Соколиная охота - Александрова Наталья Николаевна - Страница 18

Пиво было выпито, план разработан. Алиса поплотнее завернулась в простыню, улеглась поудобнее и крепко заснула.

Утром Надежда проснулась от удивленного Любкиного крика:

– Бабы, а Сырникову-то ночью куда-то перевели!

– Как это – перевели? – спросила Надежда, медленно соображающая спросонья.

– Да нету нашей Великой Октябрьской! Исчезла с горизонта, как комета Галлея!

– Не мели ерунды! – прервала Любку Анна Поросенко и продолжала тоном потенциальной свекрови:

– Женщина в туалет, верно, вышла, а ты тут со своими глупостями!

– Да? В туалет вышла? – ехидно переспросила Любка. – Прямо вместе с одеялом? И, между прочим, я уже целый час не сплю, а ее все нету! Не иначе как утонула она в туалете! Раз вы не верите, что перевели ее…

– Но кто же ночью переводит? – продолжала спорить Анна. – И в таком случае, мы бы слышали.

У меня, например, очень чуткий сон…

– Был бы чуткий сон, от собственного храпа просыпалась бы, – вполголоса парировала Любка, оставив за собой последнее слово.

– А между прочим, – задумчиво пробормотала Надежда скорее самой себе, – мне ночью показалось, что в палате кто-то ходит… Но я не проснулась, – призналась она покаянно.

В это время в палату вошла сестра Людочка с обычной утренней процедурой – она несла в руке четыре градусника.

– Дамы, дамы! Разбирайте термометры! – крикнула она звонко.

– А куда перевели нашу Сырникову? – осведомилась Анна Поросенко с ноткой осуждения.

– Да-да, куда вы дели нашу Революцию Михайловну? – поддержала Любка.

– Как перевели? – Людочка изумленно уставилась на пустую кровать. – Никто ее никуда не переводил… насколько я знаю… Подождите-ка, я в журнале посмотрю.

Через несколько минут она вернулась, совершенно растерянная, и сообщила:

– В журнале никаких пометок нет, а на Сырникову сегодня и питание выписано, и лекарства, и процедуры… Куда же она подевалась? Может, она самовольно домой ушла?

– Посреди ночи? – саркастически спросила Надежда. – Да еще и одеяло с собой прихватила?

– А это как раз понятно, – вступила Любка, – сейчас холодно, одежду она не смогла раздобыть, вот и завернулась в одеяло, как индеец, все-таки теплее…

– И приличнее, – подтвердила Надежда.

– Что вы мне голову морочите? – рассердилась Людочка. – Одеяло казенное прихватила, а халат и тапочки остались?!

Она побежала сообщить о ЧП дежурному врачу.

Надежда задумалась. Исчезновение Сырниковой очень ей не нравилось. В то, что эта немолодая тетка сама куда-то отправилась посреди ночи босиком и в одеяле, никто не поверит. Да она и не проснулась бы среди ночи.

Остается признать неприятный факт – Сырникову похитили. А судя по тому, что они все ничего не слышали и даже не проснулись, Сырникову перед похищением либо оглушили, либо чем-то усыпили.

– Странные дела творятся в этой больнице, – сказала Надежда сама себе тихонько.

Опять-таки, рассуждая логически: кому могла понадобиться эта старая галоша? Сокровищ мадам Сырникова не имела, рассчитывать на выкуп похитителям не приходится: на месте родственников Надежда не только ничего не заплатила бы за возвращение Велоры Михайловны, но, наоборот, приплатила бы за то, чтобы ее не возвращали как можно дольше. Если бы, конечно, у нее было что приплатить.

Надежда вспомнила последний визит к Сырниковой ее племянницы, какими глазами та смотрела на беспрерывно ворчащую тетю, и убедилась, что права.

Она снова задумалась, уставясь на пустую койку Сырниковой… И вдруг ее осенило:

– Кровать!

– Что – кровать? – спросила Любка. – При чем тут кровать?

Надежда опомнилась и сказала Любке, что еще не спятила, просто она вслух думает. Но дальше она стала думать про себя и думала вот что: эта кровать только со вчерашнего вечера стала Велориной, до этого на ней лежала Надежда, и Сырникова вчера со скандалом заставила ее поменяться – ей, видите ли, душно и дует от дверей!

