Удар шаровой молнии - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 15

– Пусть только попробуют!" И громко рассмеялась. Марку с его тонким музыкальным слухом этот смех неожиданно показался неприятным.

Место и в самом деле оказалось сказочным: двухэтажный особняк на набережной Фонтанки, по всей видимости, был недавно отреставрирован, потому что выглядел как елочная игрушка среди мрачных и запущенных соседних домов.

Дверь была закодирована, и Соня с проворностью секретаря-машинистки набрала нужную композицию цифр. Они очутились в просторном зале с пальмами и статуей какой-то древнегреческой богини. Майринг даже подумал, что она привезла его в музей, а не в собственный дом. Но спальня, расположенная на втором этаже, убедила его в обратном.

Он застыл на пороге, не осмеливаясь сделать шаг. Здесь было царство трех цветов: белого, золотого и ультрамаринового. Огромное зеркало в массивной золотой раме отразило его бледное, испуганное лицо. Тяжелые плюшевые шторы на окнах, атласное покрывало без единой складочки на кровати в алькове, пустой туалетный столик – все говорило о том, что хозяева появляются здесь не часто.

– Ну что, так и будешь стоять? – Она протянула ему руку, и Марк наконец смог заключить ее в объятия…

Он пришел в себя уже ближе к вечеру. В любовном чаду время летит незаметно. Соня задремала у него на груди, а ему никак не удавалось успокоиться, он терзал ее волосы, гладил бедра, мял грудь.

Майринг вдруг понял, что в последние годы живет в ожидании чуда и давно уже не любит жену. И по тем же причинам принимает такое горячее участие в судьбе Люды и ее маленького сына. И вот оно чудо. Случайно встреченная женщина лежит в его объятиях, и ему кажется, что роднее, чем она, нет у него на земле человека.

– Соня, – шепчет он ей ласково на ухо, – ты как? Я тебя не сильно измучил?

– Если бы ты знал… Если бы ты только знал… – Она не закончила фразы, а только шмыгнула носом, и он почувствовал теплую влагу у себя на груди.

– Ну-ну, нельзя быть такой плаксой!

– Это счастливые слезы. – И она снова принялась целовать его, и снова закружилась бы любовная карусель, если бы Соня вдруг не вспомнила:

– А сколько времени?

Часы в гостиной, будто услышав ее вопрос, пробили восемь раз.

– Надо вставать! – встрепенулась она.

– И мне пора, – сообщил он, лежа неподвижно.

– Жена будет беспокоиться?

– Какая пошлость! – Ему вдруг сделалось стыдно, и он зарылся лицом в подушку.

– Ты, наверно, впервые изменил? – догадалась Соня. – А я уже привыкла изменять…

– Ты замужем? – Собственные вопросы причиняли ему боль. – И это дом твоего мужа? Имея такое состояние, он позволяет тебе пылиться в какой-то нотариальной конторе?

– Он тоже в ней пылится, – горько усмехнулась Соня. – Моего мужа зовут Юрием Анатольевичем. Кажется, к нему ты так стремился сегодня попасть?

– Вот как? Значит, я в ловушке, – сделал вывод Майринг. – Сейчас откроется дверь и в спальню войдет твой муж с пистолетом в руке.

– Не фантазируй. Его нет в Питере. И никто а сюда не войдет. И ни в какой ты не в ловушке. И я действительно от тебя без ума! О господи, почему я так с тобой откровенна?! Я ведь совсем разучусь врать! А без этого нельзя!

– А куда он уехал? – не обращая внимания на ее последние слова, поинтересовался Марк.

– Я же говорила – на отдых. Он всегда ездит в одно и то же место и даже живет в одном и том же отеле. Он любит Барселону.

– А тебя не берет с собой?

– Я ему там не нужна.

– У него любовница?

– Ты не понял! Он предпочитает знойных испанских или арабских мальчиков. Конечно, и здесь имеются фавориты, но они быстро приедаются. О, мой муж ненасытный жеребец!

– А как же ты?

– Да никак. Ему нужна была красивая жена для выхода в свет, чтобы поменьше болтали о его гомосексуальных наклонностях. Это продолжается уже пятый год. У меня было несколько любовников, но все из числа его фаворитов. Юрий Анатольевич сам решает, кому переспать с его женой. Ты, Марк, исключение из правил. И если он узнает о тебе, то будет разгневан не меньше, чем тогда, в день твоего первого визита в контору – Разгневан, и только-то?

