Удар шаровой молнии - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 43

«Венгерский цыган, надо же! Бывают в жизни чудеса! Или …» Она не могла придумать причину, по которой этот господин в жилетке мог оказаться подставой.

– К сожалению, мне пора. – Марк смотрел на нее с нежной грустью. – Теперь некому заменить меня в аптеке. А ты здесь тоже не засиживайся. Место теперь не безопасное.

– Подумайте с Соней насчет побега, – посоветовала она.

– Да, кстати! Совсем вылетело из головы! Соня ждет тебя сегодня вечером в гости. Она хочет попрощаться и устраивает по этому поводу чаепитие с самоваром над Фонтанкой.

– Это как?

– Мы расположимся на балконе.

– Она с ума сошла. Пусть вспомнит тот фотоснимок.

– Ерунда! – махнул рукой Майринг. – Папарацци мы не боимся!

Соня встретила ее с распростертыми объятиями. Марк принимал душ в ванной комнате нотариуса, и они в ожидании его устроились в гостиной, напоминавшей музей.

– Как девочка? – первым делом поинтересовалась Софья.

– Вспоминает вашу дачу с восторгом, и особенно Магду – Магда – умница!

– Она мне доставила много неприятных минут, – пожаловалась Аида.

– Так обучена, – оправдывалась хозяйка. – Вы уж ее извините.

В это время на кухне что-то разбилось, и Софья выругалась.

– Кто там у вас? – напряглась Аида. – Кухарка. Она испекла пирог с вишней и сейчас ставит самовар.

«Значит, старая грымза жива-здорова».

– Она очень хорошо готовит. – Аида продолжила светскую беседу – Как вы устроились в Москве?

– С комфортом.

– О, Москва – прекрасный город! И главное процветает. А наш Питер год от года хиреет. Везде нужен хозяин. Москве в этом случае больше повезло.

Слышали, в День морского флота не было фейерверка! Это уже ни в какие рамки не лезет!

Аида еще больше напряглась. Кто-то ей уже говорил про фейерверк в День морского флота. Вернее, про его отсутствие.

Софья собиралась продолжать, но тут появился Майринг в полосатом махровом халате.

– Соня завела любимую пластинку! – подмигнул он Аиде.

– Да, у меня сердце болит за родной город!

– Ну, а выберут тебя в мэрию, начнешь воровать, как все.

– Вот сволочь! – возмутилась Софья. – Пойди лучше на кухню, спроси, все ли готово к нашему чаепитию.

– Он ко мне постоянно прикалывается, – пожаловалась она, как только Марк вышел. – Как жена с ним столько лет прожила, не понимаю. Я бы и года не вынесла! Конечно, он человек с юмором, но всему есть границы. Он меня перед людьми опозорить может!

Аида упорно молчала, она уже жалела, что пришла сюда. Надо было позвонить и вежливо отказаться. Нет ничего хуже, когда при тебе ссорятся супруги, а тем более любовники. Их взаимные упреки обращены непосредственно к гостю, и тебе начинает казаться, что ты и только ты являешься основной причиной их взаимного непонимания.

– Все готово, – сообщил Марк.

Его утреннее настроение не улучшилось, а Аида теперь ясно видела, что с ним происходит. Он нуждался в моральной поддержке, а Софья вряд ли могла ее оказать. Она не способна была успокоить и облегчить страдания, потому что сама сидела на «электрическом стуле» и лишь вносила нервозность во взаимоотношения.

Аиде показалось, что она присутствует при агонии.

На балконе установили специальный стол и водрузили на него огромный самовар. Кухарка бросала на бывшую пленницу уничтожающие взгляды. Уж не считала ли она ее виновной в аресте хозяина? Или не могла простить развороченной трубы в кладовке на даче нотариуса? Девушка прикинула в уме, возможна ли со стороны кухарки какая-нибудь провокация? Мышьяк в пироге – неплохой способ разом избавиться от всей компании. Нет, не тот она человек. Да и зачем?

Все суетились вокруг чайного стола, а она, будто пригвожденная к креслу, оставалась сидеть в гостиной. Ее уже не смущали ни убийственные взгляды кухарки, ни сарказм поднадоевших друг другу любовников. Аида почувствовала опасность. Это всегда приходило внезапно, как запах серы от нечистого. Она бы обязательно обратилась к врачу, если бы хоть раз ошиблась.

– Ты так и будешь здесь сидеть? – обратился к ней Майринг. – Наверху уже все накрыто.

