Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович - Страница 20

– Кому что на роду написано, Шура: Тимашу – водку пить да песни горланить, Сове, царствие ей небесное, колдовать, Андрею Абросимову – громкую смерть принять от иноземцев, а мне – скитаться по России-матушке и верить в свою правду.

– А есть она, правда-то?

– Если ни во что не верить, тогда сразу петлю на шею…

– Боюсь, этим ты и кончишь, родный мой, – печально произнесла Александра.

– А чего бы тебе не стать колдуньей? – сказал он. – Вакансия освободилась… Дурачь народ!

– Я и так колдунья, – глядя ему в глаза, серьезно произнесла Александра. – Хочешь, предскажу твою судьбу?

– Не надо, – улыбнулся он. – Тот, кто знает свою судьбу, – самый несчастный человек.

– Бог тебе судья, – вздохнула она. – А все-таки лучше, ежели бы ты покаялся…

– Не говори так! – повысил он голос. – Ты не знаешь всех моих дел, и знать тебе про них не нужно.

– Зачем же пришел?

– И волку одному бывает тяжко… Нет-нет да и задерет башку и завоет на луну.

– Ну живи, как волк, – сказала она.

– Не прогонишь, если еще как-нибудь выберусь к тебе?

– Мне ты не враг, – тихо ответила она.

Он подошел к ней, обнял и стал целовать. Полная рука ее гладила его тронутые сединой, но еще густые волосы, щеки женщины порозовели.

– Неугомонный… – произнесла она. – Ой, твоя борода колется! Без нее ты выглядел бы моложе.

– Ты одна у меня осталась, – бормотал он. – Не отталкивай, Саша. Ты ведь знаешь, чем я рискую, приезжая к тебе.

– А мне одной, думаешь, сладко? – вздохнула она, высвобождаясь из его объятий. – Ох и длинны осенние бабьи ночи!

– Кто знает, может, все еще наладится и мы опять будем вместе?

– Ты еще во что-то веришь? – усмехнулась она. – А я давно уже во всем изверилась. Ночами-то все думаю про жизнь свою… Ну чем я богу не угодила, что он мне такую горькую судьбину определил? Живут ведь бабы счастливо, имеют детей, а мне некому будет кружку воды подать…

– Не плачься, Саша. Ты еще хоть куда! – игриво шлепнул он ее по крутому бедру.

– Невезучая я, Ростислав. Видно, и другим счастья не приношу…

– Я был счастлив с тобой.

– Сына и того не сумела уберечь…

Карнаков опять с трудом удержался, чтобы не сообщить ей, что Игорь жив-здоров, работает на большом заводе в Москве… Не нужно ей знать об этом. Игорь оборвал все нити с прошлым, у него другая фамилия, и кто знает, может быть, его судьба будет счастливее, чем у отца и матери. После войны у Карнакова надолго прервалась связь со своими хозяевами, он даже думал, что о нем забыли, но вот совсем недавно явился к нему человек оттуда, доставил деньги, аппаратуру. Ростислав Евгеньевич в глубине души и не сомневался, что его рано или поздно найдут. Прибывший с Запада откровенно заявил, что, хотя хозяева и переменились, задачи тайных агентов прежние: вербовка людей, сбор разведывательной информации, пропаганда образа жизни «свободного мира». Как и предполагал Карнаков, сразу после войны между союзниками антигитлеровского блока начались трения, а затем открытая вражда. Как раз в разгар «холодной войны» и прибыл к нему человек с Запада. Он без обиняков сообщил, что теперь их хозяева – американцы. Карнаков и сам читал в газетах, что американская разведка прибрала к своим рукам особенно ценных немецких агентов, располагает и списками европейской агентурной сети.

То ли годы стали давать знать о себе, то ли непоколебимость советского строя и мужество соотечественников в этой беспощадной войне, но что-то надломилось в Карнакове: больше он не ощущал былой ненависти к коммунистам, да, признаться, и потерял веру, что их власть можно свергнуть. Хотя ему приходилось больше иметь дело с уголовниками и изменниками родины, насмотрелся в войну и на то, как храбро сражаются русские, как идут на смерть, не выдав своих.

