Япония. В краю маяков и храмов - Шевцова Галина Викторовна - Страница 7

Одеты студенты — тоже оторви да выбрось. Последний писк у девушек — дурацкие легкие ситцевые юбки с рюшиками (желательно мятые) поверх джинсов с кроссовками. Плюс на голову намотано нечто вроде цветастого полотенца, из него волосы во все стороны торчат. У нас такую особу сочли бы городской дурочкой. А недавно вообще видела явление — довольно уже «пожилая девушка» в черном платье до колен. У платья — большой откинутый капюшон с заячьими ушами. Рукава короткие, а к ним на подтяжках (с голым промежутком) пристегнуты еще отдельные длинные рукава. Добавьте ко всему черные гольфы и здоровенные красные кроссовки, и картина будет полной. А школьницы носят толстые белые носки, собранные внизу в здоровенные гармошки. При таких носках любые ноги кажутся слоновьими. Говорят, они эти носки сверху клеем к ногам приклеивают — чтобы совсем не сползли. Или еще: особа в розовом платье до колен (кажется, из наволочки), с зеленым галстуком, фиолетовыми лосинами и красными кедами. Или барышня, одетая в одну только длинную футболку и сетчатую авоську поверх нее! Или… Да ну ладно, и так уже понятно. А парни-то, парни! С маникюром! Про крашеные и мелированные волосы или веера в руках я вообще молчу! И часто бывает затруднительно отличить девушку от молодого человека. Однажды, правда, повстречалось откровенное «оно» в кружевных крахмальных белоснежных оборочках, колготках-сеточках, женском высоком светлом парике и с усами. «Оно» устало ехало в утренней электричке…

А еще тут полно народу в разнообразных (иногда даже элегантных) марлевых масках. Это, говорят, оттого, что у них аллергия на пыльцу и весной как раз обострение. Потому что в апреле открываются шишечки криптомерий и с них летит злая аллергенная пыльца. Не знаю, кому как. Мне вот, например, эта желтенькая душистая пыль очень даже приятна. В какой-то мере она может даже заменить мой любимый тополиный пух, которого тут днем с огнем не сыскать.

Глава II

Бог портов

Местность, где я живу, называют Кансай. Она включает в себя агломерацию Осака — Киото — Нара с окрестностями. Считается, что именно тут, недалеко от Нары, где-то в III–V веках существовало легендарное японское государство Ямато. И далее вся история страны тоже крутилась в основном здесь. Императорские столицы с завидной регулярностью меняли местоположение, однако далеко не расползались: Асука, Фудзивара-кё, Нара, Нагаока-кё, Хэйан-кё, ныне более известная под именем Киото… Все это тут, близко: ну, максимум — час-полтора электричкой. А вот отделенный город Эдо (будущий Токио) появился только в начале XVII века, а официальный статус столицы, и того веселее, получил в конце девятнадцатого. Так что мы тут на пару тысяч лет древнее. Конечно, все пронесшиеся века оставили в Кансае еще и уйму разных очевидных следов: старинных храмов и прочих архитектурных, и не только, чудес. И все это счастье совсем рядом со мной, вот что прекрасно! Все выходные дни — а у меня тут их больше чем два, потому что я так ловко выбирала лекции, чтобы и среди недели денек-другой свободный выкроить, — я провожу, рыская по историческим околицам великой державы. Которые, к слову сказать, весьма мало общего имеют с суперсовременным «городом из „Звездных войн“», как я для себя называю Токио. Некоторые уголки так вообще мало изменились, скажем, с XV века…

В первые свои выходные я, конечно, отправилась в Нару — это мой, еще с прошлого приезда в Японию, самый любимый город. Посетила храм Кофуку-дера, павильон Дайбуцу-дэн [13], нарский парк, где ходят священные олени из храма Касуга-тайся… Точнее, не так — центр Нары — это и есть парк, а в нем уже все эти храмы расположены. Еще там есть пруды. Один меня особенно позабавил. На его дальнем берегу… Впрочем, это метафора: какой дальний берег может быть у большой лужи? Но, так или иначе, там стоит здоровенная пагода храма Кофуку-дера, вся в цветущей сакуре. А из воды выступают камешки. На них толпилось штук шестьдесят водяных черепах! Сидели прямо друг на друге, как слоеный бутерброд, но не в беспорядке, а все строго головами к виду на пагоду. Тоже, наверное, любовались сакурой. Эдакое черепашье ханами [14]. А что? Чем черепахи хуже людей?

