Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 35

– Но ведь это не имеет ни малейшего отношения к пьесе, над которой мы работаем! – воскликнула одна из актрис.

Режиссер, впрочем, уловил суть моего замысла:

– Прекрасная идея, можем начинать, – и, обернув­шись ко мне, добавил: – Андреа, ты будешь новоприбыв­шей. А я сыграю роль этого малого, который из лучших побуждений пытается сохранить традиции и обычаи. Группа состоит из супружеских пар – они вместе ходят в церковь, по субботам собираются, помогают друг другу…

Мы сели на пол, расслабились и начали упражне­ние – на самом деле, весьма несложное: центральный персонаж (в данном случае – я) создает ситуации, а прочие реагируют на них.

И, выполнив релаксацию, я превратилась в Афину. Я воображала, как она носится по всему свету, подобно сатане, ища верноподданных для своего царства, но при этом принимает облик Геи, всеведущей богини, сотво­рившей все живое. В течение пятнадцати минут обра­зовывались «супружеские пары»: они знакомились, со­обща придумывали истории о своих детях, о хозяйстве, о понимании и дружбе. Почувствовав, что их вселенная создана, я села в углу сцены и заговорила о любви.

– Итак, мы находимся в маленькой деревне. Вы счи­таете меня чужестранкой, и потому вам интересно то, что я могу поведать вам. Вы никогда не путешествова­ли, вы не знаете, что происходит за горами, но я могу сказать вам: «Нет необходимости возделывать землю! Она и так всегда будет щедра к вашей общине. Важнее возделывать душу человеческую. Когда говорите, что любите путешествовать, употребляете не то слово – любовь есть отношения между людьми.

Вы желаете, чтобы урожай был богат и обилен, и по этой причине решили полюбить землю? Новая глу­пость: любовь – это не желание, не познание, не вос­хищение. Это – вызов, это невидимый глазом огонь. А потому вы ошибаетесь, считая меня чужестранкой, оказавшейся в вашем краю. Нет, мне все здесь знако­мо и близко, ибо я пришла сюда во всеоружии силы и в свете пламени и, когда уйду, никто здесь уже не будет прежним. Я несу истинную любовь – совсем не ту, о которой вы читали книги и слушали сказки».

«Муж» одной из женщин начал странно погляды­вать на меня. «Жена» растерялась.

Режиссер – верней сказать, глава общины, «добрый человек» – делал все возможное, чтобы объяснить сво­им землякам, как важно сохранять обычаи и традиции, обрабатывать землю, просить, чтобы и в нынешнем году она оказалась так же щедра к крестьянам, как и в прошлом. Я же говорила только о любви.

– Он уверяет вас, что земля любит ритуалы? А я обещаю вам: если будете крепко любить друг друга, соберете богатый урожай, ибо любовь – это чувство, преображающее все. Но что я вижу? Дружбу. Страсть иссякла и улетучилась давным– Давно, потому что вы привыкли друг к другу. И по этой причине земля дает вам ровно столько, сколько давала в прошлом году, не больше и не меньше. И по этой же причине в темных глубинах ваших душ живет безмолвная жалоба на то, что ничего в вашей жизни не меняется. Почему же? Да потому, что вы тщитесь управлять силой, способной все преобразовать. Ради чего? Ради того, чтобы в вашей жизни не было по-прежнему вызова.

«Добрый человек» отвечал мне:

– Наша община выжила потому, что уважала зако­ны. Сама любовь управлялась ими. Тот, кто поддается страстям, не беря в расчет общего блага, вечно будет пребывать в тоске и смятении, в страхе ранить свою прежнюю избранницу, рассердить свою новую под­ругу, потерять все, что построил и приобрел. Чуже­странка, лишенная всяких уз и прошлого, вольна го­ворить все, что ей вздумается, но она не ведает, какие трудности одолевали мы, пока не оказались там, где пребываем ныне. Не знает, на какие жертвы шли мы ради своих детей. Не догадывается, что мы трудимся неустанно, чтобы земля была щедра к нам, чтобы мир осенял наши дома, чтобы на черный день был запас продовольствия.

В течение часа я защищала всепожирающую страсть, а «добрый человек» говорил о том чувстве, которое при­носит мир и спокойствие. А под конец он замолчал, все собрались вокруг него, и в наступившей тишине слы­шался только мой голос.