– Ты бы хотел мавританских страстей? Не тот случай. Вот если бы ты отбил у него любовника…

– Тебе не опротивела такая жизнь?

– Знаешь, лучше бы тебе не вмешиваться в мою жизнь…

– Прости. Но я уже вмешался.

Она предложила выпить на дорожку по чашке кофе, и он не мог ей отказать, хотя Ирина неминуемо закатит сцену, во время которой спустит всех собак на Люду.

– Если говорить о моей жизни, – продолжала Соня уже на кухне, – то живу я в основном не здесь, а у мамы, в тесной хрущевской квартирке, и с мужем встречаюсь только на работе. Но сегодня особый случай, сегодня мне предстоит провести здесь весь вечер, а может быть, и ночь.

– Ты кого-то ждешь? – спросил Марк. Она не спешила с разъяснениями, наливала кофе, искала в холодильнике что-нибудь съестное.

– Беда в том, что я не владею ситуацией. Просто не понимаю, что происходит. Сегодня утром в контору позвонил Юрий Анатольевич. Прямо оттуда. Он был очень взволнован. Попросил меня снять с нашего конторского счета десять тысяч долларов и привезти эти деньги сюда. За ними должны прийти вечером с десяти до двенадцати.

– А ему не кажется, что он подвергает твою жизнь опасности? – Марк всеми фибрами души возненавидел этого человека, само слово «нотариус» теперь вызывало у него отвращение.

В нервном порыве он обнял ее и сказал:

– Уедем, пока не поздно. Здесь опасно оставаться.

– Куда уедем, дурачок? – засмеялась Соня. – К твоей жене? Или к моей маме?

– Черт! Черт! – Он впервые чувствовал безысходность. – Я люблю тебя, черт возьми! И не оставлю здесь одну!

– Какой ты смешной, Марий – опять смеялась она. – Не оставляй, раз не можешь. И мы славно проведем ночь. Я тоже не хочу, чтобы ты а меня оставлял, черт возьми! Я тоже тебя люблю, черт возьми! Я влюбилась по уши! Со мной, кажется, это впервые! У нас возникнет масса проблем, но сегодня мы не будем ломать над ними голову.

Они пили кофе, мило болтали, шутили и смеялись. И только в половине десятого Соня призналась:

– Ты до сих пор не спросил меня, кто должен прийти за деньгами. Ты не любопытен. А между прочим, это очень симпатичная литовочка. Ее зовут Инга…

В одиннадцатом часу здесь довольно пустынно. Тихий уголок, хотя и центр. Народ в основном тусуется на Невском да возле мостов. Прошлым летом она чуть ли не каждую ночь бегала к Литейному или к Троицкому. Ведь нигде в мире больше не разводят мосты. Но в конце концов пресытилась зрелищем.

Фонари вспыхнули над Фонтанкой. Очень тусклые фонари. Когда они горят вот так, и никто не идет навстречу, и нет поблизости автомобилей, начинаешь ощущать себя героиней какой-то повести Гоголя или Достоевского. Родька бы подсказал, какой именно. Хотя ему сейчас не до литературы. Кто бы мог подумать, что такой библиоман и книгочей, как Родька, совсем перестанет читать! Неделю он занимался поисками пропавшей невесты. Ему кажется, что у Алены не было причины для такого внезапного исчезновения. «Она бы оставила мне записку», – говорил он матери и плакал. Горе его было огромно. С Аидой он почти не разговаривал, но в его глазах она каждый день читала вопрос: «Что ты с ней сделала?» Патимат тоже молчала, ни о чем не спрашивала. Родька пару раз ходил в милицию, над ним там посмеивались, мол, девчонка бросила парня, а он собрался ее вернуть с помощью дяди милиционера. Но кто-то посоветовал ему поискать в моргах.

Пришло письмо от отца. Письмо впервые адресовано ей, до этого он вел переписку исключительно с сыном. Папа просит у дочери прощения. Считает, что это из-за него она убежала из дому в двенадцать лет. Пишет, что хочет ее увидеть и поговорить. «Поздно, папаша, разговоры разговаривать!» – шептала она над кучкой пепла, оставшегося от письма. Но со дня на день он приедет, и ему, провинциалу, гражданину бывшей советской республики, конечно, не по карману питерская гостиница. Еще одна обуза! Нужны деньги! Как можно больше денег, чтобы к зиме не ходить с протянутой рукой! Она это уже проходила…