Япония. В краю маяков и храмов - Шевцова Галина Викторовна - Страница 1

Япония. В краю маяков и храмов

Глава I

Все начинается здесь

Кардинально сменить страну жительства означает попасть в другой мир. А прежний мир, со всеми заботливо налаженными связями, привычными пейзажами, закадычными приятелями, неизменными привычками и прочим, практически перестает существовать. Он стягивается до размера точки на карте и архивируется в каких-то неведомых файлах Вселенной. Все мы приходим сюда из какого-то другого мира. По крайней мере, буддисты считают именно так. Беда в том, что младенческое сознание не удерживает не то что картин прежнего места обитания, но даже и первых впечатлений от знакомства с новой реальностью. Но мне повезло особо: незнакомый мир достался в придачу с отсутствием жалоб на память. Новый мир — жемчужиной на ладони. И глаза у меня от этого стали как у стрекозы, фасеточные — не одну картинку вижу перед собой, а сразу много. Япония. Начало апреля.

Тут другой воздух. Ну, то есть — совсем другой! Другой запах… Трава, листья, деревья, земля — все пахнет по-другому. Кажется даже, что у этого воздуха абсолютно другая плотность. И ветер прилетает сюда совсем из других краев, и тучи плывут из других небес. На песчаные аллеи парков планируют хвостиками вниз плотные глянцевые щучки-листья незнакомых узловатых деревьев. Вертикально кружась, ложатся под ноги. У желудей — мохнатые шляпки, а луна висит рогами вниз. В центре ночного неба стоит Орион, а Большая Медведица так заткнута на периферию, что и не найти ее сразу. И потому мало кто в Японии вообще слышал про Большую Медведицу. Орион — вот отсчет всех местных путей. Наверное, и ветры, и тучи тоже находят сюда дорогу по Ориону. Оттого и характер у них не наш. И карта у них другая: на ней полушария поменяны местами, и получается, что Япония лежит в центре мира.

Бананы тут бывают мелкие и красные, а некоторые арбузы внутри — ярко-желтые. В супермаркетах в отдельном шкафчике выставлены лотки с яйцами — куриными и перепелиными. Рядом сидят пушистые игрушечные курицы и перепелки. Вальяжно так ножки свешивают. В магазине женской одежды кажется, будто хожу по распродаже нарядов для куклы Барби, размер соответствующий. А зеркало в моей комнате висит так низко, что, если хочешь свое лицо узреть, приседать приходится или выходить в коридор и вызывать лифт: там зеркало повыше. И на приборах для измерения роста, таких, знаете, с шестом и делениями, для некоторых особо одаренных иностранцев, в том числе и для меня, высоты шеста не хватает!

Пожилая японка ехала на мотороллере. А я переходила дорогу. Так она прямо с мотороллера со мной поздоровалась! Еще встретился толстый типус в шелковом лиловом кимоно с бледно-розовыми подкладками. Верхом на мотоцикле и в шлеме! А барышнями в кимоно и с мобилками у уха тут вообще никого не удивишь! Союз старины и современности так привычен, что скоро вообще перестанет замечаться.

А в ресторанчике, где едят лапшу-удон, официантка громко выкрикивает в сторону кухни каждый заказ: «Один удон, два риса, четыре темпуры [1]!» Из-за кухонных занавесок совместный мужско-женский хор бодро повторяет: «Хай [2], один удон, два риса, четыре темпуры!» Ко всей какофонии добавляется еще звон посуды и примечательные звуки, издаваемые посетителями: тут принято лапшу с шумом в рот засасывать. Класс!

В архитектурном плане страна тоже весьма непривычная — тут есть шикарные храмы с парками. Как оазисы в застройке. Все остальное — нагромождение скворечников и птичьих клеток, иногда прерываемое какой-нибудь чудовищной постройкой невообразимых размеров, красного, например, цвета и с вмонтированным в крышу здоровенным чертовым колесом. Старые кварталы тоже немного птичьи, но бывают с серой черепичкой и малюсенькими прихожими-садиками. В садиках растут компактные капустки. Декоративные, похожие на здоровенные хризантемы. Обязательно парочкой: белая и фиолетовая. Обе — с кружевными оборочками. Вокруг полно мимозовых деревьев, и все они цветут, как цыплята. Это вам не как у нас — три дохлые веточки в ведре у уличной торговки. А в парках используют тротуарные плиты в виде стволов деревьев. Я их даже пощупала — вдруг настоящие? Да нет, бетонные.