Я исполнила свою роль с воодушевлением и верой, о которых даже не подозревала, но все же моя чужестран­ка покидала деревню, так никого и не убедив.

И я была этому очень, очень рада.

Хирон Райан, журналист

Один мой старинный при­ятель любил повторять: «Четверть всех знаний мы по­лучаем от учителей, четверть – слушая самих себя, четверть даруют нам друзья, а еще четверть – прожи­тые годы». Но в тот день, когда мы впервые собрались у Афины, которая намеревалась окончить лекцию, пре­рванную в театре, все мы учились у… право, затрудня­юсь сказать.

Хозяйка вместе с сыном принимала нас в маленькой гостиной – белой и пустой, если не считать тумбы с музыкальным центром и стопки компакт-дисков. При­сутствие мальчика меня удивило – ему, наверно, скуч­но будет, подумал я и стал ждать, что Афина начнет с того места, где остановилась в прошлый раз. Но у нее были другие намерения: она объявила, что поставит диск с записями сибирской музыки, а мы все должны будем просто слушать.

И больше ничего.

– Медитация не оказывает на меня никакого воздей­ствия, – сказала она. – Мне смешно смотреть, как люди с закрытыми глазами, с улыбкой на устах, с серьезными лицами, с высокомерным видом сидят, сосредоточившись неизвестно на чем – а верней, ни на чем – в полнейшем убеждении, что входят в контакт с Богом или Богиней. Мы, по крайней мере, будем вместе слушать музыку.

Снова почудилось мне, что Афина не вполне отдает себе отчет в своих действиях. Но у нее собралась почти вся труппа во главе с режиссером – если верить Ан-дреа, он был здесь как лазутчик во вражьем стане.

Музыка стихла.

– А теперь танцуйте – но в ритме, который не име­ет совершенно ничего общего с мелодией.

Она снова поставила диск, прибавила громкости, и тело ее задвигалось – причем не очень-то изящно. Из всех присутствующих ее примеру последовал лишь один пожилой актер, в пьесе игравший роль пьяного короля. Больше никто даже не пошевелился – все испытыва­ли некоторую неловкость. Одна из актрис взглянула на часы – а прошло-то всего-навсего десять минут.

Афина остановилась, обвела всех взглядом:

– Чего стоите?

– Мне… мне кажется нелепым делать это… – робко произнесла одна из актрис. – Мы ведь пытаемся по­стичь гармонию, а не ее противоположность.

– И все же делайте, что я говорю. Желаете получить теоретическое обоснование? Пожалуйста: перемены происходят лишь тогда, когда мы идем против того, на­перекор тому, к чему привыкли.

Она обернулась к «королю»:

– Почему вы решились танцевать, не попадая в такт?

– Все очень просто – у меня совершенно нет чув­ства ритма.

Все рассмеялись, и темная тучка неприязни рассея­лась.

– Что ж, я начну сначала, а вы можете либо следо­вать мне, либо уйти – на этот раз я решаю, когда ис­течет время моей лекции. Одна из самых агрессивных вещей, которые может делать человек, – идти против того, что ему кажется красивым. Этим мы сегодня и зай­мемся. Мы будем танцевать плохо. Мы все!

Это было всего лишь очередное упражнение, и, чтобы не ставить хозяйку в неловкое положение, все мы подчинились. Я боролся с самим собой, одолевая искушение следовать этому чудесному, завораживаю­щему ритму ударных, и мне казалось – я нападаю на музыкантов, исполнявших мелодию, на композитора, создавшего ее. Но тело мое постоянно противилось этой дисгармонии, и приходилось подчинять его моей воле. С нами танцевал и Виорель, заливавшийся сме­хом. Но вот в какой-то момент он остановился и сел на пол – слишком больших усилий стоил ему этот танец. На середине аккорда музыка оборвалась.

– Ждите. Мы ждали.

– Сейчас я сделаю то, чего не делала раньше никогда. Афина зажмурилась, закрыла лицо ладонями.

– Я никогда еще не танцевала, не попадая в ритм… Стало быть, это испытание далось ей тяжелей, чем каждому из нас.

– Мне плохо…

Все мы, включая режиссера, вскочили. Андреа, мет­нув в меня яростный взгляд, все же направилась к Афи­не. Но прежде чем успела дотронуться до нее, та попро­сила всех вернуться на свои места.