Колдун и Сыскарь - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 9

Отец и дядя любимой вышли на крыльцо, говорили вежливо, но твёрдо.

Знаем о твоих видах на Зоряну, Самовит. И о том, что ты свободный, не бедный и уважаемый многими человек, знаем тоже. Сами испытываем к тебе большое уважение, поверь. И помним о том, что был ты Зоряне люб. Но. Мы все, семья наша, теперь приняли Христа и не можем допустить, чтобы ты, нехристь и язычник, ведун, первый ученик покойного волхва Велеслава, взял Зоряну в жёны. Да и не Зоряна она теперь, забудь. Ольга. Вот её настоящее христианское имя. Извини и без обид. Ладно?

Без обид, говорите? Века и века прошли с того разговора, а обида – вот она, саднит и печёт, как вчера нанесённая. Да так, что рек чужой крови не жалко, чтобы её залить. И ведь пролились те реки, пролились. И ещё прольются. Потому что договор, который он заключил, остаётся в силе, и главное дело его бесконечно длинной и безнадёжно загубленной жизни не сделано.

Он тогда не поверил. Вернее, не захотел поверить.

Вы – ладно, сказал. А Зоряна-то сама что думает? Или у неё право слова теперь отняли?

Ольга, ответили ему. Ольга, а не Зоряна. И никто ни у кого права на слово не отнимал. Наоборот, решили, что так тебе же легче будет.

Не хочу легче.

Как скажешь, пожали плечами. Ольга! Выйди-ка на крылечко! Тут Самовит пришёл, хочет от тебя слово услышать.

И Зоряна вышла…

Он сразу увидел, что у любимой изменились глаза. Был взгляд озорной, весёлый, с лукавинкой, а стал… Так смотрит тот, кто решил для себя окончательно какой-то очень важный вопрос, и теперь ему странно, что другие до сих пор плутают в трёх соснах в поисках ответа.

«Что мне сделать, чтобы ты вышла за меня?» – спросил он.

Если бы она сказала – сделай крылья и прыгни с обрыва, чтобы полететь, как птица, он, не раздумывая, сел бы за работу, а затем прыгнул, рискуя сломать шею. Но она ответила тем, чуть ли не единственным ответом, которого он страшился больше любого другого.

Прими новую веру и крещение, впусти в сердце Христа. Тогда я стану твоей женой. По-другому – никак.

И во взгляде Зоряны (нет, уже Ольги, Ольги), и в глазах её отца и дяди он очень ясно прочитал, что по-другому и впрямь никак.

Для них.

Но не для него.

И он это понял сразу, мгновенно. А как только понял, тут же ушёл со двора Зоряны (Ольги! Ольги!), попрощавшись вежливо и даже где-то смиренно. Что-что, а прятать свои истинные чувства и мысли ведун должен уметь, как никто другой. Если, конечно, он настоящий ведун.

Да, вероятно, именно тот миг и стал поворотным в его жизни. Миг, когда он даже не сердцем, не печёнкой, не душой даже, а всем своим – человеческим и надчеловеческим – естеством осознал, что будет драться. За любовь, за веру, за надежду. А в драке все средства хороши. Если, конечно, очень хочешь победить. И тот, кто смог эти средства предоставить, не замедлил появиться…

Отчаянно свистел на огне чайник, выкипевший уже чуть ли не до дна.

Григорий вздрогнул, посмотрел на зажатую в кулаке погасшую трубку, положил её на стол, встал и выключил газ. Ничего нового. Снова эти воспоминания увели его из реальности лучше всякого колдовского зелья. И снова без толку. Вспоминай – не вспоминай, а сделанного не воротишь и не изменишь. Даже ОН – тот, чьё имя не стоит лишний раз поминать, – не способен на такое. Да и нужно ли его возвращать и менять? Лучше действовать в настоящем и менять его так, как это нужно тебе. Или даже измениться самому, хоть это и гораздо труднее. И тогда, совершённое когда-то – не важно, по ошибке, со зла, по чьему-то наущению или же, наоборот, с полным осознанием собственной правоты – перестанет тревожить и забудется, как забываются сны. Даже самые яркие.

Да, сны. Поспать – это правильно. Хотя бы час-два. Сегодня он встал до рассвета, а предстоящая ночь потребует много сил. Очень много.

