Жить, чтобы рассказывать о жизни - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 75

Незадолго до полуночи, когда перестал лить дождь, мы забрались на крышу, чтобы увидеть адский ландшафт города, подсвеченного углями пожаров. Вдали, двумя огромными тенями на небе, застланном дымом, возвышались вершины гор Монсеррате и Гваделупа. Сквозь мрачный туман я все еще видел лицо умирающего, который полз за мной, моля о помощи.

Уличная охота стихла, и в страшной тишине слышались только рассеянные выстрелы бесчисленных вольных стрелков, разбросанных по всему центру, и грохот армии, которая мало-помалу уничтожала всякие следы сопротивления, вооруженного или невооруженного, чтобы утвердить свою власть в городе. Впечатленный видениями смерти, дядя Хуанито выразил в одном вздохе общее ощущение:

— Бог мой, это кажется сном!

По возвращении в гостиную я рухнул на диван. Официальные радиостанции, контролируемые правительством, живописали картину воцаряющегося спокойствия. Уже не звучали никакие речи, и невозможно было отличить официальные радиостанции от тех, которые продолжали находиться во власти мятежников, а эти было невозможно отличить от неудержимой лавины ведьминских «желтых» вестей.

Говорили, что все посольства были переполнены эмигрантами и что генерал Маршалл оставался в посольстве Соединенных Штатах под охраной почетного караула военной школы. А Лауреано Гомес спрятался там в первые же часы и вел телефонные беседы со своим президентом, пытаясь помешать ему вступать в переговоры с либералами в ситуации, которую сам Гомес считал управляемой коммунистами. Бывший президент Альберто Льерас, тогда генеральный секретарь панамериканского союза, чудом избежал смерти, будучи узнанным в своем небронированном автомобиле, после того как он покинул Капитолий, где от него требовали передачи законной власти консерваторам. Большинство делегатов панамериканской конференции в полночь уже находились в безопасном месте.

Мы слушали информацию разных радиостанций и вдруг узнали, что Гильермо Леон Валенсия, сын поэта с таким же именем, был забит камнями, а его труп подвешен на площади де Боливар.

Стало ясно, что правительство начало контролировать ситуацию после того, как армия вернула обратно радиостанции, которые находились во власти мятежников. Вместо # призывов к войне новости стремились теперь успокоить страну уверениями, что правительство владеет ситуацией, пока высокопоставленные либералы вели переговоры с президентом Республики о разделе власти пополам.

На самом деле, единственные, кто действовал логично, были коммунисты, находящиеся в меньшинстве, их экстремистов свидетели видели в гуще уличных беспорядков, они действовали, словно уличные регулировщики, направляя толпу на власть.

Либерализм, наоборот, показал, что раздроблен на две части, заявленные Гайтаном в его кампании: руководители, которые пытались вести переговоры в президентском дворце о местах во властных структурах, с одной стороны, и их избиратели, которые сопротивлялись, как могли и где могли, на башнях и на крышах, — с другой.

Первое сомнение, возникшее в связи со смертью Гайтана, было связано с личностью убийцы. Сегодня все еще нет единодушного мнения, откуда взялся Хуан Роа Сьерра, одинокий наемный головорез, который выстрелил в него посреди толпы на улице Септима. Трудно понять, действовал ли он сам по себе; судя по его интеллектуальному развитию, он вряд ли мог самостоятельно решиться на такое громкое убийство именно в тот день, в тот час, в том месте и именно таким способом.

Энкарнасьон Сьерра, вдова Роа, его мать пятидесяти двух лет, узнав по радио об убийстве Гайтана, ее политического героя, выкрасила в черный цвет свое лучшее платье, чтобы вечно носить по нему траур. Она не перестала оплакивать убитого и когда услышала, что убийцей был Хуан Роа Сьерра, тринадцатый по счету из ее четырнадцати детей. Ни один из них не закончил начальной школы, а четверо — два сына и две дочери — умерли.