Стало быть, вполне можно предположить, что тем, кто похитил Сырникову, на самом деле была нужна она, Надежда?

„И для какого беса я им нужна? – думала Надежда. – По справедливости, ко мне относится все то, что я перечисляла в случае в Велорой… Ну разве что чуть помоложе и характер получше, но о последнем не мне судить… А так – ни сокровищ, ни выкупа им не сможет предоставить мой муж. Вот если бы бандиты похитили, страшно подумать, кота Бейсика, тогда муж своротил бы горы, достал любые деньги и заплатил выкуп! А ради меня – вряд ли…“

Последние грустные мысли были навеяны бесконечными разговорами о коте, которыми Сан Саныч, навещая жену в больнице, считал своим долгом развлекать ее. Он с такой нежностью говорил о коте, что Надежда ревновала мужа самым вульгарным образом.

Она давно знала, что муж кота любит больше, чем жену, но не могла с этим смириться.

И сейчас Надежда так расстроилась, что даже отвлеклась от основной мысли своих рассуждений.

В палату заглянула тетя Дуня. Вид у нее был весьма помятый. Она взглянула на пустую кровать у окна и ничего не спросила. Вообще сегодня она вела себя подозрительно тихо, прятала глаза и больше глядела в пол.

– Тетя Дуня, как сторож себя чувствует, полегчало ему? – спросила Надежда.

Тетя Дуня, услышав голос Надежды, вдруг дико оглянулась, вздрогнула и бросилась из палаты, теряя на ходу тапочки.

– Перепила, видно, вчера бабулька, – авторитетно заявила Любка, – черти мерещатся.

– Так и белую горячку недолго получить! – поддержала разговор Поросенке.

Они с Любкой заспорили, бывает ли у женщин белая горячка, но Надежда участия в споре не принимала. Она напряженно думала.

Если те вчерашние бандиты схватили девушку и пытали ее, то она могла признаться, что зарыла косметичку под окном палаты. Это неважно, что никто не приходил покопаться в прошлогодних листьях, Надежда могла просто этого не заметить – не все время она у окна сидит. И вот, допустим, ничего они там не нашли, то есть точно ничего не нашли – косметичку-то Надежда спрятала. А вдруг они расспрашивали Венечку? Он, разумеется, все им рассказал – зачем ему Надежду покрывать. Опять же тетя Дуня ведет себя очень подозрительно. Не она ли, ведьма старая, навела бандитов на Надежду?

Лечащему врачу больная Лебедева устроила грандиозный скандал, требуя выписать ее немедленно. Но тот ни в какую не соглашался. Надежда обратила его внимание на исчезновение Сырниковой, но все отделение и так уже было в растерянности по этому поводу. Врачи пожимали плечами, дежурная ночная смена в полном составе клялась, что они вообще ночь не спали и никто из палаты не выходил даже в туалет.

Ждали прихода родственников Сырниковой, поскольку имелась слабая надежда, что она сбежала из больницы. Если же нет, то придется вызывать милицию, чего заведующий отделением очень не хотел.

Надежда рассудила, что нынче ночью санитар на входе спать уж точно не будет и мимо него бесчувственное тело пронести будет трудно. Сама же она решила вообще не спать и в случае чего заорать на все отделение.

Как обычно, после девяти вечера она отправилась звонить мужу. Но внизу у телефона-автомата была такая очередь, что Надежда решила попроситься позвонить на посту у медсестры – с ее ногой стоять было тяжеловато.

Она поднялась к себе на второй этаж, но телефон на посту был занят – Людочка проверяла уроки у сына-первоклассника. В ответ на умоляющий взгляд Надежды она махнула рукой в сторону ординаторской – иди, мол, там никого нету.

Надежда постучала в ординаторскую и, когда никто не отозвался, осторожно открыла дверь. Но оказалось, что в ординаторской идет разговор между медбратом Андрюшей и невесть как просочившейся туда Любкой. Андрюша говорил комплименты, Любка хохотала и жевала конфеты. На вошедшую Надежду Андрей глянул очень неодобрительно, и она со вздохом ретировалась. Ужасно не хотелось идти снова вниз – там очередь и дует от дверей, – и Надежда перешла через лестничную площадку, чтобы проникнуть в отделение хирургии.