Но и другого пути не видел для себя Ростислав Евгеньевич, потому и согласился работать на американскую разведку – как говорится, кто платит, тот и музыку заказывает. Человек оттуда заявил, что новые хозяева денег не жалеют. Но пока он не поверит сам, что подпольная работа в России может что-то изменить в мире, он не станет привлекать к разведке Игоря Найденова. Не хотел бы он пожелать сыну своей судьбы.

Глухой ночью с тощим вещмешком за плечами он вышел из дома Александры Волоковой и в обход поселка зашагал в сторону шоссе, которое проходило в трех километрах. На вокзале сесть на поезд он не решился: рисковать было нельзя. На поезд можно сесть на любой другой станции. А путь ему не близкий – рабочий поселок Новины, где он обосновался у солдатки Никитиной, находился в Вологодской области, рядом с Череповцом. Не зашел Ростислав Евгеньевич и к Якову Супроновичу, слышал от Александры, что родной сын Ленька ограбил его. Старик с тех пор сильно сдал, как говорится, на ладан дышит.

Остановившись на пригорке, откуда перед ним расстилалась ночная Андреевка, Карнаков закурил и долго смотрел на смутно маячившие крыши домов – ни в одном не светится окошко. Каменной глыбой нависла над поселком водонапорная башня, лишь на станции помигивают стрелки да сыплет из трубы красные искры маневровый. Вернется ли он сюда еще раз? Про это никто не знает… Хотя они с Александрой и толковали, что скоро снова увидятся, ни он, ни она в это не верили. Может, сам он стал другим, как ни говори, скоро шестьдесят, а может, Саша остыла, только не было между ними того, что было раньше. Спасибо, что хоть приняла, не прогнала… Как бы там ни было, но он ей не сообщил ни своего нового места жительства, ни своей другой фамилии. Если раньше где-то в глубине души и тлела надежда, что у него есть на свете верный человек, готовый всегда принять его, то теперь он так не думал. Возможно, сообщи он ей об Игоре, и нити, связывающие их, стали бы крепче, но этого он не сделал.

Огромная багровая луна тяжело поднималась над бором. Верхушки сосен и елей мертвенно серебрились. Кровавый глаз семафора мигал на путях. Один раз дорогу перебежал зверек, Карнаков так и не понял, кто это – заяц или лисица. Далекий протяжный паровозный гудок прокатился над лесом, красный свет пропал, вспыхнул зеленый.

Карнаков поправил вещмешок за плечами, затоптал сапогом окурок и, больше не оглядываясь, зашагал по разбитой дороге. Это был не прежний высокий стройный человек с военной выправкой. Широкие плечи его ссутулились, походка отяжелела, голова клонилась на грудь – теперь он все чаще смотрел себе под ноги.

Вряд ли кто-либо сейчас узнал бы в нем бывшего заведующего Андреевским молокозаводом Григория Борисовича Шмелева.

Глава четвертая

1

Город Великополь посередине пересекала довольно широкая речка Малиновка. Расположенная на высоком берегу часть города называлась Верхи, а на низком – Низы. Когда-то Великополь славился своими богатыми садами. Сюда за яблоками и грушами приезжали на ярмарку из других городов, но война подчистую смела не только большую часть построек, а и сады. Если в Низах еще кое-где сохранились кирпичные здания, то Верхи были разрушены полностью. Город дважды переходил из рук в руки, его обстреливали, бомбили, проутюжили танками и самоходками.

На травянистом холме издали виднелась полуразрушенная церковь. Верхняя часть купола провалилась, штукатурка осыпалась, обнаженная местами кирпичная кладка напоминала незажившие кровавые раны. На сохранившейся части купола выросли тоненькие деревца. Издали покалеченная церковь напоминала лысую человеческую голову с редкими кустиками волос. Ветер с реки шевелил «волосы», а когда над городом проносился ветер, с купола летела красноватая пыль, она оседала на дороге огибающей церковь, припорашивала молодые тополя.

Вадима Казакова притягивала к себе эта разрушенная снарядом церковь. Здесь было пустынно и тихо, через дорогу, огороженное кирпичной стеной, раскинулось до самой железнодорожной насыпи старое кладбище. После войны тут не хоронили. Новое кладбище находилось теперь в Низах, ближе к аэропорту. А тут сохранились старинные мраморные надгробия, даже два или три склепа с черными каменными гробами. В склепах было сыро, с кирпичных стен текло, на полу образовались гнилые лужи.