Япония. В краю маяков и храмов - Шевцова Галина Викторовна - Страница 27

Да, все архитектурные кубла в мире одинаковы.

Храм оказывается маленьким как игрушка. «Ностальгия, — задумчиво говорит мне Сакураи. — Смотри сюда — если видишь перед входом занавеску и коврик на полу, значит, храм предназначен для осмотра сидя. Если этого нет — тогда, значит, надо остаться стоять. Это — сидячий храм. Садись давай, от этого же сразу впечатление меняется!»

На потолке я с удивлением замечаю братца огромного дракона из киотского храма Мёсиндзи — того самого, помните, который, как ни пойдешь, все на тебя смотрит. Этот не очень смотрит — низковато ему.

— А что, эти драконы такие типичные?

— Да, для храмов дзен они довольно обычная вещь.

Ну вот, а я-то думала, что такой дракон один в целом свете!

В саду Сакураи показывает мне изнанку крыши чайной комнаты, подшитую тонкими бамбуковыми стволами:

— Смотри, так редко делают.

— А сколько бамбук может прослужить?

— Лет сто… Но только тонкий, у толстого широкие поры, и он быстро гниет.

Вот уж никогда бы не подумала! Сакураи пинает основание домика:

— Гляди, сюда кладут доски от корпусов старых кораблей.

— Ух ты, а зачем???

— Ну… От этого, знаешь, такой особенный привкус у здания появляется… Что вы вообще тут с Косидой торчите? Лезьте внутрь, когда еще вас в храмовую чайную комнату пустят!

Два раза упрашивать нас не приходиться — мы шмыгаем в узкий коридор между обтянутых желтоватой бумагой стеночек и деловито шуршим внутри. По дороге всегда мрачный и молчаливый Косида вдруг дергает меня за рукав и сообщает: «Ты это, слушай его больше, он у нас с приветом! Доски корабельные в основания чайных комнат кладут потому, что они крепкие от десятилетий в соленой воде…» В чайной комнате хорошо. Только тесно, иногда просто хочется встать на четвереньки.

В таком виде наконец наболтавшийся с толстым монахом сэнсэй Сакураи и застает нас с Косидой: мы ползаем по комнате на четвереньках, высовываемся в окошки и двери и радостно орем друг другу: «Ку-ку!»

Уж не знаю, что он там про нас подумал, но только после этого случая к висящей в мастерской у Сакураи над столом фотке троих его детей прибавилась миленькая фотография нас с Косидой под пагодой. Очевидно, нас занесли в соответствующий семейный разряд и на этом закрыли дело. Ну и ладно!

А лето наконец-то вступает в свои права: начинается сезон цикад. Цикады тут называются «сэми». Это не просто милые поющие существа, как думают те, кто никогда их не видел. Нет, цикада — здоровенный (размером со спичечный коробок), гадкий, жесткий летучий бомбовоз, по форме похожий на гигантского слепня. Их много разных видов, и орут они что надо — все по-разному и в разное время дня. Одни с утра, другие ближе к полудню. Третьи вечером или ночью. Причем и там у них все поделено. Одни, например, орут с шести до девяти вечера, другие с девяти до одиннадцати.

И так далее. Голос у цикад, как циркулярная пила. Невозможно даже поверить, что это вообще голос. А еще они быстро дохнут — век «сэми» короток. И по всем тропинкам валяются здоровенные дохлые цикады. Перед издыханием они летают и кружат как безумные, вцепляются в волосы, орут благим матом и бьются о стены комнат. В таких случаях мы зовем Манаса — он расправляется с ними путем сшибания на лету полотенцем и последующего выкидывания с балкона.

Но вскоре мы лишимся этого сервиса, потому что Манас уезжает домой на побывку. Перед отъездом он производит несколько абсолютно необходимых вещей — например, разбивает дверное стекло в женском общежитии иняза. Что он там делал, остается загадкой — оттуда до его школы — пол-Осаки. Маша даже не поленилась это разбитое стекло сфотографировать. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится. А в нашей общаге Манас разбивает камеру слежения за черным ходом — чтобы в его отсутствие к нам спокойно друзья захаживали, как он объяснил. Да, рано администрация общежития облегченно вздохнула по поводу его отъезда! И нам с Машей тоже придется вздыхать, но не облегченно, а тяжело. Потому что теперь нам самим придется изобретать способы защиты от дохнущих цикад.

