Варшава - Козлов Владимир Владимирович - Страница 43

– Давай лучше на дискотеку. Как тогда в Минске – мне понравилось. А тебе?

– Мне тоже.

– А здесь это еще в сто раз круче.

– Ну пошли.

Я встаю с кровати, беру со стула рубашку, надеваю.

На стенах дискотеки – абстрактные картинки в рамах. Моргает цветомузыка. Молодежь прыгает под монотонный ритм, в толпе полно негров и турок. Песня останавливается, диджей что-то орет по-немецки. Оля говорит:

– Хочу пить.

Протискиваемся к бару. Я достаю двадцать марок, говорю девушке за стойкой:

– Цвай бир.

Она забирает купюру, берет с полки над стойкой бокал, ставит под кран.

Я спрашиваю Олю:

– Ты когда теперь домой собираешься?

– Может, на Рождество. А может и нет… Мама говорила, что сама хочет приехать…

Барменша кладет на стойку круглые картонки «Warsteiner», ставит на них бокалы, сует мне в ладонь десять марок и монеты.

Оля говорит:

– На фига тебе уезжать? Оставайся в Германии…

– И что я здесь буду делать?

– Учиться, работать… Разве не видишь, как здесь все проще и лучше?

– Может, и лучше. Ладно, давай лучше выпьем.

Мы чокаемся бокалами.

К будке остановки прислонился толстый мужик в майке «I Love Berlin», темно-синих джинсах и белых кроссовках «Аdidas».

К нему подходит другой, в сером мятом плаще и старомодной шляпе, говорит по-русски:

– Что, Семен Аркадьевич, все-таки выбрались?

– Ага, решил вот, с позволения сказать, выйти, пробздеться.

– Пробздеться – святое дело. Кстати, слышали, что Островские уже здесь?

– Давно?

– Да, почти полгода.

– Тоже через Израиль?

– А как еще?

Оля говорит:

– Таких все больше становится, иногда просто неприятно. Как будто не в Берлине, а дома… Этот толстый похож на моего учителя физкультуры. Гад был редкостный. Когда мы ему говорили, что не можем заниматься из-за того, что месячные, он никогда не верил, посылал к медсестре за запиской…

– И вы ходили?

– А что было делать? Иначе двойки ставил…

– А что медсестра?

– Медсестра нам верила, хорошая была тетка.

– А вы ее обманывали?

– Иногда.

Сидим на лавке на Александр-платц, пьем из бутылок «Warsteiner». Над площадью торчит телебашня.

На краю фонтана – кучка панков. Они что-то громко орут, хватают друг друга за одежду. С ними – две черные овчарки, они плещутся в фонтане.

Рядом на лавках сидят обычные, нормально одетые немцы, пьют пиво, кока-колу, едят мороженое, читают газеты.

Подходит девушка с панковским гребнем, в короткой кожаной юбке и рваных ажурных колготках. В руках – пластиковый стакан, на нем – надпись фломастером по-немецки. Я понимаю только одно слово – «punks».

Нахожу в кармане несколько мелких монеток, бросаю в банку. Девушка улыбается, кивает, идет к дядьке с газетой на следующей лавке.

Оля говорит:

– Они что, тебе нравятся?

– Не то что нравятся, но это – протест какой-то, позиция. Они – как бы против общества.

– Как же они против, если на нем паразитируют? Люди, которые дают им пфенниги, они ведь и есть общество. Или нет?

– В общем, да. А какая, на фиг, разница?

Сквер. На траве сидит веселая компания, все пьют пиво, хохочут. Мы идем по дорожке, пьем «Heineken».

Впереди нас бомж катит ржавый велосипед, обвешанный пластиковыми пакетами. Он останавливается, достает из кармана стакан из «Макдональдса», расстегивает ширинку, подносит к ней стакан.

Оля отворачивается. Я говорю:

– По-моему, здесь бомжей еще больше, чем у нас…

– Может быть. Но здесь даже и бомжи цивилизованные. Смотри.

Я оборачиваюсь. Бомж подходит к урне, бросает в нее стакан.

