Россия век XX-й. 1939-1964 - Кожинов Вадим Валерьянович - Страница 73

Тем не менее в ряде сочинений, посвященных судьбе Зощенко, утверждается, что гроза собиралась задолго до августа 1946 года, ибо писатель не раз подвергался и суровой критике, и вниманию «органов» Госбезопасности. Но авторы этих сочинений демонстрируют тем самым свое незнание (или же нежелание знать) общего характера эпохи. «Критика и самокритика» были обязательным и постоянным явлением всей идеологической жизни, и весьма сокрушительной критике подвергались даже такие несомненные «любимцы» Сталина, как Фадеев, Симонов и Эренбург. Неизбежным было и внимание НКВД-НКГБ-МГБ. Так, например, в записке, приложенной к проекту Указа о награждении писателей орденами, направленном в июле 1939 года Сталину, сообщалось, что «в распоряжении НКВД имеются компрометирующие в той или иной степени материалы» на целый ряд представленных к орденам писателей, среди которых названы "Инбер В.М., Светлов (Шейнсман393) М.А., Асеев Н.Н., Катаев В.П., Маршак С.Я., Павленко П.А., Погодин (Стукалов) Н.Ф., Тихонов Н.С., Лавренев Б.А., Леонов Л.М., Панферов Ф.И., Толстой А.Н., Федин К.А., Шагинян М.С., Шкловский В.Б., Сурков А.А.(!)"394. Но все они свои ордена получили и ничего подобного пережитому Зощенко М.М. не испытали. И, между прочим, Михаил Михайлович, вместе с перечисленными получивший тогда орден, в перечне тех, «на кого» в НКВД «имеются компрометирующие в той или иной степени материалы», не значился…

Словом, попытки некоторых авторов представить Зощенко изначально «крамольным» и потому особенно «гонимым» писателем, жестокая расправа с которым в августе 1946 года явилась естественным итогом всего предшествующего, явно несостоятельны — о чем, в частности, свидетельствует издание в 1946 году (вернее, в первой его половине) трех зощенковских книг сразу (как и двух ахматовских книг в то же время).

Со временем становится все более очевидным, что, выражаясь попросту, дело было не в самих Михаиле Зощенко и Анне Ахматовой; они представляли собой только более или менее «подходящий материал» для осуществления весьма далекой от них «задачи». Особенно весомым аргументом в пользу такого решения проблемы является тот факт, что всего через девять месяцев после столь разгромного Постановления, 13 мая 1947 года, Сталин «разрешил» публиковать произведения ужаснейшего антисоветчика Зощенко, и уже в сентябрьском номере самого солидного журнала «Новый мир» появился десяток его рассказов! Константин Симонов, который вскоре после Постановления был назначен главным редактором «Нового мира», уже в апреле 1947-го обратился к самому Жданову за разрешением опубликовать зощенковские рассказы. Правда, Жданов не отважился дать какой-либо ответ — и это, как мы увидим, весьма многозначительный факт. Но 13 мая Симонов вместе с Ждановым был на совещании у Сталина, задал последнему тот же вопрос и немедля получил положительный ответ395.

Вращаясь в «верхах», Симонов к тому времени, когда он «дерзнул» поставить вопрос о возвращении в печать Зощенко, так или иначе сознавал, что — как он впоследствии писал — «выбор прицела для удара по Ахматовой и Зощенко был связан не столько с ними самими», сколько с феноменом «Ленинград» вообще, ибо «к Ленинграду Сталин и раньше, и тогда, и потом относился с долей подозрения» (там же, с.109, 110).

«Вторая» столица страны как бы претендовала — по крайней мере в глазах Сталина — на определенную независимость от центральной, московской власти. И суть дела была аргументированно выявлена не так давно в исследовании молодого историка Д. Л. Бабиченко396. На заседании Оргбюро ЦК 9 августа 1946 года, на котором и было «выработано» пресловутое Постановление, главным нападкам подвергся тот факт, что по воле Ленинградского горкома журнал «Звезда» был в начале 1946 года превращен из общесоюзного в собственно ленинградский, и 26 июня Зощенко утвердили членом его редколлегии; притом, поскольку журнал стал ленинградским, это утверждение уже не требовало санкции Москвы…

