Время любить - Козлов Вильям Федорович - Страница 79

Нужны ли такие ведомственные турбазы? Не лучше ли их передать пионерлагерям – хоть какая-то польза от этого будет. И опять приходит на ум мысль, что богато наше государство, если отпускает огромные деньги на содержание и оборудование таких турбаз. Может, Захар и не виноват, что стал таким?.. Да и как жить и видеть, что государственное добро валится на тебя, как манна небесная, и не взять себе? И когда отдыхающие сидят за столом под высокой сосной и пьют, не выпить задаром с ними? И как на такой благодати не завести пчел, которые на твоих глазах таскают с колхозного поля взятки в твои ульи? И как не продавать трехлитровые банки с медом по тридцать – тридцать пять рублей доверчивым отдыхающим, если они умоляют продать? А сколько меду можно наделать с двух мешков сахара, который Захар покупает в магазине за свои деньги, – пожалуй, только за это и хлеб он и платит наличными!

В первый свой приезд сюда Казаков и сотой доли не увидел того, что открылось ему на турбазе сейчас. Это настоящая кормушка для четы Галкиных, и как бы они ни лаялись, а ругань их разносилась иногда с утра до вечера по всей турбазе – Казакова они не стеснялись, если вообще кому-либо из них было свойственно это чувство, – дармовая, потребительская жизнь их объединяла покрепче любви, о которой они давным-давно позабыли. Да и знают ли они, что это такое? И он и она все, что было вокруг, превращали в деньги, которые вместе пересчитывали, прятали, клали на книжки, иногда давали своим детям на мебель, телевизор, холодильник или мотоцикл. Каждый месяц проводилась операция «Хрусталь», как называл сдачу бутылок Захар. Продавщицы его знали и без звука принимали посуду сразу на пятьдесят – семьдесят рублей. Когда трактор с бутылками, сложенными в мешки, готовился выйти за металлические ворота турбазы, в кабину, охая и стеная, забиралась Васильевна. Получать деньги за стеклотару она не доверяла мужу. Правда, в этом же магазине покупала ему бутылку водки и десяток бутылок пива.

Тарахтя и виляя из стороны в сторону, трактор с платформой впереди и сидящей рядом с хмельным мужем Васильевной катил себе по лесной дороге на турбазу. Операция «Хрусталь», как правило, хотя бы на день-два примиряла супругов.

– Вот ты, Федорыч, скажи мне: зачем ты живешь? – с хитринкой взглянул на него Захар. – Ах да, я тебя об этом уже спрашивал…

– Ты всех об этом спрашиваешь, как будто только ты один знаешь, что такое истина, – усмехнулся Вадим Федорович, – Кстати, Понтий Пилат задал такой же вопрос Христу.

– И что же ответил Христос?

– Почитай Библию…

– Я этот… атеист, – ухмыльнулся Галкин. – В бога не верю.

Казаков не без умысла помогал Захару: во-первых, он решил написать большую статью об этой турбазе и турбазах вообще, во-вторых, очень уж хотелось постичь истинную сущность Захара Галкина! Он непрост, хотя часто и прикидывается дурачком, – вон председатель колхоза не смог отдать его под суд, хотя и грозился… Не просто же так копит деньги Захар? Есть ведь какая-то у него цель? Или все стяжатели одинаковы: хапают, копят, считают, а сами даже толком не могут распорядиться своим богатством? Ни Галкин, ни Васильевна не имеют красивых вещей, да и вряд ли появится в просторном доме модная мебель и текинские ковры… Фантазии у них не хватает, фантазии! Но и расширять свои владения бесконечно Галкин не сможет. Найдется и на него управа, он это тоже прекрасно понимает, уже не первый раз заводит разговор о том, что его могут вышибить из турбазы. Ну что ж, тыл он себе обеспечил…

Вечерами при свете настольной лампы Казаков записывал свои беседы с Захаром, – тот, уверенный в своей неуязвимости, выкладывал Вадиму «секреты» своей «деятельности». Поговорить он любил, а Вадим Федорович умел слушать. Когда он честно сказал Галкину, что напишет про него, тот и ухом не повел.

– Пиши, – сказал он. – Обо мне уже писали в местной газете…

– Критиковали?

– Меня? – искренне удивился Захар. – За что? Хвалили, Федорыч! Моя турбаза у начальства на хорошем счету…

– Я хвалить не буду, – предупредил Казаков.

– Тогда фамилию измени, – заметил Захар. – Я – Галкин, а ты меня, к примеру, сделай Сорокиным.

– Там видно будет, – неопределенно пообещал Вадим Федорович. – Но знакомые тебя все равно узнают.

– Больше уважать будут, – рассмеялся Галкин. – Пиши, Федорыч, я разрешаю! Я уже давно заметил, что легче всего живется на свете придуркам… К ним да пьяницам люди завсегда относятся терпимо, даже больше – любят их. Тверезый считает себя выше пьяницы или дурака, это ему приятно. А я ведь только с виду придурок, а голова у меня о-ё-ёй!

