Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович - Страница 64

– Паша, может, ты приглядишь за домом? – повернулась к племяннику Антонина Андреевна.

– А что? Возьму и переберусь сюда жить, – усмехнулся тот. – Я – здесь, а Лида – там…

– Можно бы твоих учителей здесь поселить, – неуверенно сказал Дмитрий Андреевич.

– Мои учителя все пристроены, – ответил сын. – Не нуждаются.

– Здесь прошла наша молодость, тут мы нашли своих невест, народили детей, – негромко заговорил Дерюгин. – Дом Абросимовых – это наш общий дом. И мы сообща должны его привести в порядок…

– Дельное предложение, – кивнул Федор Федорович. – А кто же будет ремонтировать?

– Его не ремонтировать нужно, а весь заново перестраивать, – сказал Дмитрий Андреевич. – Если мы тут все соберемся, где же разместимся?

– Кто-то должен быть здесь постоянно, – заметил Казаков. – А такого человека среди нас нет…

– Я буду здесь жить, – все так же негромко заявил Григорий Елисеевич и взглянул на жену: – Я и Алена.

– А служба? – ошарашенно спросил Дмитрий Андреевич. – Или армия даст тебе отпуск на целый год?

– Я ухожу в запас, – произнес Дерюгин. – Уже документы отосланы в Министерстпо обороны.

– Что же ты молчал, дорогой мой! – обрадовался Дмитрий Андреевич. – Да о лучшем хозяине и мечтать не приходится! Пока ты займешься домом один, конечно, в отпуск мы тебе поможем, а потом не за горами и наша пенсия с Федором Федоровичем.

– Боже мой, наши мужья – пенсионеры, – сквозь слезы улыбнулась Алена Андреевна.

– А что ты молчишь, Семен? – повернулся к шурину Дмитрий Андреевич.

– Вы старшие, вы и решайте, – ответил тот. – Я со своей стороны готов помочь всем, чем смогу.

– Можете рассчитывать и на мои руки, – вставил Павел Дмитриевич. – Я тут освоил столярное дело: сам рамки мастерю для своих фотографий.

– Вы это замечательно придумали, – вступил в разговор Вадим. – Каждый год в отпуск по договоренности мы все будем собираться в нашем доме. Отцы, дети, внуки и правнуки… Сколько нас?

– Я насчитал девятнадцать человек, – заметил Федор Федорович.

– Может, пристроим и второй этаж? – загорелся Вадим.

– Языком-то можно чего угодно построить, – ворчливо заметил Дерюгин. – Ишь сколько душ насчитали! Надо рассчитывать на троих наследников: Дмитрия, Тоню и Алену. Ефимья Андреевна им завещала дом.

– Ты что городишь, папуля? – укоризненно посмотрела на мужа Алена Андреевна. – Где мы, там и наши дети.

– На готовенькое-то все горазды, – проворчал Дерюгин.

– В полковнике заговорила кулацкая натура, – шепнул Вадим Павлу. – Боюсь, если он будет за главного, и охота сюда приезжать пропадет!

– Чего ты хочешь – командир! – сказал Павел. – Заставит тут всех по струнке ходить!

– Давайте еще раз помянем наших дорогих родителей – Андрея Ивановича и Ефимью Андреевну, – предложил Дмитрий Андреевич.

Павел и Вадим сидели у бани и курили. Рядом в сарае на насесте ворочались куры, над липами в привокзальном сквере галдели галки, шумно устраиваясь на ночь. Где-то на проселке застрял грузовик, мотор то надсадно взвывал, то неожиданно обрывался на высокой ноте. В доме слышались детские голоса – Лида укладывала раскапризничавшихся ребятишек. Приехавшие на похороны не смогли все разместиться в доме Абросимовых, Казаковы ушли ночевать к Супроновичам, а Вадима пригласил к себе Павел. Вадим понял, что друга что-то гложет, он даже с лица осунулся, глаза запали, у губ появилась страдальческая складка. Дома вроде у него все нормально. Маленькая кругленькая Лида, как всегда, веселая, шутит, дети здоровы. На поминках Павел почти не пил, Вадим было предложил прогуляться до Лысухи, но двоюродный брат отказался: мол, теперь быстро темнеет, да и после дождя кругом лужи. Вадим знал, что на песчаной железнодорожной насыпи луж не бывает, но спорить не стал.

Докурив папиросу, Павел почесал свой крупный нос, тоскливо посмотрел на друга.

– Мой батя сильно сдал за последние два года, – сказал он. – Живот отрастил, полысел. А твой отчим – молодцом, худой, жилистый и седины не видно.

