Морские ворота - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 7

— Одно из двух: либо следствие подтвердит мою смерть — что наиболее вероятно — и тогда, чуть позже, я без всякого риска уеду за границу. Либо полиция откроет подлог, и тогда мне нетрудно будет оправдаться, благодаря вот этому.

Он поднялся и взял со стола листок бумаги, замеченный им при входе в комнату. Он прочел:

«Я решил исчезнуть. Прошу никого не винить в моей смерти. Прошу прощения у всех тех, кому принес ущерб и у моих близких.

Филипп Мерибель»

— Видишь… Благодаря этой бумажке, я в безопасности.

Против воли он употребил прежние слова. Но и от этого он исцелится. Обретет новую кожу.

— Бедный малыш! — прошептала Мари-Лор.

Он в ярости вывернул карманы на стол: платок, горсть патронов, нож, пачка Голуаз, ключи от машины, записная книжка вместе с правами, бумажник с несколькими сотнями франков, визитные карточки, две фотографии Денизы. Он чуть не оставил их при себе, но надо было идти до конца. Именно поэтому он снял часы и обручальное кольцо. Тело должны были опознать сразу же, без малейшего сомнения.

— Нет! Нет! Жорж, прошу тебя!

Поздно было отступать. Его поддерживало не мужество, а похожее на опьянение возбуждение, непонятная спешка сжечь мосты, отрезать себе все пути к отступлению. Он почти без отвращения обыскал труп. Если бы нужно было, он смог бы даже поменяться с ним одеждой. Его ничего не пугало. Обручальное кольцо Мерибеля легко соскользнуло с пальца. Мари-Лор тихо повторяла: «Ты не имеешь права! Не имеешь права!…» Он выпрямился, ноги немного дрожали, но он был почти доволен собой… Документы, принесенные Мопре, он бросил в огонь; а потом, так как пальцы испачкал в крови, пошел в кухню мыть руки. Намыливая, он продолжал объяснять Мари-Лор:

— Через несколько дней, ты привезешь мне одежду и деньги… Лучше немного подождать. Если ты сейчас поедешь к себе, сторож внизу увидит тебя. Да и ваша прислуга… Нет… Подождем несколько дней.

— Ты думаешь, полиция не установит за мной наблюдения, если они будут думать, что Филипп сбежал? Замечание было веским, но, по размышлении, не решающим.

— Тебя слишком хорошо знают, — ответил он. — Никто и не подумает, что ты в курсе махинаций мужа. Не забывай, это ведь из-за него я покончил жизнь самоубийством. Ты же не могла быть его сообщницей против меня, понимаешь! Это же ясно как белый день! Нет, тебе нечего бояться.

И он продолжал, не отдавая себе отчет в том, что каждое его слово еще одна рана в душе сестры.

— На границе непременно будут следить, но тебя это не касается. Если тебе приехать в четверг к вечеру… скажем, часов в пять… уверяю тебя, все будет хорошо.

Он надел на запястье часы Марибеля, массивный золотой хронометр известной швейцарской марки.

— Прошу тебя, не езди туда!

Слезы и причитания возобновились. Он положил руки на плечи Мари-Лор.

— Послушай!… Твой муж был мошенник, поняла? Он нас разорил, так или нет?… Ну вот! Значит, что надо делать?… Ждать, пока меня начнут поливать грязью?… Скажи, ты этого хочешь? Я — я предпочитаю попробовать что-нибудь другое.

— Но как?

— Не знаю. Мне хватит времени подумать до четверга. Ну, возьми сумку, сетку, что-нибудь, собери мне продуктов.

Оставив ее, он вернулся в гостиную и, быстро переписав записку Марибеля, подписал: Жорж Севр, и подложил ее под табакерку. Время поджимало. Последний взгляд на труп. Ему осталось лишь заехать в свой кабинет, взять ключи от Резиденции и квартиры-образца. Он помог Мари-Лор наполнить сетку, кидая туда все что попало под руку, и потащил ее в гараж. Рено 404 придется оставить, это ясно. Мари-Лор, в своем Ситроене 2CU поедет следом за ним. Хоть он и боялся Шевроле Мерибеля, однако, пришлось рискнуть.

— Оставлю его у вокзала Сен-Назер. Завтра, послезавтра — ее в конце концов найдут и подумают, что Филипп уехал ночным поездом… Затем ты отвезешь меня в Ла-Боль, потом в Резиденцию. Ладно?

— Ты ошибаешься, — повторяла Мари-Лор. — Лучше бы…

— Знаю. Знаю. Делай, что я тебе говорю… Потом ты вернешься в домик и позвонишь в полицию. Будь осторожна! Не сбивайся. Мы с Филиппом поссорились. Твой муж уехал. Я заперся. Ты услышала выстрел из ружья, хотела открыть дверь, долго рубила косяк… Так будет хорошо, правдоподобно… Если тебя спросят, почему не позвонила сразу, ответишь, что не подумала, слишком испугалась… Я могу на тебя положиться, Мари-Лор?