А олени в нарском парке такие наглые. Для них продают «сика-сенбей [15]», специальное пресное печенье, очень, кстати, вкусненькое. Так они, как пронюхают, что у тебя это печенье есть, так сразу собираются вокруг и требуют. Едят с рук, бегут следом, наступают на ноги. Пока я ворон ловила, кто-то успел цапнуть меня за попу (а вдруг она тоже вкусная?), а один олень, самый пронырливый, принялся жевать мою карту Нары. Насилу отобрала.

Потом я забрела в отдаленный и тихий храм Син-Якусидзи. Там на входе сидела толстая черная кошка и ела кильку. Увидала меня и с громким воплем радости взобралась мне на колени. Стала там вертеться и тереться и требовать, чтобы ее гладили. Отделаться удалось только минут через двадцать. Внутри в саду стоял квадратный павильон, а в нем — странный круг с большими статуями «защитников годов» — всего двенадцать штук. Перед каждой — подставка для свечек. Я прошла к своей Крысе. Ее представлял довольно злобный волосатый молодой человек с воинственно поднятым копьем. Поставила ему свечку. Ничего, приятно было. Особенно, если учесть, что статуям этим уже практически полторы тысячи лет.

А в павильоне Дайбуцу-дэн стоит статуя Большого Будды. Будда огромный и спокойный. Зайдешь к нему за спину и почувствуешь что-то такое… То ли вселенскую защиту, то ли свою уже непринадлежность к этому миру. А за его плоской спиной — карман небытия. И еще там есть очень интере-е-есная колонна. Внизу у нее небольшая квадратная дырка, через которую все пытаются протиснуться: считается, что тот, кому это удастся, весь год будет в добром здравии. Протиснуться сквозь дырку не легко: там тесновато. Но главное даже не то, что узко, а что оттолкнуться не от чего и зацепиться не за что. Но все очень стараются, даже в очереди стоят. А как начинают с той стороны высовываться, тут-то и фотографируются. И вправду зрелище из разряда «сюр»: огромная, толстая колонна уходит под колоссальные своды. А внизу из нее торчит чья-нибудь голова.

Если из нарского парка подняться в горы над павильоном Большого Будды, то можно попасть в павильон Нигацу-до [16], где два раза в сутки здороваются и прощаются день и ночь. Мы там уже были однажды вечером, почти ночью, когда я первый раз ненадолго приезжала в Японию. Мы добрались туда с моими знакомыми Максом и Женей и еще — со случайным японским знакомым: «председателем клуба авторской песни» с острова Кюсю. Я, может быть, никогда больше не вернулась бы в Японию, не будь того случая и маленького барда Сугуру Кодзима. И его узкой щучьей гитары. Тогда, два года назад, случайный знакомый Сугуру-сан играл над ночной Нарой, на веранде Нигацу-до, между качающихся фонарей и дощечек-эма [17]с чьими-то желаниями. Играл и пел удивительным, высоким голосом: «Як тебе не любыты, Киеве мий…» И Женя, по непонятной причине чувствующий гораздо больше многих, спросил невзначай… Нет, не спросил, констатировал: «Ведь это же было твое чудо, да? А мы так, случайно влипли, за компанию?» Возможно и так. Потом я писала Сугуру. «Адресата не существует», вот что было пропечатано на возвращавшихся через месяц, заштампованных расплывчатыми иероглифами письмах. Может, он мне просто приснился? Мессир Сугуру Кодзима, абсолютно седой в 35 лет бард с острова Кюсю, подаривший мне Нару? И вместе с ней — осознание многомерности пространства и необъятной огромности мира, в котором есть всё и все. Даже те, кого ты придумал. Думаете, что второй раз сказка не возвращается? Ничего подобного. Этот крупный деревянный павильон над обрывом над ночной Нарой не изменяет своей волшебности. И каждый вечер зажигает несметное количество огромных, круглых, квадратных, причудливых, испещренных коваными узорами и обтянутых старой перезимовавшей лоскутной бумагой фонарей. Фонари качаются над Нарой, а Нара отвечает им блеском своих, городских огней, которые кажутся отсюда мелкими, как мак. Как отголоски прошлого, как взаимный поклон дня и ночи. Как раз в таких местах любят селиться сказки и призраки. Их присутствие тут заметно даже невооруженным глазом.