Заир - Коэльо Пауло - Страница 11

Неделю кряду я брожу по набережным Сены, а потом запираюсь у себя в кабинете. Так, словно стоящий за плечом ангел диктует мне, я пишу книгу — вернее, письмо, бесконечное письмо женщине моей мечты, женщине, которую люблю и буду любить всегда. Когда-нибудь эта книга попадет тебе в руки, но даже если этого не произойдет, я — в ладу со своей совестью, с миром в душе. Больше я не сражаюсь со своей уязвленной гордостью, больше не отыскиваю Эстер на улицах и в барах, в кино и на приемах, в Марии и строчках газетной хроники.

Напротив — мне довольно самого факта ее существования: он показывает и доказывает, что я способен испытывать неведомую прежде любовь. Он осеняет меня благодатью.

Я принимаю Заир. Пусть ведет меня к святости или к сумасшествию.

Книга, названием которой стала строчка из Екклезиаста «Время раздирать и время сшивать», вышла в конце апреля. Через две недели она уже заняла первое место в списке бестселлеров.

Литературные критики, которые никогда со мной особенно не церемонились, на этот раз оказались просто беспощадны. Кое-что я вырезал и вклеил в тетрадь рядом со статьями, посвященными прочим моим книгам. Писали примерно одно и то же, менялось только заглавие:

Появилось, впрочем, и другое: к приведенным выше фразам рецензенты добавили кое-что новенькое — о том, например, что я, стремясь заработать как можно больше, использую прошлогодний скандал. Как всегда бывает, бранные отзывы только подогрели интерес публики. Мои верные читатели покупали книгу, а те, кто уже успел позабыть скандал с исчезновением Эстер, теперь вспомнили и поспешили обзавестись экземпляром, чтобы узнать мою версию происшедшего (а поскольку в книге об этом не было ни слова, а воспевалась любовь, они, надо думать, испытали разочарование и признали правоту критики). Издательства всех стран, где публиковались мои книги, немедленно купили права и на эту тоже.

А Мари, которой я отправил рукопись раньше, чем своему издателю, не обманула моих ожиданий: она не стала ревновать или пенять мне на то, что я, мол, открываю душу всем и каждому, а наоборот — одобрила меня и поддержала, и была ужасно рада успеху книги. В ту пору она читала труды одного мистика, никому почти неизвестного, и ссылалась на него в каждом нашем разговоре.

— Когда нас хвалят, надо особенно тщательно следить за своим поведением.

— Критики никогда меня не хвалили.

— Я говорю о читателях: ты получаешь от них неимоверное количество писем и в конце концов можешь уверовать, что ты — лучше, чем ты сам о себе думал, и тогда тебя охватит ложное чувство уверенности. Тебе покажется, что ты защищен от всего, а это очень опасно.

— По правде сказать, побывав в соборе, я в самом деле переменил мнение о себе к лучшему, и письма читателей тут ни при чем. Я, как это ни странно, обнаружил в своей душе любовь.

— Ну и прекрасно. Больше всего меня радует, что в своей книге ты ни разу не обвинил Эстер. И себя тоже.

— Я научился не тратить на это время.

— Вот и славно. Вселенная берет на себя труд исправлять наши ошибки.

— Ты считаешь, что исчезновение моей жены — нечто вроде «исправления»?

— Я не верю в целебные свойства страдания и трагедии — они случаются потому, что это часть нашего бытия, и потому не стоит воспринимать их как кару. Вселенная указывает нам на наши заблуждения, когда лишает нас самого важного — наших друзей. Если не ошибаюсь, именно это с тобой и происходит.

— Вот что я понял недавно: истинные друзья — это те, кто оказывается рядом, когда происходит что-то хорошее. Они радуются нашим победам. Ложные друзья появляются в трудные минуты и с печалью на лице демонстрируют, что они — «с нами», хотя на самом деле наше страдание служит им в их убогой жизни немалым утешением. В прошлом году, например, рядом со мной возникли люди, которых я никогда прежде не видел. Они желали меня «поддержать». Мне это ненавистно.

— Так бывало и со мной тоже.

— Я благодарен судьбе за то, что ты появилась в моей жизни, Мари.

— Рано благодарить: наши отношения еще не обрели ни прочности, ни достаточности. А я между тем подумываю, не перебраться ли мне в Париж. Или, может быть, попросить тебя пожить в Милане? И в том, и в другом случае на нашей работе это отразится не слишком сильно. Ты и так всегда работаешь дома, а я — в других городах. Обсудим это или поговорим о другом?

— Второе предпочтительней.

— Будь по-твоему. Знаешь, твоя книга написана очень смелым человеком. Больше всего меня поразило, что ты нигде, ни разу не даешь слова этому юноше.

— Он меня не интересует.

— Еще как интересует. Уверена, что ты нет-нет да и спросишь себя: «Почему она предпочла его?»

— Нет.

— Врешь. Я вот спрашиваю себя, почему мой сосед не разведется со своей женой — никчемной, с вечной улыбкой на лице, с вечными заботами о доме, о еде, о детях, о счетах. Я спрашиваю — значит, и ты тоже.

— Тебе хотелось бы, чтобы я сказал, что ненавижу его, — он увел у меня жену.

— Нет. Мне хотелось бы, чтобы ты его простил.

— На это я не способен.

— Это и вправду очень трудно. Но выбора нет: если не простишь — будешь постоянно думать о том, какое страдание он тебе причинил, и эта боль не пройдет никогда. Пойми, я вовсе не считаю, будто ты должен любить его. Я не говорю, что ты должен разыскать его. Я не предлагаю тебе сделать из него ангела. Как, кстати, его зовут? Какое-то русское имя, если не ошибаюсь.

— Не важно.

— Вот видишь?! Ты даже не хочешь осквернить уста его именем. Из суеверия?

— Ты хочешь знать, как его зовут? Пожалуйста — Михаил.

— Энергия ненависти неплодотворна. Энергия прощения, выраженного через любовь, способна преобразить твою жизнь.

— Знаешь, ты напоминаешь мне сейчас какого-то тибетского мудреца, чьи рассуждения очень хороши в теории, но неприменимы на практике. Не забывай — я много раз был ранен.

— Да, внутри тебя до сих пор живет мальчик, который плакал тайком от родителей и был самым слабым в классе. Ты до сих пор отмечен чертами того юноши, которому не давались спортивные достижения. Который не пользовался успехом у сверстниц. В твоей душе еще остались шрамы от того, как несправедливо обходилась с тобою жизнь. Ну и что в этом хорошего?

— Откуда ты знаешь, что все это было со мной?

— Да уж знаю. По глазам вижу. Еще раз говорю — ничего хорошего тебе это не принесло. Ничего, кроме постоянного желания жалеть себя, ибо ты становился жертвой тех, кто сильнее. Или метнуться в другую крайность — выступить в обличье мстителя, готового ранить еще сильней, чем ранили его самого. Тебе не кажется, что ты даром теряешь время?

— Мне кажется, что я веду себя как человек.

— Это так. Но не как человек умный и рассудительный. Береги время, отпущенное тебе на этом свете, помни, что Господь прощал, — прости и ты.