И главное — в начале апреля зацветает сакура! Я не думала, что тут ТАК много сакуры. Просто какая-то сакурная пена. Весна взбивает ее, жирную, розовую и топит в ней всю Японию. От первого храма Кёмидзу-дера до самого последнего мусорника. И еще я не думала, что сакура такая огромная. Я думала, так себе деревце, немногим больше кустика. А это вовсе не деревце, а целое деревище! Побольше нашего каштана будет. А ветки у нее кривые и темно-коричневые. И розовая пена на этом фоне. Если бы у нас побольше вишен и абрикосов росло, то, может, тоже что-то похожее получилось бы. А когда облетает сакура, кажется, что идет снег. И тут все говорят, что у сакуры плодов не бывает. Но это же невозможно, раз цветы были! Наверное, они просто не замечают. Я эту хитрющую сакуру через пару месяцев выведу на чистую воду! [3]

Мое увлечение Японией началось как-то случайно, вроде бы незаметно. Я вдруг решила выучить какой-нибудь восточный язык. Арабский меня не привлек, а китайский показался сложным из-за наличия тонов, что при моем отсутствии слуха могло стать проблемой. Остался японский. Так я оказалась на языковых курсах, в группе с еще пятью камикадзе, тоже решившими выучить этот язык. Было там и двое классических, анекдотических новых русских. Когда наша учительница Эля спросила, зачем им японский, они ответили, картинно растопырив пальцы:

— А нам скучно!

— Но, — смутилась Эля, — тогда вы могли бы выучить какой-нибудь другой, более полезный и распространенный язык, например английский или немецкий.

— А мы их уже выучили! — заявили наши новые русские.

Самое смешное, впоследствии оказалось, что они ничуть не преувеличили! О причинах своего выбора японского я, впрочем, могу сказать не больше: к тому времени я уже сносно болтала на нескольких европейских языках и была избалована легкостью, с которой мне удалось их выучить. Не особо заморачивалась я и теперь. Одним языком больше, какая разница! Господи, как же я ошибалась! Пару месяцев я не могла связать по-японски и двух слов: ведь для этого сперва надо было научиться выражать мысли задом наперед, а следовательно — и думать в другую сторону. Наша группа вскоре распалась — продолжать обучение, кроме меня, охотников не нашлось. Однако до того мы успели неплохо повеселиться, в том числе поставить на японском языке и показать в посольстве спектакль в честь дня рождения императора. Спектакль был о Рождестве — ведь японский император ухитрился родиться практически на католическое Рождество. Помимо сложной и многословной роли рассказчика, мне досталась еще и роль новорожденного Христа, потому что никто больше не мог так оторванно изобразить крик младенца. Я же получала истинное наслаждение от процесса: залезала под стол, жмурилась и, зажав наподобие советских киношных переводчиков пальцами нос, орала благим матом: «Огя-огя!!!» [4]

После распада содружества камикадзе я какое-то время слонялась без дела. Но тут вдруг открыли языковые курсы при Японском центре, и я перебралась туда. Думаю, что там кто-то дал маху при обработке моей анкеты: я ведь честно написала, что изучаю японский всего-то пять месяцев! А они, видать, решили, что пять лет. Так я угодила в старшую группу, к профессиональным филологам японского из иняза. Отступать — не по мне, и группу я менять не стала. А через два года даже ухитрилась выбиться в первые ряды. И тогда произошло непоправимое: Японский центр отправил меня на премиальную стажировку в Токио. Никакая другая страна не привлекла меня настолько: до того я всегда радостно возвращалась из всех своих многочисленных заграничных поездок. Но тут вдруг почувствовала, что хочу провести в Японии не месяц и не два, а год, пять, десять… Хочу наблюдать сезонные изменения в садах Киото, хочу смотреть, как закрываются и открываются лотосы в прудах, слушать, как надрывно кричат цикады… И вот через два года я снова здесь. Потому что получила от японского правительства двухгодичную исследовательскую стипендию. Оглядываясь назад, понимаю, что в таком внезапном повороте судьбы, возможно, не было случайностей: кто, как не я, в конце концов, все детство провел за чтением хайку? Кто учился графике по гравюрам Хиросигэ? Кто в школе был главным мастером оригами?