывается ниже и ниже, уходя на север; горы на западе вырастают темными, все стирающими тенями. Но в тундре все еще солнечно.

Внизу на западе возникает быстрое движение: маленький олененок бросается догонять матку – одинокую, как перст, олениху, которая бежит, не обращая на него внимания.

Олени то и дело переплывают реку. Вокруг них мерцает серебристая мгла.