На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло - Страница 12

Я знала, что с этой минуты познаю небеса и преисподнюю, радость и горе, исполнение мечты и безнадежное отчаянье, знала, что не смогу больше усмирять ветры, налетающие из потаенных уголков души. Знала, что с этого утра моим поводырем и провожатым станет любовь, хоть она и поселилась во мне с детства, когда я впервые увидела его. Ибо никогда я его не забывала — пусть и считала делом недостойным бороться за него. Эта любовь была трудна и окружена границами, нарушать которые я не желала.

В памяти воскресла площадь в Сории и та минута, когда я попросила его поискать оброненную мною ладанку. Я знала — да, я знала, что он хочет мне сказать, и не хотела слушать этого, потому что он принадлежал к числу тех юношей, которые в один прекрасный день покидают отчий край, отправляясь на поиски приключений, чтобы заработать денег, за исполнением мечты. Мне же была нужна любовь осуществимая и возможная, мои еще девственные тело и душа ждали и жаждали прекрасного принца.

В ту пору я мало что понимала в любви. Увидев его на лекции, приняв его предложение, я думала, что взрослой женщине под силу будет обуздать сердце девочки, которая так стремилась встретить своего прекрасного принца. Потом он упомянул о том, что в душе каждого взрослого непременно живет ребенок, — и тогда я вновь услышала голос той девочки, какой была когда-то, той принцессы, которая боялась любить из страха потерять любовь.

В течение четырех дней я пыталась заглушить голос собственного сердца, однако он звучал все громче, и все больше отчаивалась Другая. Где-то в самом сокровенном уголке моей души прежняя девочка еще существовала, еще верила, что мечты сбываются. Другая не успела и слова вымолвить — а я села к нему в машину, согласилась ехать с ним в Бильбао, решилась рискнуть.

И вот по этой-то причине — по причине того, что все-таки малая частица прежнего моего "я" еще существовала, — снова нашла меня любовь, нашла после долгих поисков по всем концам света. Снова встретилась со мной любовь, одолев все препоны, которые на тихой улочке Сарагосы наставила на ее пути Другая, смастерив их из предрассудков, неколебимых принципов и учебников.

Я открыла окно и сердце. Солнечный свет заполнил комнату, любовь — мою душу.

Несколько часов кряду мы гуляли то по снегу, то по дороге, пили кофе в крохотном городке, названия которого я не узнаю никогда. Там на площади стоял фонтан, украшенный изваянием загадочного существа — полузмеи, полуголубки.

Он улыбнулся при виде этой скульптуры:

— Знамение. Мужское и женское начала слиты воедино.

— Я прежде никогда не думала о том, что ты сказал мне вчера, — призналась я. — А между тем это вполне логично.

— «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их», — произнес он стих из Священного Писания. — Потому что это был его образ и подобие — мужчина и женщина.

Я видела, что глаза его сегодня блестят по-другому. Он был счастлив и хохотал от всякого пустяка. Заводил разговоры с прохожими, изредка встречавшимися нам по дороге, — с земледельцами в одежде пепельного цвета, шедшими на работу в поле, с альпинистами в разноцветных костюмах, готовившимися к покорению очередной вершины.

Я помалкивала, стесняясь того, как скверно я говорю по-французски, но душа моя радовалась его радости.

Он был так счастлив, что все невольно улыбались, говоря с ним. Должно быть, сердце его что-то шепнуло ему, и теперь он знал: я люблю его. Это притом что он по-прежнему вел себя со мной как с подругой детства.

— Вижу, ты счастлив, — сказала я.

— Да, потому что всегда мечтал бродить по этим горам с тобой, собирать позлащенные солнцем плоды.

«Позлащенные солнцем плоды». Эту стихотворную строчку написал кто-то давным-давно, а он повторил ее — очень вовремя и очень к месту.

— Есть, наверно, и другая причина того, что ты счастлив, — заметила я, покуда мы с ним кружили по этому городку с таким причудливым фонтаном на площади.

— Да? И какая же?

— Ты знаешь, что мне хорошо. Ты ведь несешь ответственность за то, что сегодня я — здесь, лазаю по настоящим горам, а не по горам учебников и тетрадей. Ты сделал меня счастливой. А разделяя счастье с другим, мы умножаем счастье.

