Рони, дочь разбойника - Линдгрен Астрид - Страница 1

Астрид Линдгрен

Рони, дочь разбойника

1

В ту ночь, когда Рони должна была появиться на свет, грохотал гром. Да, гроза так разошлась в ту ночь над горами, что вся нечисть, обитавшая в разбойничьем лесу, забилась со страху в норки да ямки, в пещеры да щели, и только злющие друды, для которых гроза была слаще меда, с визгом и воплями носились над разбойничьим замком, стоящим на разбойничьей горе. А Ловиса готовилась родить ребенка, крики друд ей мешали, и она сказала мужу своему Маттису:

– Прогони-ка этих злющих друд, из-за них я не слышу, что пою.

Дело в том, что, ожидая малютку, Ловиса пела. Она думала, что и ей будет легче, и у ребеночка нрав будет повеселей, если он родится под ее пение.

Маттис тут же схватил лук и пустил несколько стрел из бойницы.

– Прочь отсюда! – закричал он. – Мы ждем ребенка! Понятно вам, гнусные рожи!

– Хохо-хо! – завопили в ответ друды. – Они ждут ребенка! Этой ночью!… Хо-хохо! Грозовой ребенок!… Вот урод-то будет! Хо-хохо! Как гриб-поганка!

Тогда Маттис снова стрельнул в самую гущу дикой стаи, но друды лишь злобно расхохотались и, улетая, с громким воем пронеслись над верхушками деревьев.

Пока Ловиса пела, рожая ребенка, а Маттис отгонял мерзких тварей от замка, его разбойники, все двенадцать, сидели в замке у огня и пили, и ели, и галдели, как полоумные, не хуже этих злющих друд. А что же было им делать, ведь они ждали, когда наконец разрешится Ловиса там, наверху, в башне. Потому что за всю их разбойничью жизнь еще ни разу не рождался ребенок в разбойничьем замке. Но больше всех ждал появления младенца Лысый Пер.

– Ну, когда же наконец появится этот маленький разбойник. – восклицал он. – Я уже стар и немощен, моя разбойничья жизнь подходит к концу. А как бы я хотел увидеть нашего нового атамана, перед тем как сыграю в ящик!

Не успел Лысый Пер это сказать, как распахнулись двери и в зал влетел обезумевший от радости Маттис. Он скакал, стуча каблуками по каменному полу, и орал во весь голос:

– У меня ребенок!… Эй, слышите все, у меня родился ребенок!…

– Мальчишка или девчонка? – спросил из своего угла Лысый Пер.

– Счастье мое!… Радость моя!… – вопил Маттис. – Вот она!… Дочь разбойника!

И Ловиса, переступив через высокий порог, вошла в зал с малюткой на руках. Разбойники разом замолкли.

– Эй, вы, пивом, что ли, захлебнулись? – заорал на них Маттис.

Он взял девочку из рук Ловисы и подошел с нею к каждому из двенадцати разбойников.

– Вот, любуйтесь, если хотите, самым прекрасным ребенком, который когда-либо рождался в разбойничьих замках!… – Дочь лежала на огромной ладони отца и глядела на него, не мигая. – Личико такое смышленое, будто она уже кое-что понимает.

– А как ее назвали? – снова спросил Лысый Пер.

– Рони, – ответила Ловиса. – Я это уже давно решила.

– А если бы родился мальчик? – полюбопытствовал он.

Ловиса смерила Лысого Пера спокойным и строгим взглядом.

– Раз я решила, что моего ребенка будут звать Рони, то у меня могла родиться только Рони.

Потом она повернулась к Маттису.

– Взять ее у тебя?

Но Маттис еще не хотел расставаться с дочкой. Он стоял и с изумлением разглядывал ясные глазки, крохотный ротик, темные волосики, беспомощные ручки Рони и обмирал от любви к ней.

– Детонька моя, – сказал он. – Отныне мое разбойничье сердце в твоих маленьких ручонках. Не знаю почему, но это так.

– А ну-ка, дай мне ее немножко подержать, – попросил Лысый Пер.

И Маттис с осторожностью положил ему на руки Рони, словно золотое яичко.

– Вот он, новый атаман, о котором ты так долго мечтал. Только не урони ее, не то пробьет твой последний час.

Но Лысый Пер лишь улыбнулся своим беззубым ртом.

– Да она же, как перышко, – сказал он, слегка подбрасывая малютку на руках.

Маттис разозлился и выхватил у него Рони.

