Пропавшее войско - Манфреди Валерио Массимо - Страница 19

Ночью мы несколько раз слышали вой шакалов, дерущихся за останки онагра. Утром двинулись в путь, и впервые ко мне подошли другие женщины: хотели познакомиться или подружиться. Но я не понимала того, что они говорили. Пока.

Горы на севере отодвигались все дальше, зато показались зеленые заросли берега Евфрата.

Великая Река.

Мы встали лагерем на небольшой возвышенности; в ту ночь я долго не ложилась, сидела на стволе пальмы и смотрела на воду, блестевшую внизу, под лупой. Если на глаза мне попадалась ветка или ствол дерева, уносимые потоком, я старалась представить себе, откуда их принесло, какое расстояние они проделали, прежде чем проплыть передо мной. В моей деревне мало кто видел Евфрат — мы называем его Пурату; как водится, ширину потока преувеличивали до такой степени, что говорили, будто с одного берега едва можно различить другой.

Утром первые лучи солнца осветили город, расположенный у брода. Это было единственное место, по которому представлялось возможным перейти через реку в тех краях, и туда стекались все караваны. Ходили между берегами также и паромы, но крупных животных: лошадей, мулов, ослов, верблюдов — переправляли вброд. Царила невероятная сумятица, мешались обычаи, языки, краски, крики, возникали даже потасовки, а споры и перебранки сливались в один общий нестройный гул. Видела купцов, пересекших горы и пустыни, чтобы доставить всевозможные товары из внутренней Азии к морю и портовым городам, где их погрузят на корабли и повезут дальше. Название этого города как раз и означало «брод», а жили в нем преимущественно финикийцы, превратившие его в своего рода укрепленный пункт на пути в глубь Азии.

— Видишь эту воду? — проговорил Ксен, подходя ко мне. — Видишь, как быстро она течет? Самое большее, через два дня она окажется под мостами Вавилона. Нам же на то, чтобы добраться туда, потребуется еще месяц. Вода бессонна, путешествует и по ночам тоже, она не боится препятствий, ничто не может остановить ее, до тех пор пока не достигнет моря, своего конечного пункта.

Да, моря.

— Почему все реки текут к морю?

— Все просто, — ответил он. — Потому что реки рождаются высоко в горах, а море находится внизу, в пазухах Земли, которые таким образом наполняются.

— Значит, достаточно идти вдоль любого водного потока, чтобы наверняка добраться до моря?

— Верно. Тут не ошибешься.

Эти слова Ксена глубоко врезались в мою память, я не знаю почему. Быть может, некоторые фразы, что мы произносим, невольно являются пророческими и трактовать их нужно в прямом смысле или в противоположном, как это делают оракулы.

— Можно задать вопрос?

— Да, если он последний. Нам нужно готовиться к переправе.

— А море? Оно одно? Их много? Они сообщаются между собой или являются закрытыми водоемами?

— Они сообщаются с рекой Океан, окружающей землю.

— Все?

— Я же сказал: только один вопрос. Да, это так.

Хотела узнать, откуда ему известно, что они сообщаются с Океаном, но уже и так спросила лишнее.

С высоты холма мы могли наблюдать за переправой: вода в реке опустилась особенно низко, поскольку стоял конец весны, и армия пересекала поток без какого-либо труда. Сначала отряд конных разведчиков, а потом все остальные. И здесь противник не оказал никакого сопротивления; мне это показалось странным, но я ничего не сказала.

— Тебе не кажется, что это любопытно? — прозвучал в этот момент голос у нас за спиной, словно кто-то прочитал мои мысли. — И здесь тоже — никакого сопротивления. Аброком не хочет сражаться и спасается бегством.

Kсен обернулся и обнаружил перед собой Софоса, того человека, что внезапно появился среди воинов в лагере в окрестностях Тарса.

— Нет, я не вижу в этом ничего удивительного. Просто Аброком не испытывает желания биться с Киром. Вот и все.

— Ты ведь знаешь, что это не так, — произнес Софос. После чего, толкнув коня пятками, поскакал по склону холма к броду.

Мы продолжили путь после переправы, держа направление на юг. Местность выглядела ровной и однообразной; но когда солнце опускалось низко над горизонтом, превращаясь в огромный красный шар, эта пустая, выжженная, брошенная земля преображалась. Степь, днем казавшаяся раскаленной, слепя щей пустошью, виделась совсем иной. Мельчайшие камешки и кристаллы соли начинали походить на драгоценные камни, переливаясь всеми красками. Становилась заметна трава, днем невидимая; стебли на вечернем ветру дрожали, словно струны кифары, а тени вытягивались, делаясь все длиннее, по мере того как солнце опускалось.

