Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 11

Сначала Афина присоединилась к нам, продолжая держать сына на руках, но вскоре он уснул, и тогда она по­ложила его на диван. Прежде чем закрыть глаза и впасть в транс, я увидел, что она постигла путь к Вершине.

И с тех пор она ежедневно, кроме воскресений, по­являлась у меня. Я ставил музыку, которую один мой друг вывез из русских степей, и мы принимались танце­вать в буквальном смысле – до упаду. Через месяц она попросила у меня запись.

– Я хочу делать это по утрам, перед тем, как отвести сына к моей матери и отправиться на работу.

– Мне кажется, – возразил я, – что люди, связан­ные между собой одной энергией, создают некую особую ауру и помогают всем и каждому впасть в транс. А кроме того, если заниматься этим перед работой, то надо быть готовой к увольнению, потому что весь день вы будете утомлены до предела.

Подумав немного, она отвечала так:

– Вы правы в том, что касается коллективной энер­гии. Я вижу, что в вашей группе – пять супружеских пар, включая вас с женой, и все они обрели любовь. И потому могут разделить эту позитивную энергию со мной. Но я-то – одна. Вернее, я – с сыном, но он пока еще не в силах выразить свою любовь в доступной на­шему пониманию форме. И я предпочитаю принять свое одиночество: если попытаюсь бежать от него, то никогда больше не встречу достойного партнера. Если же не противиться ему, то, быть может, что-нибудь пере­менится. Я уже могла убедиться, что, когда стараешься бороться с одиночеством, оно становится только креп­че, зато слабеет, когда мы попросту не замечаем его.

– Вы пришли к нам в поисках любви?

– Что ж, это достойная причина, но я отвечаю: «Нет». Не за любовью. Я ищу смысла моей жизни, кото­рый пока сводится к заботам о сыне. И я опасаюсь, что это способно будет погубить его – либо чрезмерной и мелочной опекой, либо тем, что я буду проецировать на него собственные несбывшиеся ожидания, нереа­лизованные мечты. Как-то на днях, во время танца, я почувствовала, что выздоровела. Если бы дело касалось физического самочувствия, это можно было бы назвать чудом. Но это было из сферы духовного – как если бы что-то, тревожившее меня, вдруг исчезло.

Я знал, о чем она говорит.

– Меня ведь никто не учил танцевать под эту музы­ку, – продолжала она. – Но у меня такое чувство, вер­нее – предчувствие, будто я знаю, что делаю.

– Ничему и не надо учиться. Вспомните нашу пер­вую прогулку в парке – природа сама творит ритм, со­ответствующий каждому мгновению.

– И любить меня тоже никто не учил. Но я люби­ла Господа, любила своего мужа, сейчас люблю сына и родителей. И все равно – чего-то недостает. И хотя я устаю после танца, но, остановившись, чувствую, как на меня снисходит благодать – я впадаю в глубокий экстаз. Я хотела, чтобы это состояние продолжалось весь день. И чтобы оно помогло мне обрести недоста­ющее – любовь мужчины. В танце я могу видеть его сердце, хоть и не в силах различить его лицо. Я ощущаю его близость и потому должна быть внимательна: я хочу танцевать утром, чтобы в течение всего дня не пропу­стить ничего из происходящего вокруг.

– А вы знаете, что означает слово «экстаз»? Это слово греческое и буквально переводится так: «выйти из самого себя». Целый день провести в таком состоя­нии – это чересчур и для тела, и для души.

– Я все же попытаюсь.

Убедившись, что мне ее не переубедить, я сделал ко­пию записи. И с тех пор, ежедневно просыпаясь от до­носившихся сверху грохота музыки и звука ее шагов, я спрашивал себя, как ей удается работать в банке после того, как она целый час провела в трансе? Как-то раз, повстречав ее в подъезде, я предложил выпить кофе. Афина сообщила мне, что размножила запись, и теперь многие ее сослуживцы тоже ищут Вершину.

– Может быть, я зря это сделала? Это – тайна?

Да нет, разумеется. Скорее наоборот – она помо­гала мне сохранять почти пресекшуюся традицию. В заметках моего деда я нашел упоминание о какой-то женщине: та рассказывала об одном монахе, который уверял, что в нас присутствуют все наши предки и бес­численные поколения потомков. Освобождаясь, мы тем самым освобождаем и человечество.