Забыв, что хотел выпить чаю, Григорий принёс из прихожей сумку с травами и, действуя с веками наработанной сноровкой, разложил какие-то сушиться на специально устроенных для этого деревянных полках, а иные, связанные пучками, подвесил на протянутых под потолком верёвках. Затем прошел в комнату, не раздеваясь, улёгся на тахту и уже через минуту спал крепким сном без сновидений.

Бесшумные засады бывают. Андрей Сыскарёв по прозвищу Сыскарь, бывший разведчик-мотострелок и опер убойного отдела, а ныне частный сыщик, знал это очень хорошо. Как человек, в такие засады попадавший и сам их неоднократно устраивавший. Другое дело, что устроить бесшумную засаду, в отличие от попадания в оную, трудно. Тут всё упирается в пресловутый человеческий фактор. Если бойца или оперативника не научили прятаться и вести себя в засаде тихо, если у него не хватает терпелки на время ожидания противника или преступника забыть о своих настоящих и мнимых физиологических потребностях и неудобствах, будь то желание отлить, чихнуть или почесать спину, то, разумеется, о бесшумности можно забыть. Как и о хороших шансах на успех засады. Оно, конечно, и сам противник, а равно и преступник часто бывает таким тупым лосем, что дальше некуда, но надеяться на это не стоит. Это всё равно что всерьёз рассчитывать на промах того, кто направил на тебя ствол и уже жмёт на спусковой крючок. Лучше быстро убраться с линии огня. Или хотя бы выстрелить первым.

Так же большое значение имеет место, выбираемое для засады. По возможности оно должно быть не только удобным для скрытого расположения и последующего неожиданного нападения, но и хотя бы относительно комфортным. То есть если вы умудрились лечь в засаде на муравьиную кучу и заметили это как раз в тот момент, когда нужно вести себя особенно тихо… В общем, как говорится, в этом случае вам не позавидуешь. Надо было смотреть. Другое дело, что иногда и выбирать не из чего, но это уже отдельная песня…

В данном же конкретном случае место для засады и выбирать не пришлось – сарай для хранения кормов подошёл идеально.

Это он только назывался так – сарай. А на самом деле вполне себе капитальное бревенчатое сооружение, загруженное и насквозь пропахшее сеном, с двумя небольшими очень удобными для наблюдения окошками по обе стороны от дверей, которые впору назвать воротами. Как раз по окошку на брата. И по паре глаз брата на коровник. Сарай для кормов располагался на скотном дворе фермера Александра Вежина как раз таким образом, что из окошек прекрасно наблюдались оба стоящие рядом коровника и просматривалось всё пространство перед и между ними.

В общем-то было понятно, как сторожа могли раньше не заметить таинственного убийцу телят.

В сами коровники попасть можно было тремя путями. Обычным – через двери. Необычным – через три окна, расположенные в каждом из этих обиталищ для крупного рогатого скота лишь с одной стороны. И совсем уж необычным и трудным – через крышу. Предварительно часть этой самой крыши разобрав.

Крыши исключили сразу. Они была прочные, двускатные и двухслойные, крытые шифером. Незаметно и быстро сделать ночью лаз в такой крыше нереально. Обязательно нашумишь, и тебя заметят. И это одинаково касается и человека, и зверя, каким бы ловким, хитрым и сильным он ни был.

Остаются двери и окна. Вот тут – запросто. Вход, а равно и въезд, на скотный двор, возле которого торчала будка сторожа, располагался точнёхонько в «створе» между коровниками и сараем для кормов. Посередине. Таким образом, что двери-то коровников из сторожевой будки видно. А вот окна – нет. Если с задов скотного двора, с той стороны, где за торцами коровников вовсю распространяли специфические запахи навозохранилище и два колодца для сбора мочи, тихо перебраться через ограду (это не составляет большого труда), а затем так же тихо залезть в окно, то можно и остаться незамеченным. Особенно в том случае, если сторож дует чай (или чего покрепче) в своей будке и совершить профилактический обход вверенной для охраны территории ему и в голову не приходит. А зачем, собственно? Кому нужны эти коровы с телятами, пусть и элитные, если в селе все свои? Оказалось – нужны. И даже уже дважды…