Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шесте - Васильев Борис Львович - Страница 5

- Считай, что нашел. - Сергей подсел к приемнику. - Я на флоте кем только не был… - Он свинтил барашки, снял крышку: обнаружилась затянутая паутиной пустота. - А где же передатчик? Или не выдавали?

- Выдавали, - улыбнулся Иван. - В начале навигации все выдают - и приемник и передатчик. Приемник мы берем: известия послушать или музыку, а передатчик снимаем и - обратно на склад. Мороки с ним уйма, ответственность, а радистов на весь затон - два человека.

- Темные вы люди! - не то шутя, не то серьезно сказал Сергей. - Подай-ка мне, матрос, отвертку да батарейку с наушниками. В чемодане они.

Еленка не сразу поняла, что он обращается к ней: так запросто, походя прозвучала эта просьба.

- Подай, что просят, - сказал Иван. - Значит, разбираешься? Золотые, видать, руки.

- А это поглядим - золотые они или оловянные.

Работать он умел: не суетился, не ошибался в инструменте, не тратил силу там, где нужна была сноровка. Простучав с помощью батарейки цепи, нашел сгоревшее сопротивление, опять послал Еленку за какой-то коробкой, разыскал в этой коробке нужную деталь и кое-как, временно, поставил ее на место.

- На соплях, - улыбнувшись, пояснил он. - Раздобудь паяльник, матрос, сделаю намертво.

Иван недоверчиво хмыкнул, но Сергей тут же поймал "Маяк". В динамике что-то потрескивало, но слушать было можно.

- Вот и вся беда, - сказал Сергей, навешивая щитки на работающий приемник.

Они долго слушали музыку. Сергей попытался было подсвистывать, но поймал недовольный взгляд Ивана, замолчал и слушал дальше уже серьезно. И Еленке понравилось, что он поглядывает на Ивана с уважением, не выпячивает своих привычек, а подлаживает их под жизнь того кубрика, в котором ему теперь и спать, и щи хлебать…

Как только концерт кончился, Иван поднялся, щелкнул выключателем.

- Теперь полчаса объяснять будут, почему музыка хороша. Подай-ка костылек, Еленка.

Еленка подала стоявшую у трапа палку, спросила:

- Далеко ли собрались?

- Стариков надо проведать. - Иван глянул на Сергея. - Айда с нами, а?

Пошли втроем. Иван с помощником шли впереди, говорили о работе, о рейсах, о глубине судового хода и мелях, обозначенных по всему плесу сухими жердями. Разговор был серьезным, и Еленка не решилась их окликнуть, задержавшись у ларька. Купила конфет старухе в гостинец, а потом долго бежала следом, потому что шли они широко и, увлеченные разговором, не заметили, что она отстала. Догнала возле баржи-такелажки, да и то потому, что Иван остановился.

- Гляди, парень, вот в этих хоромах настоящие волгари живут, потомственные, - сказал он, указывая палкой на старую, замшелую баржу. - Здесь теперь склад такелажный, а хозяин - шкипер, значит, - с хозяйкой жилье себе оборудовал. Утеплил, ну, печку я им сложил, и - живут!

- А зимой?

- И зимой тоже. Прежде на брандвахту переселялись, а теперь не хотят. Приросли к этой барже, как чага к березе. Да и то, деваться старикам особо некуда: было два сына - война забрала, а дочь в городе Ленинграде живет, замужем. Ну, и опять же в Ленинграде вода другая, а тому, кто на Волге вырос, это не все равно.

- Скотинка у них тут, - улыбнулась Еленка. - Кот Васька, собака Дружок да коза Машка. Невелик зоопарк, а есть каждый день просит.

- Люди они старые, а значит, с чудинкой, - сказал Иван. - Ты учти это, Сергей.

- Будет сделано, капитан. Не у бабы-яги росли, понимаем…

Иван первым ступил на хлюпающие сходни, и, как только чмокнули они под его тяжестью, тотчас же настороженно тявкнула собачонка.

- Свои, Дружок, свои! - крикнула Еленка, проходя вслед за Иваном на баржу.

Собака подошла, ткнулась в ноги Еленке, обнюхала Сергея и, степенно помахивая хвостом, проводила до тяжелой двери. Иван стукнул в дверь палкой, приоткрыл, крикнул в сумрак коридорчика:

- Можно, хозяева?

Никто не отозвался, но они, не задерживаясь, прошли этот коридорчик, и Иван постучал в следующую дверь - такую же тяжелую, срубленную, вероятно, еще в прошлом веке.