Она заявила, что на протяжении примерно восьми месяцев были заметны странные перемены в поведении Хуана. Он разговаривал сам с собой и смеялся без причин, а в какой-то момент признался семье, что он является воплощением генерала Франсиско де Паула Сантандер, героя независимости страны, но родственники подумали, что это была пьяная шутка. Никто и представить не мог, что сын способен сделать кому-то плохо. Даже на работу он устраивался по рекомендательным письмам очень влиятельных людей.

Одно из них было при нем в папке, когда он убил Гайтана. За шесть месяцев до этого он собственноручно написал письмо президенту Оспина Пересу, в котором просил его о встрече, чтобы получить работу.

Мать заявила следователям, что сын изложил свою проблему также лично Гайтану, но тот ничем не обнадежил его.

Не было ясно, каким он был стрелком в обычной жизни, но преступник явно владел оружием профессионально. Револьвер был 38-го калибра, настолько старый, что остается удивляться, как он не дал осечку.

Некоторые служащие из здания были уверены, что видели его накануне убийства на этаже, где располагались кабинеты Гайтана. Консьерж утверждал безо всяких сомнений, что утром, 9-го, он видел, как убийца поднялся по лестнице и спустился затем на лифте с каким-то незнакомцем. Ему показалось, что оба прождали несколько часов около входа в здание, но Роа был один возле двери, когда чуть раньше одиннадцати Гайтан поднялся в свой кабинет.

Габриэль Рестрепо, журналист «Ла Хорнада», ежедневной газеты гайтанской компании, составил перечень удостоверяющих личность документов Роа Сьерра, которые у него были при себе в момент совершения преступления. Не оставалось никаких сомнений относительно его личности и социального положения, но не было никаких свидетельств, указывающих на его замысел. В карманах его брюк разными монетами вперемешку имелось восемьдесят два сентаво, в то время как повседневные нужды требовали пять сентаво. Во внутреннем кармане пиджака был бумажник из черной кожи с банкнотой в один песо. Также он имел при себе справку о психическом здоровье и еще одну из полиции о том, что он не был ранее судим, и третью, где был указан его домашний адрес в районе для бедных: улица Октава, номер 3073. В соответствии с военной книжкой резервиста второго класса, которую он носил все в том же кармане, он был сыном Рафаэля Роа и Энкарнасьон Сьерра и родился двадцать один год назад: 4 ноября 1921 года.

Все казалось в полном порядке, за исключением того, что человек из простонародья и без судимостей носил с собой столько справок. Мои же сомнения сводились к образу элегантного, хорошо одетого мужчины, который швырнул Роа разъяренной толпе и исчез навсегда в роскошном автомобиле.

Посреди гула трагедии, пока бальзамировали труп убитого борца, члены либерального руководства собрались в столовой Центральной больницы, чтобы договориться о чрезвычайных мерах. Самым неотложным делом было явиться без предварительного приема в президентский дворец, чтобы обсудить с главой государства чрезвычайные меры, способные предотвратить катастрофу, угрожающую стране. Дождь затих чуть раньше девяти вечера, и первые делегаты с трудом прокладывали себе дорогу среди обломков народного бунта и изрешеченных с балконов и крыш слепыми пулями вольных стрелков трупов.

В приемной президентского кабинета встретились некоторые должностные лица, политики-консерваторы, и растерянная супруга президента, донья Берта Эрнандес де Оспина. На ней все еще был костюм, в котором она сопровождала супруга на выставку в Енгативе, а за поясом револьвер, положенный в соответствии с уставом.

Поздним вечером президент потерял связь с самыми горячими точками и за закрытыми дверями пытался оценить вместе с военными и министрами состояние нации. Визит руководителей-либералов немногим раньше десяти застал его врасплох, он не хотел принимать их всех одновременно, а по двое, но они решили, что в таком случае не войдет никто. Президент уступил, либералы восприняли это как признак смятения.

Застали они его сидящим во главе длинного стола переговоров, в безукоризненном костюме, без малейшего признака беспокойства. Единственное, что выдавало некоторое напряжение, была манера жадно курить и иногда гасить сигарету на половине, чтобы прикурить другую.