Пропавшее войско - Манфреди Валерио Массимо - Страница 3

Мы тогда были еще совсем девочками, но совершили взрослый поступок. Утром нас испугали последствия. Удастся ли вернуть незнакомку к жизни? Мы понятия не имели, как ухаживать за ранеными и, тем более, как доставать для нее еду в случае, если она выживет. Тогда Мермах кое-что придумала и разрешила наши трудности. В насыпи, препятствующей разливу реки в дни полноводья, было выкопано что-то вроде норы, и в ней жила одна старая ханаанеянка. Она готовила из трав мази и отвары, которыми лечила от ожогов, кашля и лихорадки в обмен на еду и кое-какие лохмотья. Ее звали немой — потому что знахарка не умела разговаривать или же просто не хотела. На следующий вечер мы отправились к ней и привели в шалаш.

Раненая все еще дышала, но казалось, что каждый ее вздох может стать последним.

— Ты можешь что-нибудь сделать для нее? — спросили мы.

Немая как будто не услышала, однако склонилась над незнакомкой. Сняла с пояса кожаный мешочек, высыпала содержимое в миску, что висела на ее палке, и, обернувшись к нам, знаком велела уйти.

Я с сомнением посмотрела на подруг, но старуха погрозила нам посохом и мы бросились прочь не раздумывая. Ждали снаружи и в какой-то момент услышали крик, леденящий душу. Ни одна из нас не пошевелилась, мы так и сидели на земле, до тех пор пока старуха не показалась на пороге, приглашая войти. Заглянув внутрь, мы увидели, что незнакомка спит. Знахарка жестами велела завтра принести еды; мы кивнули в знак согласия и нехотя побрели прочь, время от времени оборачиваясь. Старуха все не выходила. Мы подумали, что она, должно быть, останется в шалаше на всю ночь.

На следующий день мы принесли с собой козьего молока и ячменной похлебки. Немая пропала, а незнакомка, заслышав нас, открыла распухшие глаза: взгляд ее был полон страдания. Мы помогли ей чуть-чуть поесть, а потом, когда раненая заснула, ненадолго остались с ней.

Так длилось много дней подряд, на протяжении которых мы видели, как немая входила в шалаш и выходила оттуда; за все это время мы ни словом не обмолвились о случившемся. Хранили секрет, пытаясь вести себя так, чтобы не вызывать подозрений у родных и соседей. Незнакомка поправлялась медленно, отеки понемногу спадали, синяки бледнели, а раны затягивались.

Вероятно, у бедняжки были сломаны ребра, поскольку дышала она коротко и старалась не тревожить грудь. Наверное, на теле нашей подопечной живого места не осталось: все болело после жестоких ударов камнями.

Однажды на рассвете, осенью, я принесла ей немного ячменной похлебки и гранатового сока — мы приготовили его все вместе. Незнакомка открыла глаза и произнесла лишь одно слово:

— Спасибо.

— Я рада, что тебе лучше. Расскажу об этом подругам. Они тоже обрадуются.

Раненая вздохнула и повернула голову к маленькому окошку, сквозь которое лился солнечный свет.

— Ты можешь говорить?

— Да.

— Кто ты? — поинтересовалась я.

— Меня зовут Абира, родом из этой деревни, но ты меня, наверное, не помнишь.

Я отрицательно покачала головой.

— Почему тебя забросали камнями? Почему хотели убить?

— Потому что я сделала то, чего честная девушка не должна делать, и люди этого не забыли. Меня узнали и решили, что я должна умереть.

— То, что ты сделала, было так ужасно?

— Нет. Мне так не казалось. Я никому не хотела зла, но нашей жизнью с давних пор управляют законы, которые не позволено нарушать. Особенно женщинам. К нам закон безжалостен.

Абира устала, и я больше не задавала вопросов, но, по мере того как она поправлялась и набиралась сил, мы с подругами стали приходить к ней все вместе день за днем, чтобы послушать ее историю.