– Это я сразу заметил, – согласился Казаков. – Ты знаешь, Захар, зачем живешь на свете…

В дверь просунула нечесаную голову Васильевна. Она опиралась на толстую палку, круглое лоснящееся лицо ее, как всегда, было недовольным.

– Захарка, исти пора, – позвала она мужа, даже не взглянув на Казакова. Ей и в голову не пришло его пригласить. Вадим Федорович сам готовил себе на электрической плитке, которую предусмотрительно захватил с собой.

– А будет чего к обеду? – озорно глянул на жену Галкин.

– Небось с писателем уже хрюкнули, – ворчливо заметила Васильевна. – Больно веселый что-то!

– «Хрюкнули»… – повторил Казаков. – Что вы имеете в виду?

– А то, что пьяницы вы все, мужики. Чтоб ни дна вам, ни покрышки! – заявила та и, толкнув дверь палкой, вышла.

Вадим Федорович за все время и не притронулся к рюмке.

Иногда сам посмеивался над собой: помогает отделывать дом жулику! Скажи кому – не поверят… Но успокаивал себя тем, что получает от Галкина такую интересную информацию, которую при иных обстоятельствах вовек не получишь! Ради этого можно стерпеть и хамство Васильевны. Поразительные эти Галкины! Прямо-таки гоголевские типы!..

– Вот язык у стерьвы! – хмыкнул Захар, откладывая в сторону рубанок. – Как помело… Ты не бери в голову!

Уходя, он деловито осмотрел потолок, покритиковал за неровно прибитый карниз, а потом распорядился:

– Ты поработай, Федорыч, а я пообедаю и скоро вернусь.

Он тоже не пригласил помощника за стол. Привыкший только брать, он давно забыл что-либо бесплатно давать людям.

«Ох избаловали же тебя отдыхающие, Захар! – бросив молоток на стол, подумал Казаков. – Хватит, больше я тебе не помощник! Лучше буду подлещиков с лодки ловить…»

Вчера ездил в поселок, что в трех километрах от турбазы «Медок», позвонил с почты домой. Оля сообщила, что пришло письмо от Андрея, пишет, мол, в конце мая вернется домой… Он ведь на год завербовался на строительство, а возвращается на четыре месяца раньше – что бы это могло означать? Вадим Федорович вспомнил свою встречу с Марией Знаменской. Высокая, большеглазая, с густыми каштановыми волосами, в ней не было обычного девичьего кокетства, чувствовалось, что она сильно переживает за Андрея. Вадим Федорович как смог успокоил ее, но большие светлые глаза девушки были грустными – вряд ли он сумел развеять ее тревогу. Уходя, она вдруг призналась, что ждет ребенка… Значит, скоро у Вадима Федоровича появится внук или внучка… Он даже не знал, радоваться этому событию или печалиться.

О Виолетте он приказал себе не думать. Но мысли – это не солдаты, которым можно скомандовать направо или налево, они сами приходят и уходят, когда им заблагорассудится. Оля сказала, что Соболева несколько раз звонила после его отъезда, но она, как он и просил, не сказала ей, куда он уехал… Вчера он ждал, что дочь скажет про Виолетту, дескать, опять звонила, но Оля ничего не сказала…

Здесь, в глуши, Казаков много размышлял о том, что случилось. Когда-то он не понимал, почему молодая женщина не хочет выйти за него замуж. А теперь понял. Если бы они поженились, это было бы огромной ошибкой для них обоих! Он-то знал себя и был уверен в том, что Виолетта – последняя его, может быть, самая настоящая любовь, а она, по-видимому, не была в этом уверена. Молодая, красивая, на борту самолета она ходит принцессой… Стоит ли менять такую интересную жизнь на уединение с ним в Андреевке? А ведь он как раз уединением и природой прельщал ее. Перефразируя строку из «Песни о соколе» Горького, про нее можно сказать: «Рожденная летать, ползать не хочет…» Приходила ему в голову мысль написать Соболевой и словом не обмолвиться о том, что он увидел в аэропорту в тот запомнившийся на всю жизнь дождливый день… Не по-мужски было бы это. Чем же тогда он будет лучше Татаринова, которым как хочет вертит Тасюня? Одни раз Вадим простил измену жене, но что из этого получилось? Ничуть не прибавилось с ее стороны уважения к нему, наоборот, Ирина стала меньше с ним считаться, а со своим любовником и не думала порывать… Наверное, он, Вадим Федорович, не умеет любить вполсилы, когда ссоры с любимой, измены не задевают глубоко, не больно ранят… И не такой у пего характер, чтобы молча проглотить обиду и не подавать виду, что между ними что-то произошло, а точнее – затесался стройный молодой кавказец в модном кожаном пальто… Делить Виолетту с кем-то он не смог бы, это было бы предательством уже по отношению к себе самому.