Щит и меч. Книга вторая - Кожевников Вадим Михайлович - Страница 90

— Мне бы не хотелось, чтобы хоть что-нибудь во мне было для вас неясно.

— Мне тоже, — согласился Густав. Похлопал Вайса по плечу: — У вас с вами впереди еще много времени. — Посоветовал: — А почему бы вам не навестить Генриха Шварцкопфа?

— Это вам желательно?

— А вам?

— Генрих — мой друг. Но его дядя Вилли Шварцкопф — крупный деятель гестапо.

— И что же?

— Моих способностей хватает только на то, чтобы служить там, где моя служба.

— Значит, ваш визит будет полезен той службе, к которой вы принадлежите. Если вам ясно это, то у меня в отношении вас больше не останется никаких неясностей.

Вайс склонил голову, щелкнул каблуками.

Густав сказал снисходительно:

— Здесь у нас такая форма выражения готовности не принята. В отличие от абвера мы различаем сотрудников не по званиям, а по степени их способности понимать больше, чем им сказано.

После этой многозначительной беседы, как по мановению волшебной палочки, исчезла незримая преграда вежливой, холодной отчужденности между обитателями коттеджей и Вайсом.

И хотя разговаривали с ним больше на отвлеченные темы, Вайс почувствовал уже не безразличие, а пытливый интерес к себе.

Вилли Шварцкопф жил на Фридрихштрассе в доме странной архитектуры — помесь модерна с цейхгаузом. Некогда здесь у него была квартира в три комнаты, но после того, как здание ариезировали, он захватил под личную канцелярию целый этаж. Племяннику он уступил одну из комнат в прежней своей квартире.

На этаже, так же как и в прихожей, дежурили эсэсовцы.

Завтрак был накрыт в новом кабинете Вилли Шварцкопфа, обставленном с нарочитой казарменной скудостью и суровой непритязательностью. Солдатская койка. У изголовья столик, уставленный армейскими телефонными аппаратами. Посредине комнаты большой стол без ящиков. Огромная карта, завешенная полотном. В стену вмурованы большие несгораемые шкафы. Крашеная металлическая дверь с крошечным круглым окошечком, прикрытым стальной задвижкой.

Возле койки на коврике лениво дремала огромная сытая овчарка. Моду на этих сторожевых псов ввел фюрер.

Сервировка была тоже казарменного типа: алюминиевые ложки и вилки, армейские ножи-полутесаки. Но яства дорогие и так же, как и вина, в большинстве иностранного происхождения.

Мундир на Вилли был довольно поношенный, только сапоги лаково сияли.

Принял он Вайса радушно. Разведя руками, признался, как бы извиняясь:

— Когда германский народ все отдает фронту, мы, его вожди, следуем духу спартанцев.

Генрих только усмехнулся этой хвастливой лжи. В Шарлоттенбурге, в самых аристократических кварталах Берлина, у Вилли был роскошный особняк, который он превратил в склад всевозможных ценностей, но об этом знали лишь самые близкие ему люди.

Обнимая племянника, Вилли сказал самодовольно:

— Если бы Генрих, начиная свою деятельность, был таким, каким он вернулся сейчас из Варшавы, черт возьми, я бы не удивился, получив приказ явиться к нему в рейхканцелярию с докладом. Не будь его, я сейчас не справился бы и с половиной своих дел. Парень перебесился и взялся за ум.

За завтраком Вилли много ел и пил. Генрих же почти не ел и пил только минеральную воду.

— Ну, как вам понравились люди Вальтера? — спросил Вилли и, не дожидаясь ответа, начал возмущаться: — Набрал личный дипломатический корпус из чистоплюев. Салонные шалопаи, изнеженные сынки богатых родителей, имеющих родственные связи со всех странах Европы. Какие они, к дьяволу, агенты! Ведь любой из них, попади он в руки самому паршивому контрравездчику-мальчишке, наложит в штаны и начнет болтать, как на исповеди. А этот Густав! Хороша штучка! В свое время на Альбрехштрассе, восемь, он умел заставить разговориться самых упорных, а теперь заделался гувернером у этих щенков на псарне Вальтера. Что вы скажете о Густаве и вообще о его пансионате?

— Я бы не оправдал рекомендацию герра Лансдорфа и вашу тоже, — глубокомысленно улыбнулся Вайс, — если б позволил себе не только высказывать суждения о моих сослуживцах, но и делиться с кем-либо тем, что касается моей новой работы.

— Да бросьте! — весело воскликнул Вилли. — Здесь за бронированными дверями, мы как у Христа под мышкой. — И добавил внушительно: — У нас один хозяин — Генрих Гиммлер.

— Слуги, у которых слишком длинный язык, обычно не задерживаются в хорошем доме, — отпарировал Вайс.

— О, вы вон, оказывается, какой камушек! — в голосе Вилли звучали недовольные ноты. — Ничего, я все же надеюсь, мы с вами подружимся.

— Я тоже, — сказал Вайс. И счел нужным добавить: — Смею вас заверить, мои самые лучшие впечатления о вас останутся в такой же неприкосновенности, — он кивнул на несгораемые шкафы, — как бумаги, которые там хранятся.

— Однако вы человек твердых правил! — проворчал Вилли.

— Нет, — сказал Вайс, — но я умею твердо подчиняться тем правилам, какие мне рекомендуют старшие.

— Ловко сказано! — расхохотался Вилли и обратился к Генриху: — А этот твой приятель, оказывается, не такой простофиля, как мне показалось тогда, в Лицманштадте. — И тут же упрекнул Вайса: — Вы человек неглупый и должны были понять, что если уж старик Вилли оказывает услугу ближнему, то при этом он всегда рассчитывает на ответную любезность.

— Я готов приложить все усилия, чтобы выполнить любое ваше поручение, — почтительно наклонил голову Вайс, — если, конечно, оно не пойдет вразрез с обязательствами, которые я на себя взял.

— Ладно, ладно, — грубовато-снисходительно похлопал его по плечу Вилли, — я сам никогда не забываю тех, кого чем-нибудь одолжил.

По-видимому, он ожидал длругого от Вайса, но, прикинув, что не часто попадаются в рейхе люди, с таким упорством отстаивающие свою служебную честь, смирился и сказал:

— Образованные люди сейчас редкость. Незначительную часть их мы бережем в тюрьмах. — Расхохотался. — Недавно надо было произвести экспертизу художественных ценностей, доставленных из оккупированных областей. Если б вы видели рожи этих интеллигентов, когда мы привезли их в подвалы хранилища! С некоторых картин они буквально слизывали пыль и грязь. Но когда я потребовал от них, чтобы они установили стоимость каждого предмета, подлецы заявили, что это невозможно, так как национальные реликвии, мол, не имеют продажной цены. Ну, им так всыпали за саботаж, что нашим ребятам пришлось на руках тащить их обратно в тюремный фургон.