Соколиная охота - Александрова Наталья Николаевна - Страница 29

Женщина была скромно одета, кое-кто нашел бы ее одежду бедной. Но одежда сидела на ней очень ладно, сама она была подтянутой, и чувствовалась в ней некоторая жесткость, несгибаемость… нет, такого человека никак нельзя назвать невзрачным.

В это время перед моргом появился новый персонаж – запыхавшийся мужчина в сером плаще, с букетом гвоздик в руке. Увидев, что участники похорон еще не уехали, он подошел к матери покойного с соболезнованиями, от жены же отвернулся, как от незнакомой, на что она, смерив его неодобрительным взглядом из-под шляпы, что-то нелюбезно процедила.

– Ой – вскрикнула Надежда. – Я же его знаю!

Это Сережа Мыльников, мы вместе работали!

Тут дверь палаты открылась и на пороге появилась медсестра со словами:

– Лебедева, ваши документы!

Надежда была уже готова к выписке, она простилась с Любкой, взяла бумаги и пошла вниз. Однако неисправимое любопытство, как всегда, взяло в ней верх над благоразумием, и, вместо того чтобы выйти через центральный вход и пойти на улицу, Надежда неожиданно свернула к запасной лестнице, выходившей во двор, и оказалась перед моргом.

Здесь она внушила себе, что хочет просто поздороваться со старым знакомым, и решительно направилась к Мыльникову, который в углу двора разговаривал с той самой таинственной женщиной, заинтересовавшей Надежду.

Что-то подсказало Надежде, что не стоит высовываться сразу, а следует немного подождать. Собеседница Сергея снова отошла в сторону, и тогда Надежда кашлянула.

Сергей обернулся, и при виде Надежды брови у него полезли вверх.

– Надя! Сколько лет, сколько зим! А ты-то как здесь?

Показав на костылик, Надежда объяснила:

– Да вот в больнице лежала, перелом ноги. Как раз выписалась, тебя вот увидела… Ты-то здесь какими судьбами?

– Вот, видишь, Загряжского хоронят, а я работал у него долго, неудобно было не прийти… Грустное мероприятие… стою как дурак, никого не знаю, а тут ты!

Думал, мерещится мне – надо же, Надя Любимова!

– Теперь я Лебедева, – с улыбкой поправила Надежда, – уже восьмой год.

– Ах да, я ведь слышал, поздравляю! Как живешь, Надежда, как тебя угораздило? – Сергей показал на костыль – Да ерунда, уже прошло, гипс сняли, – отмахнулась она – Ты лучше скажи: что за человек был этот…

– Загряжский? – перебил он. – Ну, Надежда, в двух словах не расскажешь, тем более что про покойников нужно только хорошее говорить.

– А что – ничего хорошего про него не скажешь? – напрямик спросила Надежда.

– Да не в том дело, просто я в последнее время с ним не общался, уже года два как он из института ушел.

– Куда ушел? – требовательно спрашивала Надежда.

– То есть ушли-то все кто куда, институт закрылся по причине банкротства, – с досадой продолжал Сергей. – Вот ты скажи, Надежда, кому это выгодно – такие кадры на улицу выбрасывать? Кому это нужно в государственном масштабе? Всю жизнь, как работать начал, только и слышу: инженер такой, инженер сякой. Рабочий класс, мол, – это да, а вы, интеллигенция, плететесь в хвосте строительства коммунизма Создали, понимаешь, такой образ у людей в голове, что как только скажут «инженер», так сразу всплывает такой хилятик в очках и с бородой. А сколько эти хилятики летом на заработках домов понастроили, леса повалили, дорог проложили! Я тебе так скажу, Надежда, – серьезно продолжал Сергей, заметив, что Надежда улыбается, – если бы не мы, инженеры, так не знаю, как у других, а население нашего города точно бы с голоду померло! Кто по четыре-пять месяцев из колхозов не вылезал? Помнишь?

– Помню, – вздохнула Надежда. – Сначала прополка, потом уборка. На всю жизнь я эти поля свекольные запомнила необозримые, до сих пор свеклу терпеть не могу.

– А субботники, а овощебаза чуть не каждый выходной? – вопрошал Сергей. – И вот, если мы, несмотря на тяжелейшие условия, еще что-то разработать могли, то нам памятник ставить нужно! Не зря те, кто на Запад подались, первое время там прямо диву давались. Никто тебя не дергает, ни в колхоз, ни на базу, ни в дружину, начальство по пустякам нервы не треплет, ленинский зачет сдавать не нужно, на профсоюзном собрании в ладоши хлопать никто не заставляет! Работай себе на здоровье, и еще кофе два раза в день за счет фирмы подают!

