Инкарцерон - Фишер Кэтрин - Страница 3

Экипаж, запряженный четверкой вороных, и сам был совершенно черным. Он несся по дороге, вздымая тучу пыли. Клаудия насчитала восемь верховых, скакавших по бокам. Господин Смотритель Инкарцерона изволит прибыть с шиком, подумала она усмехнувшись. На дверцах кареты красовался символ высокой власти Смотрителя, по ветру вился длинный геральдический флажок. На козлах кучер в черной с золотом ливрее крепко сжимал поводья; ветер доносил свист кнута.

В кроне дуба, попискивая, перепархивала с ветки на ветку птичка. Клаудия замерла, и пташка уселась на листок прямо перед ней, выводя короткие звучные трели. Кажется, это зяблик.

Экипаж въехал в деревню. На шум вышел кузнец, высыпали из амбара ребятишки. Всадники, сбившись в кучу, промчались по тесной улочке с нависавшими домами, сопровождаемые лаем собак.

Клаудия достала из кармана визор. Устройство конечно не соответствовало эпохе и вообще было противозаконным, но Клаудию это не волновало. Какую-то секунду, пока линза настраивалась под ее зрение, перед глазами все плыло, затем картинка приблизилась. Всадников можно было разглядеть подробно: вот дворецкий Гарт на чалом коне, темноволосый секретарь отца Лукас Медликот, свита в пестрых костюмах.

Визор действовал потрясающе — по движению губ кучера можно было догадаться, что за брань с них слетает. Замелькали столбики и перила моста — оказывается, карета уже достигла реки и подъезжала к усадебной сторожке. Мистрис Симми с кухонным полотенцем в руках, распугивая кур, бежала отворять ворота.

Клаудия нахмурилась и опустила визор, вспугнув резким движением птичку. Мир сразу вернулся в нормальное состояние, карета и всадники уменьшились в размерах.

— Клаудия! Они уже здесь! Соизволишь ты наконец вернуться в дом и переодеться?! — снова раздался призыв Элис.

Она вдруг подумала — а стоит ли? Некоторое время Клаудия представляла себе — вот экипаж с грохотом подъезжает к дому, а она, спустившись с дерева, спокойно проходит через калитку и предстает перед отцом со спутанными волосами и в старом зеленом платье с обтрепанной оборкой. Несмотря на все свое чопорное недовольство, он не проронит ни слова упрека. Выйди она нагишом, и то, верно, ее ждало бы обычное: «Клаудия, дорогая». И холодный поцелуй куда-то пониже уха.

Клаудия перелезла через сук и начала спускаться. Интересно, привез он подарок? Обычно привозил — какую-нибудь дорогую безделушку, выбранную кем-то из придворных дам. В последний раз это была хрустальная птичка в золотой клетке, высвистывавшая пронзительные трели. Прямо за окном такие птички — в основном настоящие — летали целыми стайками, наполняя усадьбу щебетом и гомоном.

Спрыгнув на землю, Клаудия перебежала лужайку и спустилась по широкой каменной лестнице. Вот и особняк. Его нагретые солнцем камни испускали жар, пурпуровая глициния оплетала башенки и неправильной формы углы. На темной воде глубокого рва — три изящных лебедя. Неторопливо прохаживаясь, ворковали облюбовавшие крышу голубки; то и дело какой-нибудь из них подлетал к угловой башенке, вспархивая внутрь бойницы или амбразуры. Судя по количеству соломы, гнезда в них вило уже не первое поколение птиц. Во всяком случае, впечатление было именно таким.

Отворилось окно и показалось разъяренное лицо Элис.

— Где тебя только носит? Ты что, не слышишь? Уже подъезжают! — прошипела она.

— Слышу, слышу. Не из-за чего так переживать.

Она взбежала по ступенькам. Колеса экипажа уже грохотали по бревенчатому мосту — Клаудия успела заметить промелькнувший над перилами черный силуэт, прежде чем оказалась в полутьме и прохладе особняка. Пахло розмарином и лавандой. Показавшаяся из кухни служанка присела в книксене и заспешила дальше. Клаудия устремилась вверх по лестнице.

Когда она вошла в свою комнату, Элис уже вытаскивала одежду из шкафа. Шелковые нижние юбки, поверх них раззолоченное голубое платье, тесно зашнурованный корсаж… Клаудия покорно стояла, пока ее утягивали и застегивали, помещая в привычную и ненавистную клетку. Через плечо нянюшки она увидела хрустальную птичку с приоткрытым клювиком, запертую в своей собственной темнице, и нахмурилась.