Если рассмотреть дохлую цикаду попристальней, то на конце брюшка виден ее огромный музыкальный аппарат. Как он работает — остается загадкой. Но не приведи господи наступить на дохлую цикаду. Есть у нас тут один болгарин Бобо — местный донжуан. Когда он с тобой разговаривает, то его красивое лицо преисполнено такого искреннего интереса и дружелюбия, что просто пнуть его хочется. И посильней. Так вот, однажды этот Бобо наступил на цикаду. То-то я порадовалась. Цикада затрещала под его ногой как безумная, а Бобо в диком ужасе запрыгал и завертелся, вообще не понимая, что происходит. Странно, что заикой не остался. Никогда не наступайте на дохлых цикад!

Глава VII

Путешествие в Исе, или Одиссея капитана Врунгеля

Мы поехали смотреть святилище Исе и приехали в Дыру. Именно в Дыру, с большой буквы, потому что поселок с нашим отельцем назывался Анагава, что значит нечто вроде «Дырявая река». Уже на станции мы оценили все его преимущества — контроль на выходе отсутствовал, а это значило, что в принципе мы могли сюда приехать из самой Осаки вообще без билета. Общественный туалет выглядел как и везде — фаянсовый и никелированный. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что слив воды отсутствует за ненадобностью — кто же сливает воду в выгребной яме…

Мы пошли вдоль морского залива. Восемь вечера, и темень уже кромешная — в Японии рано темнеет. Дорога, несколько покосившихся домиков, гора по правую руку… А по левую — молочные воды залива. Лодочная пристань отгорожена от остального моря бетонной стеной.

По стене проходит дорога с мостиком, под ним ворота для выхода лодок. Лодки в бухте и ворота в молочное море. Теплый ветер. Куда идти — не ясно. Вот тащатся старик со старухой. «Вы не подскажете, где тут юсхостел???» В отличие от городских японцев никто от нас не шарахается (ой, мама, говорящий помидор!), и не пытается ответить на неудобоваримом английском. Они не удивляются иностранцам — все ведь люди, так они, наверное, думают. «Юсхостел тут рядом, на горе, мы вам покажем… А мы вот идем фейерверк смотреть. Летом — каждый вечер, на том берегу залива, в 19.55. С горы видно лучше, но он уже через две минуты начнется, вы подняться не успеете, идемте с нами на набережную смотреть. Это наш залив — мы еще в нем рыбу ловили, а теперь рыбы нет — грязно. Вы откуда? Все из разных стран? Это сколько же стран на свете…» Фейерверк вспархивает птичками на том берегу. И уходит в тучи, и уже оттуда, из тучного пуза выплескивается вниз разноцветными брызгами. Фейерверк в тучах…

Поселившись, мы выходим на разведку — разглядывать бумажки и банки от пива в воде залива. Грязно, лодки плачут об ушедшей рыбе и умирающем море, в углу гавани кто-то опасно бултыхается в воде… «Наверное, это мусорные чудища», — говорит Маша. Больше смотреть нечего, и мы возвращаемся. По дороге к юсхостелу стоят заброшенные пустые дома. В их тусклых стеклах бродят огоньки. Это юрэя (привидения), говорит Маша. Но нет — до часа Быка (с двух до четырех ночи), когда обычно выходят привидения, еще очень далеко, так что это наверняка не они…

В небе на той стороне залива бледным призрачным пятном висит огромный воздушный шар…

На следующее утро все выглядит по-другому. Под обветшалыми стенами домов бегают боком весьма крупные крабы. А вода кажется вовсе не такой уж и грязной. И пустой дом с привидениями оказывается обыкновенной станцией техобслуживания. Мы едем в Футами. По дороге до станции ухитряемся попробовать на зуб белые зернышки из метелочек на рисовом поле. Рис растет в метелках, как овес или просо. Дверцы раздолбанного пустынного гаража распахнуты настежь. На дальней гаражной стене за хламом и лестницей виднеются огромные черно-белые плакаты с Мэрилин Монро. Здрасьте, приехали, вот уж кого не ожидали тут встретить!