Оля говорит:

– У нас бы что, так сделал? Ладно, ну их, этих бомжей… Давай лучше купим вина, набухаемся. Мне завтра в универ, выходные кончились…

Утро. Оля собирается в университет – кладет в рюкзак тетради и книги. Я лежу на кровати, пью «Warsteiner», смотрю в потолок.

Оля подходит к зеркалу, начинает красить губы. Я поднимаюсь, бросаю пустую банку в мусорку, подхожу к окну.

Пасмурно, идет дождь. Через дорогу – серые дома, почти такие, как у нас. Толпа людей на остановке садится в зеленый автобус. Я спрашиваю:

– Может, забьешь на учебу?

– Нет, надо идти.

– Ладно.

– Лучше ты останься еще на пару дней. Куда ты так торопишься – назад в «совок»?

– А что здесь такого особенного? Страна как страна…

– Ты что, не видишь, насколько здесь лучше?

– Вижу. Денег больше.

– Не только денег. Здесь – удобней, уютней как-то. Нет всего этого говна…

– А что есть?

– Да все, что хочешь, все, что угодно.

– Как при коммунизме?

– Можно и так сказать.

Я напеваю:

– Ладно, я пошла. До вечера.

Оля подходит ко мне, я целую ее в щеку. Она надевает ветровку, выходит.

Я иду на кухню, достаю из холодильника банку «Warsteiner», срываю кольцо, делаю глоток.

Гуляю по улице. Дождь почти перестал. Куда-то идут дети с яркими разноцветными ранцами, мужики в пиджаках и белых рубашках. Под стеклянным навесом остановки растаман с дреддами читает книгу. За стеклом кафе, лицом к улице, сидят парень и девушка, в руках – белые фарфоровые чашки.

IV

Махаю фуре с белорусскими номерами, она тормозит.

Открываю дверь. Водитель – загорелый, в шортах и шлепанцах.

– Извините, вы не подвезете по Польше? Я – студент, путешествую автостопом.

– Ладно, залазь.

Я поднимаюсь в кабину. Фура трогается.

– Только я сначала заправлюсь, а потом еще спать буду на стоянке…

– Мне спешить некуда.

– Ну и хорошо. Тебя как зовут?

– Вова.

– А я – Гена.

Он сует мне ладонь.

– За день Польшу проедем. Я через Варшаву пойду, по самому центру – там кольца нет. Ты был в Варшаве?

– Был.

– Ну, еще посмотришь.

Просыпаюсь. Уже светло. Гена храпит на спальном месте. Открываю дверь, выпрыгиваю, разминаю ноги. Рядом – еще две фуры с белорусскими номерами.

Поворачиваюсь спиной к шоссе, расстегиваю штаны. Струя льется на масляное пятно и смятую пачку «Marlboro».

Подходит Гена, становится рядом, развязывает шнурок на шортах.

– Сцать в Европе не возбороняется, даже при полиции. – Он улыбается. – Не, серьезно…

Над домами торчит серая громадина, похожая на московские «высотки». Я видел это здание год назад, когда закупались на стадионе.

Гена говорит:

– Раньше это был Дворец имени Сталина.

– А сейчас?

– Сейчас – не знаю. Как тебе вообще Европа?

– Так, нормально. Интересно, в общем.

– А почему не захотел остаться? Закрепился бы…

– Кому я в этой Европе нужен?

– Тоже правильно. Мои хлопцы знакомые где только не работают – кто в Германии таксистом или бус-фарером, кто в Израиле, а один вообще – в Чикаго. А мне и у нас хорошо. Работа есть, все более-менее… Квартиру купил в Гродно, трехкомнатную – первый этаж, правда, но все равно… «Аудюху» восемьдесят пятого года из Германии пригнал. Когда рейс хороший, не стоишь, не ждешь три дня погрузки, – есть время на свалки заехать. Я себе тот раз телефон привез с трубкой. Рабочий, все в порядке. Трубка метров на пятьдесят берет…

Фура едет по узкой улочке в центре. По тротуару гуляют люди. За столиком открытого кафе две девушки чокаются бокалами с красным вином. Одна смотрит на нас, улыбается, машет рукой. Я машу в ответ.