— Ты прогнала Другую?

— Как ты догадался?

— Догадался потому, что ты тоже стала совсем другой. А еще — потому что в жизни каждого из нас приходит время совершить это изгнание.

Но Другая неотступно следовала за мной все утро. Пыталась подобраться поближе. Но с каждой минутой голос ее становился все слабее, а образ ее терял четкость очертаний, будто таял. Мне припомнилось, как в финале фильмов про вампиров злобное чудовище рассыпается в прах.

Мы проходим мимо еще одного столбика с крестом — и здесь тоже он увенчан образом Девы, а не Иисуса.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— О вампирах. О существах, порожденных ночной тьмой и наглухо запертых в самих себе. Они так отчаянно ищут себе спутника. Но любить не способны. Именно поэтому существует поверье, что убить вампира можно, лишь если загонишь ему кол прямо в сердце. Если это удается сделать, то очнувшееся сердце высвобождает энергию любви, которая уничтожает зло.

— Мне никогда это не приходило в голову. Но, думаю, ты прав.

Мне удалось вогнать этот кол прямо в сердце. И оно, освободясь от заклятия, открылось навстречу всему сущему. В нем не осталось места Другой.

Тысячу раз мне хотелось сжать его руку, и тысячу раз я удерживала свой порыв. Я пребывала в смятении — мне хотелось сказать, что я люблю его, но не знала, как начать.

Мы говорили о горах, говорили о реках. Мы почти на целый час заблудились в лесу, но все же нашли верную тропинку. Мы ели припасенные бутерброды и утоляли жажду талым снегом. Когда солнце стало клониться к закату, решили вернуться в Сент-Савен.

Наши шаги гулко отдавались под каменными сводами. Я машинально поднесла руку к чаше со святой водой и осенила себя крестным знамением. Мне припомнились его слова: вода — это символ Богини.

— Пойдем туда, — сказал он.

По темной пустой церкви мы подошли к тому месту, где под главным алтарем находилась гробница святого Савена, отшельника, жившего в начале первого тысячелетия. Уже несколько раз ее рухнувшие стены возводились вновь.

Да, есть такие места — война, преследования, безразличие прокатываются по ним и уничтожают их, но они остаются священными. А потом кто-нибудь придет сюда, взглянет, заметит, что чего-то недостает, — и восстановит.

Я смотрела на образ распятого Христа, и у меня возникало странное, но очень отчетливое ощущение, будто голова Его поворачивается вслед за мной.

— Сюда.

Мы стояли перед алтарем Богоматери.

— Взгляни на образ.

Мария с младенцем на руках. Иисус указывает в небеса.

Я сказала о том, что вижу.

— Присмотрись повнимательней, — настойчиво сказал он.

Я вглядываюсь во все детали деревянной скульптуры, раскрашенной и позолоченной, восхищаюсь тем, с каким совершенством мастер вырезал складки одеяния Приснодевы. И только теперь вижу наконец воздетый пальчик Христа-младенца и понимаю, о чем толкует мой друг.

Хотя Иисус сидит на руках Марии, на самом деле Он держит Ее. И кажется, будто поднятая к небесам рука Младенца возносит Ее к небесам. Возвращает туда, где пребывает Ее Жених.

— Художник, создавший эту скульптуру больше Шестисот лет назад, знал, чего хочет.

По деревянному полу гулко прозвучали чьи-то шаги. Вошедшая в церковь женщина подошла к главному алтарю и зажгла перед ним свечу.

Мы стояли молча и неподвижно, боясь помешать ее безмолвной молитве.

«Любовь не знает постепенности», — думала я, глядя, как самозабвенно он созерцает образ Девы. Еще накануне мир был исполнен смысла и без его присутствия. А теперь мне необходимо, чтобы он стоял рядом — иначе истинное сияние каждой вещи сокрыто от меня.

Когда женщина вышла, он заговорил снова:

— Художник знал Великую Мать, Богиню, милосердный лик Бога. Ты задала мне вопрос, а я до этой минуты не мог ответить тебе вразумительно. Ты спросила, откуда я все это знаю, где выучился всему этому, так ведь?