- Кого бог несет? - донесся из-за двери скрипучий старушечий голос, показавшийся Сергею неприветливым.

При этих словах Иван распахнул дверь и посторонился, пропуская Еленку и помощника.

Они вошли в кухню, крохотную из-за громоздкой русской печи. В кухне стоял тяжелый корабельный стол, который не дрогнул бы и от десятибалльного шторма, и такие же, рубленные топором, лавки.

У квадратного оконца сидела сухонькая, чистенькая старушка с черными, живыми и, как опять показалось Сергею, недобрыми глазами. Строго поджав губы, она молча смотрела на них.

- Здравствуй, Авдотья Кузьминична, - сказал Иван и подал старухе руку. - Вот нового помощника привел для знакомства.

- К чаю поспели, - сказала старуха, сунув Сергею жесткую, как наждак, ладонь и расцеловавшись с Еленкой. - А познакомиться - еще познакомимся: до ледостава далеко.

Сказавши это, она отвернулась и начала доставать из стенного шкафчика граненые стаканы.

Еленка осталась помогать ей, а мужчины прошли в комнату; в проеме вместо двери висела ситцевая занавеска. Здесь стояла кровать с множеством подушек, платяной самодельный шкаф, дерматиновый диван, несколько стульев и стол - точная копия того, кухонного. За столом сидел грузный, в седых космах старик и читал толстую растрепанную книгу. При виде вошедших он аккуратно заложил книгу листочком и снял круглые железные очки.

- Здорово, капитан, - сорванным голосом сказал он. - Слыхал уж и про беду твою, и про удачу.

Старик крепко пожал им руки, они сели, и Иван спросил с удивлением:

- Что сипишь-то, Игнат Григорьич? Простыл?

- Да вот… - Старик покашлял, покосился на занавеску, помял пальцами большой, заросший седой куделью кадык. - Должно, так…

- Где там! - крикнула из кухни старуха. - Напился в Петров день да все песни играл, как молодой!

Старик смущенно крякнул, но спорить не стал. Закурил предложенную Иваном папиросу, глянул на Сергея выцветшими, но еще по-молодому пристальными глазами:

- Волгарь?

- Саратовский.

- Или там работы нет?

- Работа везде есть, - осторожно ответил Сергей.

- Посторонитесь-ко, - сказала Еленка, внося кипящий самовар.

Она поставила самовар на стол, опять пошла на кухню. Старик крикнул вдогонку:

- Мать, а мать, пошуруй-ка в шкапчике!…

- Шурую, - отозвалась старуха. - Ты уж тут так прошуровал, что и глядеть-то не на что.

- Не надо, Игнат Григорьич, - поспешно сказал Иван. - Не хлопочите.

- Твое дело, Ваня, гостевое, - сказал шкипер, вставая. - А нам для знакомства обычай велит.

Он прошел на кухню. Сергей ударил кулаком в ладонь, зашипел:

- Неладно получается, капитан. Старики, понимаешь, шуруют, а мы… Давай я сбегаю?

- Ох, напрасно все это! - вздохнул Иван. - Не к месту, не ко времени… Да и не достанешь уже: закрыто.

- Это я-то не достану? - улыбнулся Сергей. - Засекай время, капитан…

В дверях он столкнулся со шкипером: старик торжественно нес четвертинку:

- Такой, стало быть, нынче улов, мужики… Ты куда это, парень?

- Четверть часа поскучайте, - сказал Сергей и вышел.

Он вернулся быстрее, чем обещал: вошел красный, запыхавшийся, но довольный. Молча поставил на стол бутылку, сел слева от шкипера.

- Выпить захочется - так и парилка не нужна, - улыбнулся старик.

Стол был уже накрыт: сопел самовар, стояли стаканы, соленая щука, вяленый лещ, грузди прошлогоднего засола - уже склеенные, пожухлые, моченая брусника, отварные, крепенькие - одна к одной - сыроежки в уксусе.

- Все теперь на вино горазды, - сказала старуха. - Что мужики пьют да бабам подносят - это не удивительно, а вот что бабы пьют да мужикам подносят - это уж совсем на удивление.

- Вот я тебе, мать, и поднесу, чтоб меньше удивлялась, - улыбнулся шкипер и налил старухе на донышко граненого стакана. - Ну, гости дорогие, выпьем, как говорится, за хлеб да за сено, за пол да за стены, за мышку, за кошку, за нашу дворняжку да за козу Машку.