– У него волосы светлые, потому и не заметно.

– Не успеешь и глазом моргнуть, жизнь промчится мимо, как товарняк… – задумчиво заговорил Павел. – Дед Тимаш на старости стал всем задавать вопрос: «Зачем, человече, живешь?» Разве можно на такой вопрос ответить? Да и кто знает, зачем он живет?.. Давно ли мы с тобой мальчишками партизанили? Тогда мы не спрашивали себя: зачем живем? А теперь отцы семейства… Дерюгин еще орел! А вот уходит на пенсию, – продолжал Павел. – Всегда командовал людьми, никогда физическим трудом не занимался.

– Займется строительством дома – познакомится, – усмехнулся Вадим.

– Наверное, подчиненные его не любили.

– Зато жена в нем души не чает, – вставил Вадим. – Заметил, как она его? «Папочка, папуля!»

Павел внимательно посмотрел на него:

– А тебя разве не любит твоя Ирина?

– Я как-то об этом не думаю, дружище. Когда вместе проживешь годы, любовь отступает на задний план…

– А что же на переднем плане? – насмешливо спросил Павел.

– Работа, дорогой директор школы, работа и разные другие заботы, – нехотя ответил Вадим.

– Уж не завел ли ты другую?

Вадим взглянул на него, деланно рассмеялся:

– А что, заметно?

– Слушай, Вадька, я ведь тоже… того… по уши!

– Ты изменил Лиде? – вытаращил на него глаза Вадим. – Брось ты меня разыгрывать!

Уж кто-кто, а Павел в его представлении не способен был изменить своей жене. Он хорошо помнил тот давнишний разговор, когда друг заявил, что у него на всю жизнь будет только одна женщина. Ведь из_за Лиды – так считал Вадим – он после университета приехал в Андреевку, а ведь мог преподавать в любом большом городе, и не в какой-то захудалой школе, а в институте.

– Наверное, такая уж наша абросимовская порода, – вздохнул Павел.

– Порода наша хорошая, – заметил Вадим. – Бабушка всю жизнь прожила с дедом, а ведь он был вспыльчив, горяч и вон на соседку через забор поглядывал… Мать рассказывала, что Ефимья Андреевна никогда ни в чем не упрекала деда. Мудрая была у нас с тобой, Паша, бабушка.

– Она научила меня природу любить, – вспомнил Павел. – Мы с ней все окрестные леса исходили вдоль и поперек.

– Могла дождь за три дня предсказать, знала, какая будет зима или лето… И ведь никогда не ошибалась.

– И никаких книг не читала, расписаться не умела, а даже грамотей дед признавал ее ум и мудрость, – сказал Павел. – Теперь и людей-то таких почти не осталось.

– Времена меняются – меняются и люди, – подытожил Вадим. – Расскажи, что у тебя стряслось.

Павел ничего не утаил от друга, даже поведал про свой странный разговор с Иваном Широковым. Ингу Васильевну перед началом учебного года он уговорил уехать из Андреевки, а на душе теперь кошки скребут: надо ли было это делать? Может, лучше было бы вдвоем уехать?

Но он размахнулся кирпичную школу строить с мастерскими, спортзалом, теннисным кортом… А если бы уехал отсюда, все к черту остановилось бы… Нет Ольминой, а он день и ночь думает о ней, специально ездит в Климово и звонит оттуда по междугородному в Рыбинск, где она теперь преподает математику…

– А Лида догадывается? – поинтересовался Вадим.

– Она святая, – торжественно провозгласил Павел. – По-моему, она вообще не умеет ревновать. Верит в меня, как в бога, и от этого, Вадя, еще горше на душе. Работает секретарем в поселковом Совете, все успевает по дому. Люди ее уважают. Легкий она человек, ее, как птицу, грех обидеть…

– У меня все иначе, – заметил Вадим.

– Вот как? А я думал, у всех одинаково, – бросил на него насмешливый взгляд Павел.

– Почему у нас с тобой все не так? – раздумчиво сказал Вадим. – Посмотри, как прожили свою жизнь Дерюгины, Супроновичи, мой отчим с матерью. Для них семья – это все! Почему мы не такие?

– А может, женщины стали другими?

– Что-то, безусловно, изменилось, а вот что? Я пока еще не понял, – признался Вадим. – Ковыряюсь в себе, других… Изменилась, Паша, современная семья, другой стала: непрочной, малодетной… Сколько разводов кругом! И женщины не очень-то теперь держатся за своих мужей. А которая и разведется, так не спешит снова замуж: мол, хватит, наелась!