– Тихо, Сергей. – Надежда заметила, что на них недовольно оглядываются родственники. – Что про прошлое время вспоминаешь, оно давно кануло. Ты про сейчас рассказывай.

– А я и говорю про сейчас! – Сергей понизил голос:

– Слава богу, дожили до перестройки. Как говорится, оглянулись – прослезились. Ну, что партия как рулевой не в ту сторону повела, это все знают, про это неинтересно. Но оказалось, что и вести-то теперь некого! Где рабочий класс? Нет рабочего класса, давно мозги пропил. У кого же хоть что-то в головах осталось? У нас, у интеллигенции. Вроде бы доказала жизнь, что работники умственного труда не последние спицы в колесе. Так здрасьте, пожалуйста, опять мы, инженеры, никому не нужны! Я тебя и спрашиваю: кому это выгодно, а, Надя?

– Не кипятись, расскажи лучше про Загряжского, – примирительно проговорила Надежда.

– Да, так вот, развалился, значит, институт, и мы все кто куда попристраивались. Кто-то за рубеж намылился, да поздно уже: куда в этой Америке ни плюнь, даже в самом малюсеньком городке, где колледж есть, – там сидит русский и физику или математику преподает! Знаешь, даже анекдот такой есть: «Что такое американский университет? Это такое место, где русские профессора учат физике китайских студентов».

– Да слышала я этот анекдот! – Надежда потеряла терпение, отчаялась узнать что-нибудь путное и собралась уходить.

– Ну, извини, что-то я разошелся. Так, значит, про Загряжского. Организовал он какую-то свою контору.

Достал денег, посадил директором одного мужика, у того большие связи в Москве. Специалистов набрал, из своих же сотрудников. Надо ему, Загряжскому-то, должное отдать: организовать дело он всегда умел.

Так, в работе-то не очень, но организатор отличный!

– Да чем они там занимались, в этой конторе? – потеряла терпение Надежда.

– Ты как с луны свалилась! – возмутился Сергей. – Будто и не работала в режимной организации столько лет! У института какой был профиль? Самолетостроение. Каких специалистов Загряжский набрал? Самых лучших, кто остался здесь, конечно. Ну да в нашем секретном профиле не всех выпустят.

– А тебя не звал он?

– Звал, – усмехнулся Сергей, – да я к тому времени уже работу нашел, неудобно было уходить. И какое-то было у меня предчувствие, что неладно там.

Видишь, так оно и вышло. Убили Загряжского, теперь все развалится.

– Там же начальник еще остался?

– Так он же умер незадолго до этого! Мне Игорь Медунов рассказывал, недавно его встретил, он у Загряжского работал. И Пашу Грибова он пригласил…

Сергей замолчал и с улыбкой повернулся навстречу той самой женщине, подтянутой и худощавой, с которой говорил раньше.

Та, приблизившись, слегка кивнула Надежде. Простой синий плащ, из которого выглядывал ворот черного свитера, – похороны, полагается в черном. Коротко подстриженные пепельные волосы, серые глаза, никакой косметики. Однако глаза на бледном лице все равно выглядели яркими.

– Вы познакомьтесь, – обратился к ним Сергей. – Это Таня Грибова, моя старинная знакомая, а это – Надежда Лебедева… сослуживица моя… давно не виделись, а теперь вот… встретились…

Надежда на всякий случай убрала за спину костыль.

– Ну ладно, Сережа, я пойду. – Татьяна оглянулась на родственников покойного, рассаживавшихся в автобусе. – На кладбище все равно не поеду, я никого из них не знаю.

Провожая глазами удаляющуюся к воротам Татьяну, Надежда спросила:

– Давно вы знакомы? Необычная женщина, что-то в ней чувствуется незаурядное.

– Еще бы! – Сергей улыбнулся. – Ты даже не представляешь, насколько незаурядное! Мы с ней познакомились пятнадцать лет назад, на полигоне в Казахстане. Точнее, сначала я познакомился с ее мужем. Павел Грибов был тогда знаменитостью, восходящей звездой. Гениальный конструктор, блестящий математик… а она – ты не поверишь! Она тогда была летчицей, испытывала новые модели самолетов.