Дни и ночи (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна - Страница 12

— Через две улицы, — напомнила она Саше в спину. Видно, чтобы та не забыла зайти в магазин.

Решив, что совет уместный, двумя оставшимися печеньями она сыта не будет, Саша пошла искать себе ужин.

Он и не думал, что сумеет настолько задержаться в амбулатории.

Выключив свет в коридоре, Тимофей тщательно закрыл замок на двери и проверил все ставни на окнах. Вроде и красть нечего здесь было, да все равно бывали прецеденты, когда особо нуждающиеся в средствах на «еще один стаканчик» покушались на ветхий автоклав или металлические шкафчики. Пока Тимофею удавалось сохранить свой нехитрый скарб в неприкосновенности. Впрочем, он не знал, будет ли так всегда. Не знал, что принесет следующий день, уже не строил планов и не загадывал. Хоть бы сегодняшний вечер дожить, да с ночью справиться.

Итак, семь вечера, а он только выходит. Своеобразный рекорд для последних месяцев. А за все следует благодарить всю ту же Александру Олеговну, его нового врача. Правда теперь не потому, что разозлила, а потому, что вызвала много вопросов, когда Тимофей остыл достаточно, чтобы задуматься.

Хмыкнув, он спустился по ступеням крыльца и медленно пошел в сторону дома, стараясь глубоко дышать. Свежий воздух полезен, как и пешие прогулки, да, к тому же, прекрасно убивают время.

Только вернувшись днем в кабинет и усевшись снова за Ремарка Тимофей понял, как мало поинтересовался причинами появления Семченко здесь. Не то чтобы это имело значение… Однако, имея свой собственный невеселый опыт, он задался вопросом, что делает здесь эта женщина, явно не бедная, судя по одежде и сдержанным, дорогим украшениям? Где ее муж, хоть и придурок, но сын профессора, который вряд ли захотел бы перебраться в село? Да и сама Александра Олеговна, насколько помнил Тимофей, была дочкой уже его преподавателя по акушерству. С чего это профессор отпустил свою единственную дочь сюда?

Не имея возможности удовлетворить любопытство, и даже удивившись тому, что то внезапно проснулось, Тимофей обратился за помощью к единственному, имеющемуся у него источнику информации о новой сотруднице — документам, которые та оставила.

Однако ни трудовая книжка, ни множество сертификатов и свидетельств об окончании различных специализаций и курсов не помогли ему разобраться. Наоборот, добавили еще вопросов и больше запутали.

Оказалось, что изначально Александра Олеговна специализировалась на акушера-гинеколога и даже отработала по специальности пять лет. Ее выбор был вполне понятен Тимофею, учитывая родословную Александры.

А вот отчего после она вдруг уволилась из ведущего роддома областного центра и сменила специализацию, причем на терапию, полностью порвав с хирургией — было совершенно не ясно. Если люди и понимали, что выбрали не свою стезю, то не так же поздно? Не после того, как защитили первую категорию вне планово?

Нет, он не сомневался в ее квалификации терапевта, и тут категория говорила сама за себя, ту не давали за связи и красивые глаза. Но что же заставило человека так круто поменять поле деятельности?

Над этими вопросами Тимофей и просидел до семи, то так, то эдак вертя ее документы и рассматривая фотографию в сертификате врача-специалиста. Эту девочку он помнил, именно такую. У нее он и вел хирургию. И, кстати, глаза у Александры Олеговны и правда были красивыми. И тогда, и сейчас.

Только теперь стали совершенно другими. Не хуже, настороженней и отрешенней. И взгляд смотрел иначе. В принципе, Тимофей догадывался, что ее изменило. И почему-то задумался о том, сколько еще людей, которых он знал или видел мельком когда-то, жизнь изменила и побила за эти десять лет? Сумел ли хоть кто-то из них добиться того, о чем мечтал в юности? Или, подобно ему самому, да той же Александре Олеговне — они оказывались вовсе не в том месте, в котором видели себя? Получили не тот итог, на который рассчитывали?

На ум пришел Коля, хоть Тимофей познакомился с ним уже переехав сюда. То же ведь, натерпелся, пережил такое, что и говорить чаще всего не хочет, старается не вспоминать, но смог в какой-то степени найти мир в душе, стал священником, другим пытается помогать. Тимофей не совсем понимал выход Николая, наверное потому, что в какой-то момент потерял во многое веру, им в доброту Бога в том числе. Но в какой-то степени считал выбор Николая победой над жизнью. Тот сумел встать, преодолел самого себя в первую очередь.