В силу ряда удивительных обстоятельств Абире в ходе странствий выпало встретиться с людьми совершенно разного происхождения — в частности, с юношей, прекрасным и таинственным, о каком мы столько раз мечтали, разговаривая у колодца. Наша соплеменница видела многих мужчин и женщин, которые рассказывали ей о том, что знали, о том, чему научились за свою непростую жизнь. Так что в ее длинную и ужасную историю вошло множество других, подобно тому как в сезон дождей каждый ручей превращается в поток, а тот, в свою очередь, вливается в реку, и она поднимается, чтобы, в конце концов, сломать дамбы и обрушиться на поля, сметая на своем пути все: дома, людей и стада.

То была история о приключениях, любви и смерти, прожитая тысячами людей, — она перевернула судьбу Абиры, вырвав ее из мирного и однообразного существования в Бет-Каде, одной из пяти «деревень пояса». Но вначале эта удивительная, потрясающая история, затронувшая чуть ли не целый свет, была всего лишь… историей о двух братьях.

2

— Почему они хотели забросать тебя камнями? — спросила я однажды, когда спасенная, казалось, уже достаточно выздоровела.

— Это по вине двух братьев, о которых ты говорила? — поинтересовалась Абизаг.

— Нет, по моей собственной, — ответила Абира. — Но не будь тех двух братьев, ничего этого не произошло бы.

— Не понимаю, — нахмурилась я.

— В то время, — заговорила она, — я была чуть старше тебя. Работала в поле, помогая семье, водила стада на пастбище и ходила на колодец за водой с подругами, в точности как вы. Жизнь текла однообразно, только в зависимости от времени года менялись виды работ. Родители уже выбрали для меня мужа — моего двоюродного брата, молодого человека с волосами, похожими на паклю, и лицом, сплошь покрытым фурункулами. Таким образом они хотели добиться, чтобы небольшое состояние, накопленное ими, осталось в роду. Такая судьба вовсе меня не беспокоила, а мать рассказала, что меня ждет потом, после замужества. Я буду продолжать жить точно так же, а еще забеременею и рожу детей. Она так мне все объяснила, что я не увидела в этом ничего ужасного: ведь столько женщин уже через это прошли, и волноваться не о чем. Однажды, пребывая в хорошем настроении — что случалось весьма редко, — мать открыла мне тайну: некоторые женщины испытывают удовольствие, занимаясь этим с мужчинами. Люди называют это любовью, и она обычно возникает не к выбранному семьей мужу, а к мужчине, который женщине нравится.

Я не слишком хорошо понимала, что имеется в виду, но, пока мать говорила, глаза ее блестели и она, казалось, видела перед собой какие-то далекие, давно утраченные образы.

— С тобой это тоже было, мама? — спросила я ее.

— Нет. Со мной — нет, — ответила она и опустила голову, — но я знаю женщин, с которыми такое случалось, и, если верить их рассказам, это самое прекрасное, что может быть на свете, и такое может произойти с каждым. Для этого не нужно быть богатым, знатным или образованным, достаточно просто встретить мужчину, который тебе понравится. Он понравится тебе так, что не будет стыдно раздеваться в его присутствии, а когда он дотронется до тебя, не будет противно… совсем наоборот. И ты захочешь того же, чего и он, и ваши желания, соединившись, освободят могучую силу, опьяняющую хлеще вина и вызывающую состояние наивысшего восторга, который на несколько минут, а иногда — на несколько мгновений — делает нас подобными бессмертным и стоит долгих лет однообразной, безвкусной жизни.

Если я правильно поняла, мать пыталась объяснить, что жизнь женщины тоже иной раз, пускай и ненадолго, может превращаться в жизнь богини. Эти слова странным образом взволновали меня, но в то же время стало очень грустно, потому что я знала: рябой двоюродный брат никогда не родит во мне подобных чувств, никогда. Я готова была терпеть его, ведь таков мой долг. Но не более.

Тот день, когда мне предстояло соединиться с мужем на всю оставшуюся жизнь, был уже не за горами, и, по мере того как он приближался, я становилась все более рассеянной, неспособной сосредоточиться на ежедневных обязанностях. Мыслями я витала далеко; не могла не думать о мужчине, способном заставить меня испытать то, о чем рассказывала мать. О мужчине, которому я охотно показала бы свое тело, вместо того чтобы прятать его; в чьих объятиях желала бы оказаться; о том, кого я поутру хотела бы видеть рядом на циновке, обласканного первыми лучами солнца.