Дьявольская субмарина - Ковякин Сергей - Страница 6

Словом, едва Глюм посмотрел на здоровенного Леженя, у него пропала охота вставать у того поперёк дороги. Вот он и ретировался, как последний домовой по мусоропроводу.

Сейчас он сидел в бетонной «ракушке» у кинотеатра «Приморье» на деревянной скамье, отполированной сотнями мускулистых седалищ, и время от времени нервно зевал. Иногда рыжий боцман лениво вставал и вразвалочку подходил к автомату с газированной водой. Ловко стукнув кулаком в определённое место, быстро подставлял стакан. Автомат фырчал водой без сиропа. Глюм мигом проглатывал стакан и, хмелея от ломившей зубы водички, возвращался в «ракушку». До чего же было приятное ощущение от самого процесса поглощения воды, когда перенасыщенный углекислотой холодный водопад прокатывается по твоему пересохшему за тысячелетия горлу! К нему, слава дьяволу, вернулась наконец вечная неутолимая жажда. Вот он и стремился наверстать упущенное и пил, пил, пил. Благодать!

Глюм развлекался, пакостя по мелочам. Один под его добрым взглядом напрочь забывал о свидании, другой терял кошелёк, третий отрывал подошву у новеньких кроссовок. Это было уж совсем ерундовым делом: плюнул вслед — и подмётки как не бывало.

Глюму было чертовски скучно. Он даже позавидовал всем этим кратко живущим, им-то скучать некогда: всё дела, дела… И тут ему захотелось сотворить мерзость помасштабнее. Рыжий боцман не стал откладывать задуманное в долгий ящик.

По глазам полоснула перламутровым блеском изящная «Глория». «Тойота», — нисколько не сомневаясь, определил марку Глюм, легонько щёлкнул пальцами. Демоны холода, сидевшие в пачках с мороженым, появились перед ним и, отдав честь, внимательно выслушали приказание. Когда мимо них проехала «Глория», демоны на полном ходу облепили машину, разбойно засвистели.

В это время грянула сигнальная двенадцатичасовая пушка. Глюм, «ангеляясь» с вывертами, извлёк шариковую ручку с двумя обнажёнными лесбиянками и стал переводить пластиковые электронные часы с музычкой на вариации Глюковского «Ада». Боцман вечно путал часовые пояса, марки машин, имена и отчества, а особенно жаргоны разных эпох.

Через два дня ловкие ребята из краевого ОБХСС, не получив положенной мзды в обычном почтовом конверте, объявили розыск крупного подпольного дельца-перекупщика. Но если бы они заглянули в его гараж, то увидели бы голову бедолаги, торчащую из мерзопакостного мороженого второй холодильной фабрики, спрессованного старательными демонами хлада и града в сплошную ледяную глыбу.

Глюм наконец поднял голову от чёрных часов, краешком глаза заглянул в будущее и с сожалением констатировал: «Промахнулся»! Делать пакости сразу расхотелось, загубил ни в чём не повинную чёрную душу спекулянта вместо светлой. «Нет, есть всё-таки нечто дьявольское в игре случая», — подумал Глюм огорчённо.

И он стал «клеить», причём довольно неуклюже, трёх девочек из торгового техникума. Уж больно ему понравились их загорелые круглые коленки под короткими красно-бело-синими юбочками. Они привычно отмахнулись от, как им показалось, подвыпившего, хамоватого, «нефирмово» одетого субъекта и пошли в кино. Обиженный до пяток, где по древним халдейским представлениям и находилась душа, Глюм извлёк из кармана кусочек шкуры бородавчатого бронтозавра и бросил его вслед трём отвергшим его красавицам.

Девушки вышли из кинотеатра после сеанса, оторопело глянули друг на друга. Ноги сами понесли их к кассе, руки отсчитали мелочь, губы шевельнулись, называя время. Влекомые нечистой силой, целый день вращались они по чёртову кругу: кино, синий зал, красный зал, снова синий… Ночью всем троим снилась кинохроника, индийский фильм, выученный наизусть, а под утро и его продолжение: рыжий кривоногий субъект в новеньких калошах танцует танго с обнажённой задастой и грудастой кинодивой.

Глюм мерзко похихикал: шутка была на редкость удачной, он ещё запрограммировал им и, так сказать, эротический вариант.