Сам Тимофей пока не был уверен, что сумеет поступить похоже. Да и не видел смысла. Благородных целей в его жизни не было. Разве что медицина, которая давно стала не профессией, а жизнью. Так он и сейчас людей спасал, что же менять? Для чего, коли всех и так все устраивает?

Тимофей даже не замечал дороги, по которой шел, машинально кивал встречающимся людям, зная, что те давно привыкли к его отстраненному поведению и перепадам настроения. Он их лечил и все, за любезным и приветливым общением к нему не обращались. Подумал, что стоило бы зайти в магазин, хоть чего-то купить съестного. Но так и не пошел, решил, что еще один ужин из вареной в мундирах картошки его не убьет.

Почти дойдя до своего дома он вдруг остановился, привлеченный непривычным зрелищем света в окне соседней хаты.

Вот, значит, куда поселили Семченко. Мог бы и догадаться, самая приличная из свободных хат здесь. Но почему-то удивился, да и непривычно было смотреть на дом, который пустовал столько лет.

Во дворе стояла машина. Хорошая, «хонда», наверняка автомат. Тимофей любил хорошие машины. Только, если Александра Олеговна собиралась и дальше ездить — ту ей придется поменять на что-то гораздо проще и куда более приспособленней к их дорогам. Этот современный, красивый и явно дорогой автомобиль недолго в Андреевке протянет.

Оторвавшись от изучения машины, он снова глянул на дом. Каким-то невероятным образом за те несколько часов, которые прошли с ее приезда, Александра Олеговна умудрилась вымыть окна, выстирать занавески, оказавшиеся белыми, а не коричнево-серыми, какими их видел Тимофей все это время. В светлом прямоугольнике окна смутно виднелся размытый силуэт небольшого букетика каких-то цветов на подоконнике. Дом казался почти уютным и, странное дело — уже обжитым. И как женщины умудрялись это делать? Он понятия не имел.

Легкий ветер донес до него давно забытый запах чего-то слишком вкусного. Тимофей даже не сразу понял, что пахнет все той же картошкой, только жаренной, да с мясом.

Черт, он и забыл, что еда может иметь вкус и запах.

Поглубже вдохнув, Тимофей задумался, не пожарить ли и ему свою картошку? Но лень было утруждаться. Да и ради чего? Ради себя? Он этого не стоил.

Неопределенно хмыкнув, Тимофей перевел глаза на свой собственный дом. Тот встретил его привычным отчуждением и темнотой. Несмотря на весь рационализм и атеизм, за который не раз ему влетало от Кольки, Тимофей мог бы поклясться, что у его дома есть характер — отвратительный, прижимистый и вредный. Тот порой напоминал ему высушенного, сморщенного старика, ненавидящего всех вокруг. Пропитанного этой злобой. Даже Тимофей это ощутил, едва увидел дом.

Неудивительно, что и большинство местных, еще помнящих прежнего хозяина, крестились, проходя мимо, и без надобности старались не смотреть на этот отшиб, не то, чтоб подходить. А это полностью устраивало Тимофея. Они с домом нашли общий язык взаимной неприязни и полного безразличия к судьбе друг друга. И потому неплохо уживались на взгляд Тимофея.

Еще раз глубоко вдохнув ароматных запахов, что напомнило ему одну из историй Омара Хаяма, о бедняке, евшем черствый хлеб «с запахом» жарящегося мяса, долетавшим из корчмы, он покачал головой и пошел дальше. Еще предстояло приготовить собственный ужин и придумать, чем занять ночные часы, чтобы те пережить. А может и не ломать голову, поддаться, махнув на все рукой.

Глава 4

Минут десять вяло поковырявшись вилкой в тарелке но так ничего толком и не съев, Саша сдалась. Спрятав остатки ужина в холодильник, чтобы не пропало мясо, подарок все той же Никитичны, хоть Саша честно пыталась заплатить, она сполоснула посуду, порадовавшись наличию колонки. И пошла в комнату, которую выделила под спальню из-за наличия в той кровати.