Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович - Страница 22

Вадиму Зорин нравился больше Голубкова, но как-то так уж получилось, что они сдружились втроем. На гастролях всегда жили в одной комнате. Володя был влюблен в жену молодого режиссера Юрия Долбина и больше ни на кого не смотрел. Вадим тоже не любил и не умел знакомиться на улице. Зато Голубков, не скупясь на подробности, расписывал им каждый вечер в номере свои похождения. Зорин хмурился, отворачивался и в конце концов клал на голову подушку и засыпал. Вадим же слушал приятеля с удовольствием, хотя не верил ему ни на грош. Пожалуй, эти вдохновенные рассказы Гарольда и были лучшими его артистическими выступлениями.

Рыболов на берегу Малиновки смотал свою удочку, а парнишки на лодке все еще дулись в карты, очевидно на деньги – очень уж у них были напряженные позы. На гладком темном валуне замерла ворона. Нахохлилась, не шелохнется, прямо-таки птичий философ. Может, она и впрямь задумалась о смысле жизни?

Взглянув на часы, Зорин легко спрыгнул со стены, отряхнул помятые бумажные брюки. Густая каштановая прядь спустилась на загорелый лоб. Рукава клетчатой рубашки закатаны до локтей.

– Знаете, чего я больше всего сейчас хочу? – блеснув ровными зубами, улыбнулся он.

– Тамару Лушину поцеловать, – ухмыльнулся Герка.

– Пошляк ты, Гарольд. – Улыбка погасла на тонких губах Зорина.

– Чего же ты хочешь? – желая разрядить обстановку, спросил Вадим.

– Я хотел бы, чтобы вот эта разрушенная церковь, вид на Малиновку, кладбищенская стена и ворона на камне всегда были, – произнес Зорин. Чувствовалось, что реплика Гарольда сбила его пафос, наверное, поэтому слова его прозвучали несколько театрально.

– Стена, ворона… Это красиво, – задумчиво сказал Вадим. – Но развалины-то зачем? Я хотел бы снова увидеть эту церковь целой и невредимой, со звонницей, позолоченными куполами…

– Может, ты в бога веришь? – с усмешкой взглянул на него Голубков.

– Я верю в красоту, – сказал Вадим.

– Если бы ты чувствовал красоту, то не отзывался бы так о театре, – возразил Зорин. – Что может быть прекраснее художественного мира на сцене? Красивые декорации, старинные наряды, мебель, бронзовые светильники, возвышенные слова…

– И все это – бутафория, – возразил Вадим. – Декорации нарисованы, бронза ненастоящая, а действующие лица – марионетки!

– Теперь и я поверил, что ты не артист, – нахмурился Володя. – Когда я на сцене, то верю, что все так и было, я вижу не тебя, Вадима Казакова, а того персонажа, которого ты играешь.

– А я никого не вижу, лишь слушаю реплики, чтобы не пропустить свой выход, – вставил Герка.

– Нас трое и все по-разному чувствуем и видим, – улыбнулся Вадим. – Моя красота – это природа! Мне все времена года нравятся, ни один день не похож на другой. Наверное, мне надо было идти в лесники. Мне никогда не было в лесу скучно.

– Давайте через двадцать лет встретимся на этом самом месте, – предложил Володя. – Интересно, какими мы тогда будем.

– У меня память плохая, – сказал Герка. – Я забуду.

– Стена останется, церковь снесут и на ее месте построят промкомбинат, – стал фантазировать Вадим. – Валун в речке останется, наверное, и ворона никуда не денется, а мы? Мы станем совсем другими… Герка женится на тете Маше, растолстеет, будет нянчить пятерых детей, а может, и внуков… Тетя Маша, выйдя на пенсию, посвятит себя только ему и потомству…

Голубков протестующе поднял руку, раскрыл было рот, но Вадим продолжил:

– Театр ты не бросишь – театр тебя бросит. Ну иногда будут приглашать на роли пожилых злодеев… А ты, Володя, станешь заслуженным артистом, лауреатом Сталинской премии, вот только не знаю, какой степени… Женишься на Тамаре Лушиной, разведешься, снова женишься на кинозвезде и будешь счастлив.

– А ты… – обозлившийся Голубков наморщил лоб, чтобы придумать что-нибудь похлеще. – Ты будешь в ларьке пивом торговать!

На большее его не хватило, и он замолчал.