– И, значит, все жители того сибирского городка должны быть рады. И просто – должны быть. Их труд благодаря вашему деду возрождается в этом мире. Но вот что меня занимает: почему вы решили начать тан­цевать, прочитав эти странички? А если бы в них речь шла о спорте, то решили бы стать футболистом?

Меня никогда еще не спрашивали об этом.

– Дело в том, что я в ту пору был болен. Какая-то редкая разновидность артрита. Врачи сказали, что го­дам к тридцати пяти я буду прикован к инвалидному креслу. Времени впереди оставалось мало, вот я и ре­шил тогда посвятить себя тому, что впредь будет для меня недоступно. А дед на этом клочке бумаги запи­сал, что обитатели Дедова верили в целебные свойства транса.

– И, судя по всему, оказались правы.

Я ничего ей не ответил, хотя не разделял ее убежден­ности. Быть может, ошиблись врачи, вынося мне свой приговор. Быть может, сознание того, что юный эми­грант не может позволить себе роскошь болеть, оказа­ло столь могучее воздействие на мое бессознательное, что вызвало естественную реакцию организма. А быть может, все-таки случилось чудо, опровергающее мою присущую доброму католику убежденность в том, что танцы не исцеляют.

Я вспоминаю, как в отрочестве, не найдя музыки, которая отвечала бы душевному настроению, я натя­гивал на голову черный капюшон и, представляя, что мира вокруг меня не существует, переносился мыслен­но в Дедов, ко всем этим людям, к моему деду и его воз­любленной-актрисе. В обступавшем меня безмолвии я просил их научить меня танцу, вывести за положенные мне границы, ибо в самом скором времени мне будет грозить паралич. Чем больше двигалось мое тело, тем отчетливей видел я свет, исходящий из моего сердца, и тем большему я учился – то ли у самого себя, то ли у теней прошлого. Я даже овладел способностью слы­шать музыку, звучавшую на их ритуалах, и когда много лет спустя кто-то из моих приятелей побывал в Сибири, я попросил его привезти несколько дисков и, к неопи­суемому своему изумлению, услышал на одном из них музыку, много лет назад воображенную мной.

Но Афине я решил об этом не рассказывать – она показалась мне человеком очень впечатлительным, внушаемым и неуравновешенным.

Незадолго до ее поездки на Ближний Восток у нас с нею состоялся еще один разговор: тогда она была счаст­лива и умиротворена, и как будто обрела желаемое – любовь.

– Мои коллеги создали группу и называют себя «Па­ломники Вершины». Все это благодаря вашему деду.

– Благодаря вам – вы испытали потребность раз­делить это знание с другими. Я слышал, что вы собирае­тесь уезжать, и хочу поблагодарить вас за то, что сумели придать новый масштаб тому, что я делал на протяже­нии многих лет, пытаясь рассеять этот свет среди не­многих заинтересовавшихся им людей. Но делал я это робко, ибо опасался, что люди сочтут всю эту историю полной чушью.

– А знаете, что я обнаружила? Экстаз – это способ выйти из себя, но танец – это возможность подняться в Космос. Открыть новые измерения, при этом не на­рушая контакта с собственным телом. Благодаря танцу мир духовный и мир реальный способны сосущество­вать. Мне кажется, что балерины стоят на пуантах по­тому, что одновременно прикасаются к земле и дости­гают небес.

Насколько я помню, это были последние слова Афи­ны. Во время танца, которому мы предавались с ликова­нием, мозг теряет свою контролирующую силу и браз­ды правления над телом у него перехватывает сердце. Лишь в такие мгновения появляется Вершина.

Если веришь в нее, разумеется.

Питер Шерни, 47 лет, генеральный директор филиала банка (название удалено) в Холланд-парке, Лондон

Я принял Афину на работу исключительно потому, что ее отец был одним из самых уважаемых клиентов нашего банка, – в конце концов, не зря же говорится, что рука руку моет. Она показалась мне человеком горячим и вспыльчивым, и я поставил ее на чисто канцелярскую должность, требующую совсем иных черт характера, ибо втайне надеялся – Афина вскоре уволится, а я с чистой совестью смогу сказать ее отцу, что вот, мол, пытался ей помочь да не вышло.