Чем дальше я уходила от своих деревень, тем сильнее меня охватывали странное головокружение и боязнь пустоты. В такие моменты я искала Ксена, единственного человека, которого знала среди тысяч и тысяч людей, двигавшихся рядом, но он тоже вел себя подобно степи, днем оставаясь сухим и неприветливым, как и все остальные. Иначе и быть не могло: ни один мужчина в греческой армии никогда не оказывал знаков внимания женщине при свете дня, чтобы не подвергаться насмешкам товарищей.

Но после того как солнце садилось, когда на землю опускался мрак и бесконечные просторы степи оживали, наполняясь ускользающими тенями, шорохом невидимых крыльев, он тоже менялся. Сжимал мне руку в темноте, гладил мои волосы, касался губ легким поцелуем.

В такие минуты я понимала: не стоит жалеть о том, что покинула семью и подруг, горевать о тиши летних вечеров и о неподвижном воздухе у колодца в Бет-Каде, где время навсегда остановилось.

8

В последний раз мы ели свежее мясо во время первых привалов на берегу Евфрата, также благодаря охотничьим способностям Ксена, — потом нам долго не представлялось подобной возможности. В тех краях водилось большое количество птиц размером с курицу, которых оказалось довольно легко поймать. Они могли перелетать лишь на короткое расстояние и быстро уставали, достаточно было просто преследовать их некоторое время, чтобы птицы обессилели, а потом ловить прямо руками. Вначале я не могла понять, почему они не поднимаются в воздух и не стремятся скрыться от опасности, но потом поняла: речь шла о самках, которые своими неуклюжими, короткими перелетами пытались увести чужих подальше от птенцов. Другими словами, жертвовали собой, чтобы спасти малышей. По примеру Ксена многие воины побросали оружие и стали гоняться за птицами. Некоторые, не слишком ловкие, падали, другие лишь без толку выбивались из сил, так и не поймав добычи. Но так воины развлекались, подшучивая друг над другом. Всякий раз, как кому-нибудь удавалось поймать птицу, остальные издавали вопли восторга и устраивали овацию, словно присутствовали на соревновании по борьбе или бегу. Выкрикивали имя победителя, а тот поднимал трофей повыше, чтобы все могли его увидеть.

Я смотрела и не верила своим глазам. Самые грозные войны на свете катались в пыли, словно дети. Другие подходили к реке, окупались в воду или залезали в ил, выходя запачканными с головы до ног.

Мясо птиц оказалось очень вкусным и ароматным. Позже все вернулось к своему обыкновению — нам пришлось довольствоваться мукой, пшеницей и оливковым маслом, которые были у каждого отряда, или же припасами, что удавалось купить на рынках, по очень высокой цене.

Земля вокруг менялась. Чем дальше шли на юг, тем более выжженной и пустынной она становилась. Сами берега Евфрата казались голыми — просто слой песчаника, на котором не росла даже трава. Какое-то время сена и овса, что мы везли с собой, хватало для вьючных животных, но потом запасы фуража стали иссякать, и животные начали умирать. Тогда их резали, а мясо шло в пищу: оно было жестким и волокнистым, но выбора не оставалось.

Кир появлялся все чаще, и не раз я видела, как мой возлюбленный беседует с ним, вместе с Проксеном-беотийцем и Агием-аркадийцем. Обычно царевича окружала свита и телохранители. То были крепкие, мускулистые воины в роскошных одеждах, с золотыми браслетами на запястьях и мечами с золотыми рукоятями и золотыми ножнами. Телохранители не сводили с него глаз, каждое мгновение ожидая знака. Помню, однажды мы оказались в месте, где река делает излучину. Там росли трава, цветы и деревья, и воины двинулись туда почти инстинктивно, ища укрытия от испепеляющего зноя. Вскоре одна из повозок увязла в болоте. В ней был важный груз: установки для камнеметания, фураж и, возможно, также деньги. Вероятно, в мешках находилась приличная сумма, поскольку Кир вдруг нахмурился. Этой перемены в выражении царственного лица оказалось достаточно, чтобы свита спешилась: все они в чем были — в вышитых шароварах, в куртках, шитых серебром и шелком, — бросились в ил и стали вытаскивать повозку, не давая ей утонуть.