Кроме них, в гостиной никого не было, и Аида могла бы признаться Марку в своих опасениях, но побоялась выглядеть смешной. Она, как сомнамбула, поднялась из кресла и последовала за ним.

– Я нахожу затею довольно опасной, – высказалась она уже на балконе.

– Чего ты больше боишься: сквозняка или папарацци? – пытался острить Майринг, но она видела, что ему тоже немного не по себе.

Аида наотрез отказалась сесть лицом к Невскому, как предложила ей хозяйка, и устроилась в тени самовара, лицом на реку.

Они приступили к трапезе, обменявшись собственными прогнозами погоды в Петербурге на конец сентября.

– А где вы будете справлять Миллениум? – с умным видом поинтересовалась Софья.

– До него надо дожить, – с присущей ей серьезностью ответила Аида. – До наступления нового тысячелетия еще целых пятнадцать месяцев.

– О! Вы относитесь к разряду скептиков! Мы с Марком отметим это событие через три месяца. Правда, Марк? А вы ждите еще пятнадцать…

– Я вовсе не скептик, – возразила Аида, – я просто умею считать до десяти, до сотни, до тысячи и так далее. Надеюсь, вы тоже начинаете счет не с ноля, а с единицы.

– Она права, – принял ее сторону Марк. – И все эти рекламные фишки рассчитаны на дураков и невежд. Ведь это выгодно дважды справить начало тысячелетия, чтобы срубить побольше бабок. Я как бизнесмен одобряю. Пусть будет Миллениум в этом году! Дурачить народ – любимая забава политиков и предпринимателей!

– Вы слышали, Инга? Он назвал меня дурой и невеждой! – Соня презрительно улыбалась.

«Ой, кажется, она играет с ним! – пронеслось в голове у Аиды. – И совсем, совсем не любит!»

– Прекратите ругаться при мне, а то я сейчас уйду! – Больше всего ей хотелось сделать именно это. – Как два старых еврея, право.

– Откуда ты знаешь про старых евреев? – невесело засмеялся Марк.

– Я как-то целый год прожила в еврейской семье.

– Ты никогда не рассказывала. А мне это очень интересно!

– Да что рассказывать, – неожиданно смутилась Аида. – Это было в Оренбурге, семь лет назад. Меня подобрала на улице пожилая еврейская чета.

– Как подобрала? – удивилась Соня.

– Мне нечего было есть и некуда было пойти погреться, а мороз стоял около тридцати градусов. И я решила замерзнуть. Просто взять и замерзнуть. Села в сугроб и закрыла глаза. И все. Очнулась в комнате, натопленной так, что сказала себе: «Вот я и в аду!» Дом у старичков был деревянный, с русской печью.

Я лежала под ватным одеялом, абсолютно голая, а по телу растекался жар. У меня поднялась температура. Зато я ничего себе не отморозила.

Старичков звали: Самуил Яковлевич и Дина Яковлевна, будто брат и сестра, они и внешне были очень похожи, и фамилии носили почти одинаковые:

Ростоцкий и Стоцкая. Они родились в маленьком местечке на Украине, и в детстве их даже путали, потому что Дину родители часто стригли наголо, боялись тифа.

Поженили их совсем молодыми, в шестнадцать лет. По местечковым понятиям это уже считался поздний брак.

Во время войны они чудом спаслись и успели эвакуироваться на Урал с грудным младенцем. А после войны решили жить в Оренбурге, потому что возвращаться было некуда. Из родственников тоже никого не осталось.

Я полюбила этих милых старичков и, наверное, поэтому так долго у них прожила. Между собой они общались на идише, и были поражены, когда я через три дня заговорила на их родном языке. Для меня это было делом пустячным, я ведь уже владела немецким. Трех дней вполне хватило, чтобы уловить некоторые отличия и жаргонизмы. Они приняли меня за еврейку и не желали слышать никаких возражений. Тогда-то я и поняла, что могу спокойно выдавать себя за представительницу другой национальности, ведь люди верят всему, что подано со знанием дела.

Я наплела им с три короба про моих родителей, получилась слезливая история в духе латиноамериканских сериалов, и они не заявили обо мне в милицию, а соседям сказали, что правнучка приехала погостить. Сын у них рано умер, а внук эмигрировал в Израиль со всей семьей. Звал стариков, но они не трогались с места, потому что пуще всего боялись помереть в дороге. Им на самом деле оставалось немного. И мне даже кажется, что я чуть-чуть продлила отведенное им Богом время. Потому что в заботах обо мне они были по-настоящему счастливы.