– А вот что будет со мной и кем буду я – никто, братцы, не знает, наверное, даже господь бог! – серьезно заявил Вадим. – В башке такой ералаш, что самому страшно! Уж которую неделю ломаю голову, что делать дальше, но не вижу никакого просвета. Мать недовольна, что я в театре, отец помалкивает, но чувствую, и он не одобряет. Куда же мне податься-то, братцы кролики?

Вадим улыбался, но на душе было тяжело: зря, пожалуй, завел он этот разговор. Герка мучительно ищет, чем бы его, Вадима, побольнее уязвить, Володя Зорин – этот, кажется, понимает…

– Стань фотографом! – вдруг осенило Голубкова. – Будешь людей снимать: «Шпокойно, шнимаю!» Денежки потекут в карман, самых красивых девушек будешь вывешивать в окне своей фотографии.

– Девушек или фотографии? – взглянул на него Вадим.

– Купи «фотокор» или «лейку» и открывай свое дело… – развеселился Герка.

– Я подумаю, – пообещал Вадим. – Первым моим клиентом будешь ты, Гера! У тебя физиономия очень фотогеничная, правда, нос великоват…

– Женщинам мой нос нравится, – ухмыльнулся Голубков.

– Хотел бы я, Вадим, посмотреть на тебя через двадцать лет, – задумчиво проговорил Зорин.

– Я тоже, – усмехнулся Вадим.

– Ребята, вы не забыли, спектакль «Мера за меру» перенесли, сегодня будут «Кремлевские куранты», – напомнил Володя. – Мы все там заняты.

– Кроме меня, – сказал Вадим. – Я больше нигде не занят.

2

Вадим Казаков прочел очень много книг, – пожалуй, самым любимым занятием его в жизни и было чтение книг. С детства не расставался с ними. В партизанском отряде приходилось редко держать книгу в руках. Зато в совершенстве овладел автоматом, парабеллумом, научился ставить самодельные мины на железнодорожные пути, часами в пургу и дождь выжидать в засаде, даже сам себе сшил обувку, когда башмаки совсем развалились. В книгах он находил иной, прекрасный и романтический мир, совсем не похожий на суровую действительность. Ричард Львиное Сердце из «Айвенго» Вальтера Скотта несколько лет был его любимым героем. Этот потрепанный том он повсюду возил с собой. Читая книги, Вадим забывал обо всем: времени, месте, даже еде. Читать любил в одиночестве, для этого приходилось искать самые потаенные уголки, чтобы никто его не нашел и не развеял тот призрачный мир, в котором он часами витал.

У большинства книг был хороший конец – это нравилось Вадиму. После всех горестей, обид, тяжелых испытаний герои книг наконец-то обретали счастье и покой. И он, веря книгам, редко задумывался о будущем, полагал, что такова жизнь, что сама все равно рано или поздно устроит, поставит на свои места. Книги вселяли в него оптимизм, веру в жизнь, в хороший конец.

Сразу после войны он вернулся в Великополь – город был почти полностью разрушен. Первое время жил с отцом в пассажирском вагоне на запасном пути. Вместе со своими сверстниками стал работать на стройке. Овладел специальностями каменщика, маляра, электрика. Сколько сейчас в городе стоит зданий, к строительству которых он приложил свои руки! Почти за год восстановили железнодорожный техникум, потом большой четырехэтажный жилой дом на площади Ленина. Лишь в 1946 году перебрались с отцом из железнодорожного вагона в стандартный дом. Работал и учился в школе рабочей молодежи. Нужно было нагонять упущенное. Днем проводил свет в домах, а вечером с книжками под мышкой мчался в школу. И еще успевал читать художественную литературу! Нет, Вадим не жаловался на жизнь, пожалуй, считал, что так и должно быть. Рядом с ним были сверстники, которые жили точно так же. Вот на что не хватало времени, так это на танцы, девушек. Может, поэтому он так трудно и сходился с ними. Те девушки, которые работали на лесах рядом и сидели в школе рабочей молодежи на одной парте, совсем не походили на тех, про которых он читал в романах… И вместе с тем верил, что его «принцесса» где-то еще спит в заколдованном царстве и ждет, когда он, Вадим, придет я разбудит ее…

Потом Харьковское авиационное училище, театр, заочная учеба. И снова он мучительно ищет себя: поработал в радиомастерской – надоело, день-деньской мотай на станке трансформаторы к приемникам, паяй разноцветные проводки и сопротивления… Сунулся было в архитектурное управление, поработал геодезистом, потом заставили чертить на кальке схемы приусадебных участков… Не пошло и это дело. А после того как в сыром подвале, где он с приятелем проводил электричество, сильно стукнуло током, так что чуть не потерял сознание, перестал и этим заниматься.