– А что ты ожидал увидеть, старый осел? Уж не толстого ли атамана с отвисшим брюхом и окладистой бородой? Хе-хе, так, что ли?

И тогда все разбойники смекнули, что про этого ребенка и слова дурного сказать нельзя, если не хочешь рассориться с атаманом. А с Маттисом шутки плохи. Поэтому они тут же принялись расхваливать и славить новорожденную. И за ее здоровье осушили не одну кружку пива, что Маттису явно пришлось по душе. Он подсел к столу и снова и снова показывал им свою прелестную малютку.

– Вот кто теперь лопнет от зависти, так это Борка! – воскликнул Маттис. – Ну и пусть сидит в своей вонючей пещере и с досады скрипит зубами. Да, черт побери! Там поднимется такой стон и скрежет, что всем злющим друдам и серым гномам придется затыкать уши, уж поверьте.

Лысый Пер согласно мотнул головой и сказал со смешком:

– Еще бы ему не лопнуть от зависти! Теперь род Маттиса будет жить, а роду Борки – крышка!

– Золотые слова! – подхватил Маттис. – Крышка, это как пить дать, потому что у Борки нет ребенка и не будет…

В этот миг раздался такой удар грома, какого в разбойничьих горах еще никто никогда не слышал. Все разбойники побледнели от страху, а Лысый Пер даже упал навзничь – ведь он уже не очень твердо стоял на ногах.

Рони вдруг жалобно пискнула, и от этого ее неожиданного писка сердце Маттиса сжалось куда сильнее, нежели от жуткого удара грома.

– Мое дитя плачет! – заорал он. – Что нужно делать? Что делать?

Но Ловиса не растерялась. Она спокойно взяла у него из рук ребенка и приложила к груди. Писк сразу прекратился.

– Вот это громыхнуло! – воскликнул Лысый Пер, когда пришел в себя. – Голову даю на отсечение, что где-то поблизости ударила молния.

Да, молния действительно ударила, и еще как! В этом они убедились, как только рассвело. Старый-престарый разбойничий замок, стоящий на самой вершине разбойничьей горы, раскололся пополам сверху донизу, от зубцов на башне до самых глубоких подземелий. И между этими половинами зияла пропасть.

– Как удивительно началась твоя жизнь, Рони, – сказала Ловиса, когда она, держа на руках дочку, поднялась на башню и оглядела все разрушения, что натворила гроза.

Однако Маттис метался в гневе, как дикий зверь. Как могло приключиться такое с древним замком его предков? Но он не умел долго злиться и всегда находил повод утешиться.

– Зато мы теперь освободились хоть отчасти от нескончаемых подземных ходов-переходов, от склепов да подвалов! Теперь уже никто не заблудится в нашем замке. Помните, как Лысый Пер потерялся там и вылез наружу только через четверо суток. А?

Но Лысый Пер не очень-то любил, когда ему напоминали об этом случае. Разве он виноват, что с ним приключилась такая беда? Ведь он просто хотел узнать, сколь велик и неприступен их замок, а узнал только то, что в подземелье легко заблудиться. Бедняга был еле жив, когда добрел наконец до большого зала. К счастью, разбойники так орали и хохотали, что их было слышно издалека, иначе ему никогда бы не выбраться на свет божий.

– Весь замок мы все равно никогда не использовали, – сказал Маттис. – Ведь зал и комнаты, где мы спим, и половина башен остались у нас.

И жизнь в разбойничьем замке потекла по-прежнему. С той лишь разницей, что там теперь был ребенок. Маленькая девочка, которая, как считала Ловиса, день ото дня все больше и больше прибирала к рукам не только самого Маттиса, но и всех его двенадцать разбойников.

Конечно, в том, что они изо всех сил старались вести себя не так грубо, как прежде, не было ничего дурного, однако во всем нужна мера. А вот то, что атаман и вся его шайка глупо хохочут, глядя, как маленький ребенок ползает по каменному полу, и ликуют, словно присутствуют при великом чуде, понять было решительно невозможно. Правда, Рони ползала необычайно шустро и как-то на свой манер, ловко отталкиваясь левой ногой, что особенно восхищало всех разбойников. Но ведь в конце концов большинство детей рано или поздно начинают ползать, считала Ловиса, и никто по этому поводу в телячий восторг не приходит, а отцы этих ползающих детей не глядят на них часами с умилением и не перестают заниматься своими мужскими делами.