— Не вертись.

— Я не верчусь.

— Опять небось у Джареда торчала?

Клаудия молча передернула плечами. Вдруг навалилась такая тоска, что объяснять что-либо было свыше ее сил.

Теснота затянутого слишком туго корсажа была ей не в новинку. Между вплетенной в волосы жемчужной сеткой и бархатом воротника потрескивали статические разряды. Старая нянька, закончив раздирать щеткой непослушные локоны девушки, отступила, переводя дух.

— И не хмурься, тебе это не к лицу.

— Захочу и буду хмуриться. — Клаудия повернулась к двери. Платье заколыхалось. — Я когда-нибудь вообще закричу ему прямо в лицо что есть мочи.

— Это вряд ли.

Элис сунула старое платье в сундук. Взглянув в зеркало, она убрала под чепец выбившиеся прядки седых волос, достала лазерный корректирующий карандаш и легким движением стерла морщинку под веком.

— И что же мне, интересно, помешает? Я ведь буду королевой!

— А он самый и помешает, — услышала Клаудия уже в дверях. — На тебя он наводит такой же страх, как и на всех прочих.

Это была чистая правда. Чинно спускаясь по лестнице, Клаудия думала — да, верно, она всегда его боялась. Вся ее жизнь разделялась на две части: когда отец появлялся здесь и когда он находился в отъезде. И то же касалось всех обитателей дома, поместья да и всего мира.

Клаудия прошествовала по паркетному полу между выстроившимися в две шеренги слугами. Садовники, молочницы, лакеи, факельщики — все застыли, сдерживая дыхание, на лицах поблескивают бисеринки пота. Интересно, знает ли сам отец о производимом им впечатлении? Скорее всего, да. От него вообще мало что могло укрыться.

Карета, прогромыхав по мощенному камнем двору, остановилась перед крыльцом. Лошади храпели, цокот их копыт громом отдавался в тесном пространстве. Старик Ральф поспешил на окрик. Спрыгнувшие с запяток двое лакеев в ливреях и пудреных париках распахнули дверцу и опустили подножку.

Некоторое время темный проем оставался пустым. Затем высунулась рука, ухватившаяся за край проема, появились черная шляпа, плечи, ноги в ботинках и черных бриджах. Джон Арлекс, Смотритель Инкарцерона, выпрямился, смахивая перчаткой дорожную пыль.

Смотритель отличался высоким ростом и прекрасной осанкой. Темные, с импозантной проседью волосы перехвачены сзади черной лентой, борода тщательно ухожена, камзол и жилет из лучшей парчи. За полгода, прошедшие с их последней встречи, он ничуть не изменился. Люди его уровня избавлены от необходимости носить на лице печать прожитых лет, однако ему, кажется, вовсе не требовалась помощь лазерного корректора.

— Клаудия, ты чудесно выглядишь, моя дорогая.

Он с любезной улыбкой смотрел на девушку.

Сделав шаг вперед, Клаудия присела в глубоком реверансе. Отец приподнял ее, и она почувствовала на щеке лишенный теплоты поцелуй. Она знала, что пальцы у него всегда холодные и неприятно влажные; видимо, из-за этого отец даже летом не снимал перчаток.

— Как и вы, отец, — пробормотала она, гадая про себя — заметил ли он, как она выросла за это время.

Секунду он не спускал с нее прозрачных серых глаз, потом повернулся к карете.

— Позволь представить тебе нашего гостя. Лорд Эвиан, канцлер ее величества.

Экипаж покачнулся. Наружу с трудом выбрался невероятных размеров толстяк, надушенный так, что шедшие от него волны запаха можно было чуть ли не видеть воочию. Клаудия услышала перешептывание слуг за спиной. Ее саму неожиданный визит скорее обеспокоил, чем заинтересовал.

Шелковый голубой наряд толстяка венчал кружевной гофрированный воротник, такой высокий, что непонятно было, как в нем вообще можно дышать. Лицо канцлера и в самом деле носило багровый оттенок, однако поклонился он весьма уверенно, а его улыбка была исключительно приятной.

— Миледи Клаудия, последний раз я видел вас еще совсем крошкой. Несказанно рад вновь встретиться с вами.