— Я попробую.

В этом она вся, всю жизнь пробует. Робко! С таким старанием, что это вечно надоедает. И в четверг еще попробует. И позже… Когда они оба будут… Придется же ее взять с собой… Но об этой части плана еще надо подумать. А Севру так захотелось пожить одному!

4

Пожить одному, давняя мысль и, конечно, ничего не значащая. Севр тщательно подобрал крошки, нашел под мойкой маленькое мусорное ведро с педалькой… Только не забыть еще об одном: он не должен ничего бросать в мусоропровод, из-за матушки Жосс. Вот что это значит: пожить одному! Долгий перечень мелких надоедливых забот, да еще этот нескончаемый монолог, эта жвачка, существование насекомого… Он посмотрел на часы: десять минут седьмого. Засомневавшись, поднес их к уху: остановились. Привыкнув к автоматическим часам, он позабыл завести хронометр Мерибеля. Конечно же, время не имело никакого значения. Но это все же была какая-то связь с чужой жизнью. Он в каждый момент времени мог представить себе, что сейчас делает Мари-Лор, полиция, другие люди… Теперь он потерялся во времени… Он подумал о себе, как о ребенке, заблудившемся в длинном коридоре, замурованном обвалом, и понял, что если сейчас займется чем-нибудь конкретным, то, как параноик, все больше и больше будет запутываться в совершенно не связанных с действительностью мечтах. Со вчерашнего дня он оказался за бортом, на обочине. И если он хочет выйти из этого положения, навязанного самому себе как кара, он должен сначала хоть как-то устроить свою жизнь. Пряный грог вернул ему подобие тепла. Он решил повнимательнее изучить квартиру. Расставив банки с провизией, положив тряпку в мойку, он вернулся в комнату, выбрал пару голубых простынь и заправил постель. Под таким тонким шерстяным одеялом, годным для лета, будет не жарко… В той квартире кровать была лучше. Может, можно позаимствовать одеяла? Надо посмотреть… Он прошел через коридор и вошел в гостиную. Сразу заметил бледное пятно телеэкрана, зажег свет. Да. Большой Филипс. Первый подарок случая, судьбы, удачи, всего, что играет им как игрушкой — на жизнь и на смерть. По телевизору он сможет следить за ними, теми, кто говорит о нем, о Мерибеле, о крахе. Он щелкнул кнопкой. Телевизор был старый. Пришлось ждать пока нагреется. Он повертел рукоятки, и услышал сначала голос, который говорил: «Бог заботится о каждом из нас, братья мои. Потому что каждый из нас, с Пасхи, плоть и кровь его…» Появилось изображение: спины верующих, длинной чередой до самого алтаря, совсем маленького, вдалеке, перед которым двигался белый силуэт. Это была воскресная месса. Севр быстро подсчитал: примерно четверть двенадцатого. Он уселся на диван, проверил часы, удовлетворенно вздохнул. Он едва слушал снова проповедника. Он только что узнал, который час, и это было ему важнее, чем Истина. Время в каком-то смысле и было истиной. Оно внедряло его в этот воскресный день, в лоно ночи, давало ему долготу и широту, как заблудшему кораблю.

Время от времени, когда порывы ветра слишком раскачивали антенну, на экране серыми волнами возникали помехи. Севр выключил телевизор, как будто хотел и его сэкономить, освободить от работы свыше сил. Он вернется к нему позже. Это удовольствие надо растянуть… Гостиная состояла из двух отдельных комнат, соединенных высокой аркой. С одной стороны — салон, с другой — столовая. Обстановка скорее роскошная, но картины не много стоят. Фрек не знаток. Добротная массивная мебель. В застекленном шкафу несколько книг, в большинстве карманных, без сомнения, купленных в киоске на первом этаже. Севр сразу не подумал об этой лавочке, наверняка потому что она располагалась в противоположном крыле здания. В сентябре, вероятно, все вывезли. Однако, надо бы туда прогуляться. Может, в этой лавочке найдется продуктовый отдел. Даже наверняка. На самом деле это был базар, по старинной моде, как однажды сказала ему Дениза. Он уже не помнил хорошенько, но когда-то он даже поссорился с Денизой по этому поводу. Из-за одного слова. Он не любил эти американские словечки, которыми она так охотно пользовалась. Севр перебирал пустые вешалки. Однако в одной из коробок он нашел маленький электрообогреватель, показавшийся ему не менее ценным, чем телевизор. Он отнес его в комнату и поставил у кровати. Обогреватель прекрасно работал. Спираль очень быстро раскалилась. Севр сел на пуф и протянул руки к теплу. Ветер все так же неистовствовал, но в комнате становилось теплее, уютней. Севр слушал тиканье часов. Нет. Это более медленный и четкий шум… Вдруг Севр вскочил, как ужаленный. Где-то здесь есть часы и они идут. Невозможно! В квартире с самого лета никто не жил. Он прислушался. Тиканье было еле уловимым, как и запах духов. Оно было везде и нигде, неслышное здесь, отчетливое в другом месте.