— Чужой город, чужое время…

Боцман представил себе уютную пустыню, милый его сердцу песчаный колодец, откуда старого, доброго дядюшку пирата извлекли против его воли, и ностальгически пожелал увидеть, что там творится сейчас. Тут же в «ракушку» забрёл симпатичный молодой человек с немного ошарашенным видом, включил переносной, только что купленный цветной телевизор. Это был актёр и режиссёр местного кукольного театра Юрий Табачников.

Шла передача «Клуба путешественников», и ведущий Сенкевич поведал всему Дальнему Востоку, что на древнем египетском берегу Красного моря, в местности, хорошо известной по интереснейшим археологическим находкам, американская компания «Шелл петролеум» открыла крупное месторождение нефти и газа.

Глюм увидел знакомые, мало изменившиеся за тысячи лет холмы, буровую, разлаписто стоявшую на том самом месте, где когда-то был колодец.

— Спалить её, что ли, к ангеловой бабушке? — Глюм вздохнул.

С прошлым всё ясно, в будущее лезть не хотелось, не то невзначай можно таких дров наломать… Так что оставалось одно настоящее. Из увольнительной на берег ничего не вытанцовывалось! Хоть возвращайся несолоно хлебавши на корабль. И тут он вспомнил о Трофиме, списанном за отбытие срока наказания из экипажа. Как-никак вместе триста годков по морям ходили! Ныне Трофим работал грузчиком в винном магазине, но не пил, проповедовал трезвость. Зато зело потреблял ядрёный квас, с него и хмелел изрядно, характером был тих и рассудителен. Боя стеклотары никогда не допускал. От положенных за аккуратную разгрузку двух бутылок водки не отказывался, продавал их после закрытия, а деньги прятал в холодильник.

— Пить нехорошо, пить вредно, — говорил Трофим своим постоянным клиентам. — Надо вести трезвый образ жизни.

А водку всё же продавал, считая себя если не святым, то причастным к добрым делам.

Если бы не краб над левым ухом, прикрытый от постороннего глаза выцветшим беретом, Глюм и не узнал бы Трофима. Столько лет, столько зим прошло! По-философски мудро грузчик взирал на жадную толкотню вокруг винного отдела.

— Потерянное поколение алкарей, выпестованное нашей мудрой партией. Рабы социализма!

Он с чувством пожал протянутую боцманом руку.

— Кваску? — малохольно, а может, меланхолично предложил квадратный Трофим, ничуть не удивившийся появлению старинного приятеля. По-хозяйски уселся на железной трубе, ограждавшей пешеходную часть Светланки от проезжей, и одним глотком втянул в себя пенный напиток. Глюм пристроился рядом, спросил участливо:

— Ну как, не скучно?

Мимо них текла людская нескончаемая река. Шумные толпы осаждали магазины, испытывая неукротимое желание потратить деньги, и этим ублажить алчущие всё новых и новых приобретений души. Озверело звенел, пробиваясь меж беспечных пешеходов, трамвай. На его отчаянные звонки привычно не обращали внимания. Шли милые девушки в японской косметике, похожие друг на дружку, как фальшивые пятаки, на них таращили глаза завербованные по оргнабору, которых всяк звал по-своему — вербота, бичи, шаромыжникн, богодулы… Всех их заманил во «Владик» длиннющий рубль. Степенно прогуливались под руку со своими ветреными подругами «мариманы» с торгового и рыболовецкого флотов. Уверенно лавировали в толпе фарцовщики-утюги. На Светланку шли людей посмотреть и себя показать. Здесь рассказывали на ходу забористые анекдоты, лаяли начальство, ссорились и мирились, слушали плееры с отрешёнными, как у монахов-буддистов, лицами… И шли, шли, шли… У Глюма уже шумело в голове от бесконечного мелькания лиц, как от забористой газированной водички.

— Тут разве заскучаешь? — ответил вопросом на вопрос Трофим.

— Хорошо живёшь! — позавидовал боцман.

— Да лучше, пожалуй, чем в вашем железном гробу. Ты мне вот чего объясни, «дракоша». На берегу я отсутствовал всего четыре года, а в морях отходил ого-го… Триста лет! Как это?

— А ты к нам на борт сам заявился! Кто тебя звал? Мертвецки пьяным, в лодочке, в обнимку с четвертью самогона… Мы всплыли провентилироваться, а ты тут как тут. Скажи спасибо, что всего-то триста…