Чтобы яснее представить себе ход событий, следует сказать о роли Г. М. Маленкова. Как установлено Д. Л. Бабиченко и другими историками, между Маленковым и Ждановым в это время шла острая борьба за «второе» место в партийной иерархии. И после того как 13 апреля 1946 года Сталин на заседании Политбюро подверг критике т.н. «толстые журналы», назвав при этом «самым худшим» из них московский «Новый мир», Маленков сумел к августу переориентировать внимание вождя на журналы Ленинграда, которые еще не столь давно находились под эгидой Жданова (до 1945 года) и его ближайшего сподвижника А. А. Кузнецова (до марта 1946-го). И на заседании Оргбюро 9 августа 1946 года 1-му секретарю Ленинградских обкома и горкома П. С. Попкову (то есть преемнику Жданова и Кузнецова) пришлось под нажимом Маленкова признать, что его непосредственный подчиненный, 2-й секретарь Ленинградского горкома Я. Ф. Капустин, «самовольно» превратил «Звезду» в свою вотчину и утвердил Зощенко членом ее редколлегии.

Пожалуй, особенно «опасным» фактом явилось то, что, как вынужден был признаться Попков, об изменении статуса «Звезды» было сообщено в Москву секретарю ЦК А. А. Кузнецову, но этот вчерашний ленинградец, по-видимому, никак на это не отреагировал, вроде бы «покрывая» самовольщиков… (Бабиченко, цит. соч., с.130).

В результате 2-й секретарь Ленинградского горкома Я. Ф. Капустин «заработал» тогда партийный выговор, а секретарь Ленинградского горкома по пропаганде И. М. Широков, который непосредственно нес ответственность за печать, был снят с работы397.

Д. Л. Бабиченко с полным основанием заключил, что после Постановления "пройдет менее трех лет и, уже после смерти Жданова, обвинительные формулировки 1946 г. отчетливо прозвучат в документах ЦК в преддверии «ленинградского дела»…" (цит. соч., с. 142. Выделено мною. — В.К.), и что «Жданов и Кузнецов… понимали: Постановление направлено… против ленинградских руководителей, с которыми сами были тесно связаны» (там же, с.133). И действительно, дальней, но наиболее «важной» мишенью Постановления был Жданов, а также его ближайший сподвижник Кузнецов.

И произнесенные 14-15 августа 1946 года предельно резкие доклады Жданова имели своей истинной — хотя и подспудной — задачей как-то «реабилитировать» самого себя, долго правившего Ленинградом и «воспитавшего» его руководителей, а не «изничтожить» Ахматову и Зощенко, которым, о чем подробно говорилось выше, и он сам, и его сподвижники не раз выказывали благоволение. Уже сообщалось, что Жданов в апреле 1947 года не ответил ни «нет», ни «да» на вопрос Симонова о возможности публикации рассказов Зощенко. Естественно полагать, что если бы его произнесенные всего девять месяцев назад доклады, поносящие писателя, были, так сказать, «искренними», он должен был ответить решительным «нет». Но Жданов, конечно, знал, что дело было не в Зощенко, а в ударе по ленинградским властям. Однако и «да» он не мог ответить, ибо точно так же знал, что Постановление имеет отношение и к нему самому как патрону ленинградцев. Поэтому он промолчал и дождался положительного ответа Сталина.

Но зерно подозрений было посеяно; не прошло и двух лет, и в начале июля 1948 года Жданов был отстранен от своего поста, который занял не кто иной, как Маленков… Вскоре же, 31 августа, Жданов умер от инфаркта, и это, надо думать, «спасло» его от более тяжкого конца, ибо всего через несколько месяцев началось Ленинградское дело, в результате которого все его ближайшие сподвижники были казнены…

Характерно позднейшее показание одного из главных следователей по Ленинградскому делу, завершившемуся 29-30 сентября 1950 года судом: "… Абакумов (министр ГБ. — В.К.) меня строго предупредил, чтобы на суде не было упомянуто имя Жданова. «Головой отвечаешь», — сказал он"398. Едва ли будет натяжкой заключение, что Жданова числили в «обвиняемых», но решили, поскольку он умер, изъять его имя из дела…