Человеческий крокет - Аткинсон Кейт - Страница 17

Почему они так спешно поженились?

– Скользкое дело, – заметила Палтус Винни.

– Подозрительно, – сказала Вдова.

– Очень, – согласилась Треска Мэдж.

Они вообще в курсе, что королева Виктория умерла? спросила Элайза новоиспеченного мужа.

– Не факт, – засмеялся тот, впрочем он нервничал.

Вдова и Винни жили во мраке Средневековья. И им там нравилось. Даже не знаю, что хуже, сказала Элайза, – быть Винни на Ивовом проспекте или Мэдж в Мирфилде. И громко расхохоталась, отчего на нее уставилось все собрание.

Чарльз родился в поезде, что объясняется взбалмошностью Элайзы, пожелавшей развеяться в брэдфордском театре «Альгамбра», хотя любая нормальная женщина в ее положении сидела бы дома, задрав ноги повыше, и лелеяла бы свои варикозные вены и геморрой.

– Недоношенный, – молвила Вдова, опасливо укачивая Чарльза. – Хорошо хоть здоровенький. – На миг растаяв от своей бабушковости, она попыталась одарить Элайзу улыбкой. Винни из окна больничной палаты обозревала Брэдфорд. Она никогда не уезжала так далеко от дому. – И крупный, – прибавила Вдова, восхищенная, саркастичная, растроганная, и все это разом – очень неудобно. – Ты только подумай, – сказала она Элайзе и сощурилась, поскольку выиграл сарказм, – каким бы он получился, если б ты выносила все девять месяцев.

Ой, я вас умоляю! сказала Элайза, делано содрогаясь и закуривая сигарету.

– Дитя медового месяца, – задумчиво сказала Вдова, гладя ребенка по щеке. («Вот только чьего медового месяца? А?» – писала Винни в Мирфилд.) «Интересно, на кого он похож? – писала она Гордону. – На тебя он не похож ни капли!» Винни – чемпионка по нарочитым восклицательным знакам! (И чемпионка по количеству писем со времен упадка эпистолярного романа.)

Совершенный херувимчик, молвила Элайза, а затем: Голубушка, я бы все на свете отдала за бокал джина.

собственнически возвестила «Вечерняя газета Глиблендса». Так Вдова и узнала, что у нее завелся внук, – Элайза не потрудилась прислать весточку из больницы, куда ее отвезли, когда поезд наконец прибыл на вокзал.

– Да уж, эта в газету попадет как пить дать, – фыркнула драконша Винни.

Родился в поезде. Люди из кожи вон лезут, желая помочь, проводник переводит ее в первый класс, чтоб ей было где кричать и стонать (что она проделывала весьма воспитанно, единодушно при знали все), – она так сказала проводнику: Голубчик, вы просто ангел, что ей, решил он, самое место в первом классе. Непонятно было, что писать Чарльзу в свидетельстве о рождении. Он был философской головоломкой, как Зенонова стрела, парадоксом пространственно-временного континуума.

– Что напишем – где он родился? – спросил Гордон, вернувшись домой на побывку.

В Первом Классе, голубчик, где же еще? отвечала Элайза.

Увы, Чарльз получился довольно-таки уродлив.

– Встречают по одежке, провожают по уму, – объявила Вдова, повелительница невнятных клише.

Впрочем, Элайза (естественно – она же мать) объявила, что красивее ребенка в мире не бывало. «Чарли мой красавчик», – тихонько пела она Чарльзу, кормя его грудью, и тот ненадолго переставал сосать и дергать и улыбался матери беззубыми деснами.

– Улыбчивый какой младенчик, – говорила Вдова – она не знала, хорошо это или плохо.

Элайза подбрасывала Чарльза на коленях и целовала в загривок. Винни разлепляла губы и цедила:

– Избалованный вырастет.

Повезло ему, отвечала Элайза.

Гордон наконец приехал на побывку и узрел сына, уже веснушчатого, как жираф, и с морковным хохлом на обширной лысой макушке.

– Рыжий! – злорадствовала Винни. – Интересно знать – в кого?

– Крепенький он у нас, – сказал Гордон, не обращая внимания на сестру. Он уже влюбился в своего рыжеволосого отпрыска.

– Ни капельки на тебя не похож, – твердила Винни.

Гордон таскал Чарльза по дому на закорках.

– И на Элайзу тоже, – отвечал Гордон, и тут был, конечно, совершенно прав.

Затем Гордона отправили полетать в европейских небесах – они посерее английских.

– Можно подумать, – усмехалась Винни, – он воюет с люфтваффе в одиночку.

– Железные нервы, – говорила Вдова. Железный человек.

Золотое сердце, смеялась Элайза – смех у нее был бурливый, довольно страшный.

До конца побывки Гордон умудрился зачать еще одного ребенка (Нечаянно получилось, голубчик!).

– Приглядишь за Элайзой? – спросил он мать перед отъездом.

– Как могу я не приглядеть? – отвечала она, и ее синтаксис чопорно каменел, как ее хребет. – Все-таки под одной крышей живем.

В пропаренной и влажной ванной Вдова раздвигала вездесущие джунгли Элайзиных чулок, недоумевая, отчего это входит в ее обязанности. А кроме того, размышляла Вдова, – откуда у нее чулки? У Элайзы всего имелось в избытке – чулки, духи, шоколад; чем она за них расплачивалась? Вот что интересовало Вдову.

– Хоть этот ребенок не родится в дороге, – сказала она Элайзе. Вдова боялась, как бы Элайза не собралась в харрогитские турецкие бани или на денек в Лидс.

Элайза загадочно улыбнулась.

– Мона Лиза, дьявол ее дери, – вслух сказала себе Винни, на обед куря сигареты в кладовке патентованной бакалеи.

Элайза вплыла в лавку, чреватая, как надутый парус. Села в гнутое деревянное кресло для усталых покупателей под громадными красно-черно-золотыми чайницами с поблекшими японками – в этих чайницах некрупный ребенок поместился бы. Подтянула Чарльза себе на колено и пососала ему пальцы, один за другим. Винни брезгливо содрогнулась. Он меня смешит, сказала Элайза и в доказательство расхохоталась, как всегда нелепо. Элайзу много чего смешило, и почти все Вдова и Винни вовсе не полагали забавным.

Вдовьи пальцы поискали пыль на черных бутылках амонтильядо, ощупали литые масленки (чертополох и короны), резак для бекона и струнные сырорезки. Вдова с такой яростью пробила покупки в громадной латунной кассе – размером с небольшой орга н, – что касса вздрогнула на прочном красном дереве. Вдова была прямая, как гладильная доска, сопоставимо худая. Кожа – не бывает бледнее, как белая бумага, которую тысячу раз мяли и складывали. Старая склочница. Старая склочница, на язык ядовитая, на голове поросль – что порох и пепел. Элайза запела, пряча свои мысли, ибо никому не до́лжно слышать, что творится у Элайзы в голове, даже Гордону. Особенно Гордону.

Живот у Элайзы был как барабан. Она поставила Чарльза на пол. В барабан били изнутри. Винни видела, как что-то пихается в кожу барабана – рука, нога, – и старалась не смотреть, но невидимый ребенок притягивал взгляд. Побег задумал, сказала Элайза, из сумочки у ног извлекла пудреницу, дорогую пудреницу, Гордон подарил, – синяя эмаль, жемчужные пальмы, – и подкрасила губы. Потерла ими друг о друга, этими губами, красными, как свежая кровь, как маки, и, к сугубому неудовольствию Винни и Вдовы, причмокнула. На Элайзе была нелепая шляпка, вся из острых углов, точно картина кубиста.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.